Но там развевались на большой стене полотнища с турецкими полумесяцами. В тот же миг новые отряды атакующих янычар смели в проход между стенами греков и оставшихся генуэзцев. Бежавшие впереди солдаты султана, не останавливаясь, тут же принялись с кошачьей ловкостью взбираться на большую стену. Они цеплялись за каждый камень, хватались за край каждой щели… Женщины и дети, которым страх придал сил, начали сбрасывать на врагов огромные глыбы. Металлический зев над воротами стал в последний раз изрыгать огонь, поскольку можно было больше не бояться, что вспыхнут беспорядочно наваленные снаружи бревна. Один из императорских мастеров с силой отчаяния орудовал рычагами этого огнемета. Но горящая струя вскоре иссякла, и последние капли беспомощно упали на гравий. Греческий огонь кончился.
Все это случилось быстрее, чем можно описать. Я крикнул императору и его свите, что сейчас самое время переходить в контрнаступление. А когда понял, что они меня не слышат, бегом спустился со стены и поспешил к Джустиниани. У меня в ушах, не смолкая, звучал предсмертный вопль города: «Алео хе полис». Казалось, кричат даже камни, потому что стена сотрясалась от топота сотен ног.
Генуэзцы уже помогли Джустиниани сесть на огромного коня и окружили его грозной толпой, сверкавшей обнаженными мечами. Джустиниани привел в Константинополь четыреста закованных в броню воинов и триста арбалетчиков. Теперь их осталась сотня – тех, кто собрался вокруг Джустиниани. Я не мог упрекнуть его в душе за то, что он хотел их спасти.
– Удачи! – крикнул я и помахал рукой. – Желаю тебе быстро поправиться и отнять Лемнос у каталонцев. Ты тысячу раз заслуживаешь этого!
Но по свинцово-серому лицу и полуприкрытым глазам Джустиниани я видел, что солдаты увозят с собой в порт умирающего человека. Он даже не смог повернуть головы, чтобы мне ответить. Его люди поддержали его с обеих сторон, чтобы он не упал с седла. Как только отряд латинян исчез за ближайшим углом, началось повальное бегство со стен. Люди повсюду спрыгивали с укреплений, бросали оружие и, не разбирая дороги, пускались наутек: петляли между домами, ныряли в переулки. Император уже не мог никого остановить.
Хотя Джустиниани увезли, его помощник продолжал держать открытой калитку в большой стене, грозя императорским стражникам мечом и не давая им запереть спасительную дверцу. Этот человек впускал одного за другим спотыкавшихся и чуть не падавших с ног генуэзцев, собирал их в десятки и посылал бегом в порт. Так спаслось еще около сорока солдат. Помощник Джустиниани был безобразным рябым детиной. Он еще нашел время, чтобы плюнуть мне под ноги и крикнуть:
– Чтоб тебе провалиться, проклятый грек!
