стрелки часов, перестав тащить за
собой равнодушное время. Затаилось, затихло...
Вновь стояла перед Кориным та женщина из тамбура поезда, следовавшего из столицы в Ингульск, только теперь
Корин разглядел ее лицо, а
вот одежду опять не смог определить, то ли сразу ее забывая, то ли по какой-то другой причине. А возможно, и не было никакой одежды, а было только одно неподвижное усталое лицо. Потом и оно забылось.
Не мог Корин разобрать и определить, сон это или не сон, и двигаться не мог и даже, кажется, дышать.
Язык тоже не слушался его, и оставалось ему только смотреть, хотя смотреть очень скоро стало не
на что. Молчаливая тягучая темнота потянулась сквозь окно в комнату, поглотила женское лицо, залила вещи, добралась до Корина и опрокинулась на него нежнейшим бесшумным водопадом.
Темнота была беспредельной и всеобъемлющей, и длилась, длилась, длилась от начала, которого не существовало, до конца, которого не могло существовать. В темноте ничего не происходило и бессмысленными стали понятия 'пространство' и 'время', они просто тонули в ней, не успев позвать на помощь. Темнота была изнанкой привычного мира.
И все же где-то и когда-то темнота чуть расступилась, обозначив бледное слабо пульсирующее пятно или шар, нечто, сплетенное из нитей странного света, не маленькое и не большое, не далекое и не близкое, просто какое-то особое место в темноте, хотя понятие 'место' тоже не имело смысла, но так Корину быпо привычнее и проще. Само собой выплыло что-то, и стало словами, и запомнилось: '3вездный Лебедь' - хотя почему 'звездный', почему 'лебедь' и какое отношение имеют эти слова к пульсирующей флуктуации, Корин объяснить бы не мог.
Конечно, общения в обычном смысле не было, никто ничего ни у кого не спрашивал и никто ничего никому не отвечал, а возникали какие-то образы или даже не образы - неясные ощущения и что-то еще, не поддающееся никакой классификации, но тем не менее проявляющееся в сознании Корина. Бестелесный Корин видел это пульсирующее, хотя слово 'видел' тоже не могло подойти, поскольку у Корина не было глаз, он познавал, познавал что-то, словно пил из горного ручья и в то же время (хотя не было времени) думал о том, как хорошо бы сейчас проснуться...
Д а р не был д а р о м. Просто эхо, просто отзвук, просто слабеющий импульс светоносной субстанции, захлестнутой темнотой,
порхнул неведомыми туннелями мироздания и, затухая, наткнулся на особым образом организованное вещество, оказавшееся мозгом сложной системы, порожденной биосферой космического тела, известного нам под названием Земля. Сложная система и была им, Сергеем Кориным.
А что же, что же было раньше? Это молча спрашивал Корин и получал что-то в ответ. Он понял, что все забылось, все прошло, и в огромной пустой Вселенной остался только уходящий в небытие
Звездный Лебедь да еще этот странный мир, что зовется Землей. Последняя, последняя раса Вселенной. Все забылось, забылось... Печально и одиноко в этой пустой, пустой Вселенной. И скоро уйдет человечество, шагнет в черноту, поглотившую расу Звездных Лебедей, и станет совсем пусто в холодных просторах. Пусто, пусто - до лучших времен...
Он всхлипнул, открыл глаза и провел рукой по лицу - и пальцы его стали влажными. Темнота окружала его, темнота и тишина. Чуть позже в темноте обозначился прямоугольник окна, и звезды разгорелись в ночном небе. И донесся треск одинокого мотоцикла. И на берегу Ингула продолжили митинг лягушки.
Он встал, обогнул кресло и включил свет. Вещи занимали отведенные им места, стрелки часов показывали половину третьего. Не было женщины, не было Звездного Лебедя - или Лебедь и сотворил эту женщину, соткал из импульсов коринского мозга этот образ, эфемерную проекцию затухающей пульсации, фантом, кажимость - и ничего более? Что за странные грустные сны стали приходить по ночам, и почему он заснул в кресле, не раздеваясь, да и вовсе не имея никакого намерения спать? И спал ли он?
Ему было страшно. Страшно и одиноко. Он был представителем последней расы пустой Вселенной, и в черных языках пространства, среди бессмысленных звезд, в глухом вселенском углу угасал последний Звездный Лебедь, последний из стаи Звездных Лебедей, которая когда-то странствовала от галактики к галактике, безмятежно порхая в беспредельности. Он был последним. Он был тем, на смену которому безмолвными клубами ворвется страшная безжизненная пустота. Пустота, пустота - до лучших и неизвестно когда грядущих времен. И грядущих ли?..
Что за странные сны?
- Слушай, товарищ Звездный Лебедь, - зло проговорил Корин,
глядя в нарядное небо. - Будь другом, исполни последнее желание, если ты, конечно, мне не приснился. Забери к чертовой матери свой дар. Желаю быть таким, каким был раньше. Как все, без всяких там чудес. Собой быть хочу, чтобы без обмана, сам добьюсь...
Безмолвные вещи изумленно слушали этот ночной монолог; внизу, вокруг дома, затих, внимая, город, и даже праздничное небо превратилось в огромное ухо и замерло,
боясь пропустить хоть слово маленького актера,
сердито вещающего со сцены комнаты в пустоту за окном.
- Скоро, говоришь, уйдет человечество и не останется ни фига? Черта с два мы уйдем, не дождешься. Мы живучие, ни война нас не берет, ни бомба атомная, ни родной ДДТ, ни Чернобыль. Прорвемся, выживем! Ты нас плохо знаешь, дорогой. Да мы за волосок уцепимся, за последнюю былинку - и выползем. За что боролись, в конце концов? Думаешь, суетились веками только ради того, чтобы кончиться? Обойдешься, друг ты мой зазвездный! Не кончимся, и не надейся. Всю Вселенную заселим! Ты что, песни нашей не знаешь, что ли? - И Корин запел, бодро размахивая руками и маршируя на месте, словно выполняя утреннюю гимнастику: - 'Знамя страны своей, пламя мечты своей мы пронесем через миры и века!' Через миры и века, слышишь? Не знаю, что там у вас не получилось, а у нас получится, будь спокоен. Не для того на свет родились, чтобы загнуться. И не загнемся, не сомневайся, птица ты моя звездная. И по пыльным тропинкам далеких планет походим, и на Марсе будут яблони цвести, и вообще нам нет преград!..
Так и нес Корин эту ахинею, сознавая, что несет все-таки именно ахинею, а потом выскочил на балкон и крикнул, обращаясь к звездному небу и нисколько не стесняясь спящих соседей:
- А вот проверим, услышал ли ты мое желание! - И добавил потише: - У меня в холодильнике банка с водой стоит, так преврати ее в водку. Или хотя бы в самогон. А я пойду проверю.
Он бросился на кухню, вытащил из холодильника банку, отодрал тугую полиэтиленовую крышку. Холодная жидкость полилась по подбородку, стекая на рубашку. Он глотнул - холодная вода словно отрезвила его - сел на пол у холодильника и вылил содержимое банки на голову. И, кажется, пришел в себя.
- Спасибо, друг, - очень серьезно сказал он и принялся отлеплять от тела промокшую рубашку.
Возбуждение улеглось, но ему вдруг опять стало так тоскливо и одиноко в маленькой темной кухне, что он покинул свое жилище и нетвердой походкой начал спускаться по лестнице. Малосемейка показалась ему каким-то огромным склепом, где, замурованные за обитыми дерматином дверями, придавленные одеялами, лежат одинокие люди и видят страшные-страшные предрассветные сны. Люди не думают, конечно, о своем вселенском одиночестве, люди ходят на работу, едят, гуляют в парке и смотрят телевизор, люди стоят в очередях и облаивают друг друга в общественном транспорте, люди подолгу обсуждают какие-то незначительные, совсем ненужные события, люди ссорятся и получают выговоры на работе, люди сплетничают и портят друг другу жизнь. Люди боятся задуматься о своем одиночестве и катаются на кренящейся карусели уходящей жизни, ни на мгновение не осознавая действительного своего места и предназначения в пустой и гулкой Вселенной. Люди просто живут, но по ночам им должны сниться страшные сны.
Так думал Корин, проходя под темными окнами малосемейки, и от мыслей этих у него начала болеть
голова. Он выбрался на проспект и зашагал по асфальту, прямо по белой разделительной линии, иногда оборачиваясь в надежде поймать такси.
Ни такси, ни предприимчивые частники ему не попадались, только однажды впереди, полыхнув фарами,
