не о хлюпиках, съездивших один раз и посчитавших, что с них и этого хватит, а о людях проведших в экспедициях много лет, и вот с ними что-то произошло, и ничто уже их не заманит - ни месторождения, ни большие деньги, ни дикая поэзия тайги и степей, ни безлюдье и тишина. Андрей пожал плечами, словно разговаривал не с самим собой, а с кем-то, кто задал вопрос, ответ на который разумеется сам собой, вернулся в палатку за ружьём, ничего не ответил на вопрос начальника партии и ушёл в тайгу. Сойкин только покачал головой, достал наряды на выполненные работы, включил 'Спидолу' и под музыку Генделя занялся своей любимой работой. Андрей любил в тяжёлые, неприятные минуты почувствовать эту оторванность от мира людей. С ружьём он ничего не боялся, верная 'тулка' позволяла ему чувствовать себя хозяином в любой тайге, а если шёл без него, то становилось к тому же и жутковато - медведи и волки здесь не были редкостью, а уж если очень 'повезет' можно было встретить и рысь. С ножом он только никогда не расставался после того как с его помощью справился с медвежонком-двухлеткой, напавшим на Ольгу, которая была тогда лаборанткой - у неё так и остался шрам на руке от его когтей. Пока её везли до районной больницы, началось воспаление. Местный эскулап чуть не оттяпал девушке руку по локоть, но по счастью рядом с бумажным дипломом оказался старик-фельдшер, который знал, что такое руки для охотника и сплавщика, и что значит для девушки остаться без руки. Он подстрелил утку и вернулся в лагерь. Ольга сидела у костра и чистила картошку. Она улыбнулась ему: - Ну, что, успокоился? Он со смущенной улыбкой пожал плечами и бросил к её ногам утку. - Добыча. Приготовь женщина. - Слушаюсь, мой повелитель. Присядь-ка, Андрей, пока никто нам не мешает давай серьезно поговорим, а то опять прибежит твоя бесстыжая Любочка и будет строить глазки в присутствии законной жены. - Ревнуешь? Это хорошо, значит любишь. Вообще интересно - почему-то всегда считалось, что ревность в основном проявляется у мужчины когда он любит, а вот женщина, если любит, то способна простить всё... - А что, есть что прощать? - О боже, с женщиной невозможно говорить на отвлеченные темы, вы сразу всё переводите в одну и ту же плоскость - туда где что-то касается лично вас. - Зато мужчины, под прикрытием отвлеченных рассуждений отлично умеют обделывать втихаря свои делишки. - Это тот 'серьёзный разговор', ради которого ты меня позвала? - Нет, но ты не даёшь мне и слова сказать, опять начал про свою Любочку, совершенно искренне сказала Ольга. - Я начал?!! - Это неважно. Ты знаешь, Андрей, у нас ведь двое детей. - Да что ты? - Да-да, не смейся. Не так уж это смешно, когда дети не видят мать по полгода. Отец ладно - отцу простится. А матери? Да и что мне будет толку в самооправдании или чьём-то прощении, если у меня вырастут хулиган и девица легкого поведения? - А что такое случилось? Почему обязательно из Вовки должен вырасти хулиган, а из Леночки - девица, как ты говоришь, лёгкого поведения? И потом, так или иначе дети летом всё равно не будут с нами, что же остаётся - каких-то два-три месяца весной и осенью? Почти весь учебный год ты с ними. - Да, кроме самого важного периода - начала и окончания этого года. Всё это я уже слышала много раз и много раз уступала, но теперь тебе придётся смириться - я решила и ты меня больше не переубеждай, речь идёт о судьбе наших детей. - Ну хорошо, у нас ещё будет время подумать над этим - впереди осень, зима и весна в Москве. Зачем нам здесь впопыхах решать? И к тому же, а как же 'Любочки'? - Я тебе верю. А кроме того, кто захочет, тот везде и всегда найдет себе Любочку или Танечку. Так что дело не в моём присутствии, тайга большая, а Москва ещё больше. - Всё ты прекрасно понимаешь, не маленькая. - Сейчас меня больше волнуют дети, так что можешь считать, что я тебе дала карт-бланш. - Спасибо, в крайнем случае я обойдусь без вашего разрешения. Кончим этот разговор. Я уже сказал, оставим до Москвы. Там будут и время и место. - Места и здесь хоть отбавляй, а времени у тебя Андрюша никогда не будет, и чем дальше, тем его будет оставаться для нас с Володей и Леной всё меньше и меньше. - Перестань ради бога. Не преувеличивай, не такой уж я большой учёный, чтобы не найти времени для семьи. В свои тридцать пять лет я всего-навсего заурядный кандидат, не больше. - Тем более, я давно тебе говорила, что с твоей головой ты давно уже должен был начать работать над докторской. Посмотри вокруг - люди, над которыми ты смеялся, бездари по-твоему, а они уже доктора наук, профессора, хотя ненамного старше тебя, а Пентюгин даже младше тебя на год. Андрей взорвался: - Пентюгин! Эта мразь?! Ты мне его в пример ставишь?! Да он ещё на третьем курсе начал ухаживать за дочкой завкафедры, которая была на восемь лет старше его. Поэтому его оставили в аспирантуре. Он ни разу не был в поле! Он заискивает перед всеми, кто выше его и кто может быть ему полезен, но даже его тесть до сих пор не может пробить ему докторскую! И вот это ничтожество ты хочешь сделать моей, так сказать, путеводной звездой? - Ну, хорошо, Пентюгин ничтожество, а другие? Многие из них тоже никуда не ездили, сидят по кабинетам, ну и что? А другие ездили когда-то, но давно перестали метаться по тайге, и теперь ездят не на Подкаменную Тунгуску, а на симпозиумы в Женеву и Мехико. Ольга увидела, что Андрей опять набирает воздух широко открытым ртом и молча снова принялась за картошку. Молодые, они быстро втянулись в работу и уже на следующий день не повалились спать как вчера, а пошли в дом культуры смотреть фильм 'Повторный брак', и от души смеялись, тем более, что киномеханик, то ли будучи поклонником авангардизма, то ли перепутав коробки с плёнкой, показал сначала конец фильма, а в конце начало, но как ни странно всё было вполне понятно и смешно, даже тем, кто не смотрел этот фильм раньше. Бельмондо тем не менее был обворожителен как всегда. Когда выходили из кино, Андрей совершенно случайно оказался рядом со Светой. Сашка куда-то пропал. Они шли рядом до самой школы. Рядом, но не вместе. Светлана не начинала разговора, потому что не хотела его даже начинать с Андреем, и обижалась на Сашку, бросившего её по каким-то неизвестным причинам, канувшего в деревенскую темноту как ушастая сова, но, наверное, эти причины были для него важны, сосредоточенно думала Светлана, если он бросил, нет, ему пришлось оставить её одну. Андрей чувствовал, что Света не хочет с ним разговаривать, что ей даже идти рядом с ним неинтересно, тягостно, но не верил в это. Но чувства этого было достаточно настолько, что язык лежал у него тяжело как колода и шевельнуть им он не смог бы даже за повышенную стипендию, не понимая, что Сашка или Сережка или Вовка или и т.д. - всё это ещё не вечер и не настолько серьезно, чтобы нельзя было по приложении соответствующих усилий занять их место, или может быть он и не хотел занимать этого места? Тогда зачем он шёл так? Он и сам не знал. Шёл и всё. Фиолетовое небо было пугающе глубоким и безнадежным. Рядом и молча они подошли к школе, делая вид, что не замечают друг друга. Она вошла в дверь, он остался, закурил и стоял и смотрел как расплываются над ним едва различимые завитки дыма, ещё более бесплотные в темноте чем днем. Под ногами кто-то издавал своё шуршание и стрекотание. Но мыслей не было у него тех, на которые он надеялся, когда закуривал сигарету, надеялся с какой-то странной надеждой, что вот сейчас, постоит он так и что-то обдумает. Ничего не шло в голову, кроме того, что надо забыть про Светлану, перестать обращать на неё внимание и вообще выкинуть её из головы, ведь он уже понял совершенно отчетливо, что всё это бессмысленно и даже просто смешно, как ни странно - чудовищно это для него, но всё это он уже обдумал и не один раз, вот только толку от этого нет, не было... и не будет? От него мало что зависело - то что он решил вчера, сегодня исчезало куда-то и поворачивало его голову как локатор на светлые волосы Светланы и ловило рассеянный взгляд её голубых глаз только для того, чтобы поймав, испуганно отвести свои. Нерешительность не лучший способ завоевания новых земель и женщин, но и это он знал. Толку-то. Черное небо тяжело давило на мысли и были они какие-то чёрные, мрачные. Окурок пролетел падающей звездой, упал во влажную от вечерней росы траву и сразу погас. Андрей пошёл к дверям школы. - Андрюша! - сказала женщина. Голос был странно знакомый, но Андрей его не узнал. Он повернулся и в свете, падающем из окон школы увидел Ольгу, недоумённо поднял брови и смотрел на неё, не понимая зачем она позвала его, и поэтому спросил: - Что случилось? - Ничего, - она с улыбкой смотрела на него, может и сама не зная, зачем позвала его или очень смутно понимая это и не зная, что же случилось. Андрей вдруг почувствовал какое-то странное волнение, оно возникло в нем из ничего, может быть из этого голоса или лица, матово светившегося в приглушённом электрическом свете. Она молчала и он, неожиданно для самого себя предложил ей, с необъяснимой для самого себя храбростью, но в то же время опустив глаза и с интересом разглядывая ободранные носки ботинок: - Давай пройдёмся? Он спросил это так, что это звучало как будто он сказал: 'Пожалуйста, не соглашайся', хотя в действительности он думал так только наполовину, вторая половина нерешительно надеялась, что девушка согласится. Она согласилась, потому что ждала этого приглашения, потому что для этого подошла к нему и заговорила, хотя не призналась бы в этом никому и даже себе. Он ещё не задумался над странностью для него собственного предложения Ольге - ведь он любил другую, но в самый момент этого предложения почувствовал какое-то смутное внутреннее неудобство. Они прошли несколько шагов и Андрей понял, что его смущает - та легкость с которой он пригласил другую девушку, всего через несколько минут после того как ушла та, которую он, как ему казалось, любил. Конечно, нет ничего плохого в том, что он прогуляется с ней, и можно
Вы читаете Осенний семестр
×