[- 43 -] по воле того, кого слово твое поранило, а жизнь и смерть твоя — в его руки отдана.
В домашней обстановке да в кругу своих верных друзей Офонасий Сумароков «спускал, однако, свой язык с привязи». Особенно просто да ласково заговорил он с родными после возвращения из темницы. Едва раскрыв дверь своей курной избушки, он уже дал волю языку:
— Здорово ночевала, золотинка моя Офонасьюшка! Здорово, Онтонушко, сокол мой ясный! Не чаяли, поди што, меня и в живости? А я — вот он!
Всплакнули от радости все трое, обнялись, расцеловались...
Офонасья заставила мужа переменить исподнее, верхнюю завшивевшую одежонку выхлопала на морозе, и все уселись за стол — «подзакусить чем бог послал».
Закусывая, Офонасий признавался жене и сыну:
— Не с чужих слов — на своей спине изведал сладость ласки воеводской... Понуждали всех семерых в тундру поехать, избылых самоядцев сыскивать. С посулами подъезжали... Пытали, знамо дело. Кости, однако, целы остались... Грозились — сгноить в темнице. Да продажных шкур не нашлось середь нас... Не чаяли, знамо дело, столь скоро по своим избам разбрестись... Не знаю, что понудило воеводу выпустить нас из лап своих, а только все, слава богу, обошлось. Большая беда миновала нас. Зато избылых самоядцев, кажется мне, беда неминучая ждет.
Когда с едой было покончено, Офонасий сказал сыну:
— Мужик мужиком ты стал, Онтонушко! Ростом уж и превзошел меня, только в плечах чуть поуже. Пора уж никаких тайностей от тебя не иметь, как до сего бывало. Потому и раскрою перед тобой и перед матерью помыслы свои...
И рассказал Офонасий сыну о таких тайностях из жизни своей и «малой горстки» других посадских людей, о таких тайностях, до которых молодой вьюнош еще не скоро бы своим-то умом дошел.
Оторопь даже взяла Онтошу, когда отец так вот сказанул: [- 44 -]
— Что избылые самоядцы, что посадская голытьба, вроде меня, грешного, — мы с одного болота клюква-ягода.
И узнал в тот день Онтоша, что еще дед его и его отец, да и еще кое-кто из посадских людей искони веков со многими избылыми и ясачными самоядцами дружбу водят. Пусть воевода, Федька Безносик да их холопы самоядцев дикарями обзывают, а отец Онтоши, как и дед его, на опыте жизни своей познали: многие дикари поумнее, пожалуй, не то что Федьки Безносика будут, а и самого воеводу за пояс заткнут.
Узнал Онтошка и то, что самым закадычным другом деда его и его отца был и до сегодня остается из-былой самоядец — старшина карачейского роду Сундей Тайбарей.
И доверил отец Онтоше разыскать этого самого Сундея, да так, чтобы «подозрить никто не догадался, что он, Онтоша, в чум Сундея пробирается», и сказать Сундею так:
— Пустозерский воевода на розыск избылых своих людей в тундру посылает. Приказывает девок да баб в аманаты брать.
И уже через три дня после освобождения из темницы посадкой голытьбы полетел по тундре слух:
— Новый воевода будет баб да девок в аманаты брать.
Насторожились избылые ненцы! Все чаще и чаще запоговаривали в чумах избылых о стреле.
В роде карачеев сам Сундей говорил своим сородичам:
— Пустозерский воевода небывалое дело придумал: наших жен, дочерей наших в аманаты брать... Верный человек сказывал мне: десяток ли, больше ли человек с огневым оружьем на розыски избылых в тундру посылает. Так думаю: надо нам поскорее за Камень уходить. Там и перезимуем. Это первая половина дела. Другая половина: к весне всем избылым из нашего Рода к берегам Кары-реки на наши исконные кочевья перейти надо. Почему так думаю? А потому так думаю, что до избылых из других ненецких родов не успеет, может быть, весть об этой придумке воеводы Дойти, как в их чумы воеводские люди нагрянут. На [- 45 -] Кару придем к весне — думаю, что там будут чумы объясаченных. От ясачных узнаем: много ли баб в аманаты забрано и что думают делать избылые из других родов. Тогда уж и думать станем: что да как нам делать на будущую зиму.
И все избылые карачеи в тот же день начали откочевывать к Уральскому хребту.
Не спал и воевода.
Послал он Ивашку Карнауха за нужными людьми в Устьцилемскую слободу. И Ивашка привез не пяток, а десяток охотников. И у всех десяти — оленьи стада на выпас ненцам Малоземельской тундры доверены.
За усердие похвалил воевода Ивашку и вскоре снарядил его в тундру.
Лучка Макаров знал многие ухожаи 1 ненцев и, раз уж пришлось ему расстаться с молодой женой, послужил воеводе верой и правдой. Не прошло и месяца после отъезда Ивашки, как в Пустозерском остроге появилось два десятка аманаток. И пятнадцать из них были жены избылых (приказ воеводы был выполнен в точности).
Воевода потирал руки от радости. Заранее подсчитывал барыши для казны государевой и для себя самого. И не ошибся.
Через неделю после появления аманатов в стенах острога появился первый ненец из рода Валеев с ясаком и с богатыми поминками воеводе. С него взяли клятву, что впредь он будет аккуратным
