— Где? — спрашивает папа.
— В парке.
Папа кивает. Мы идем в гостиную. Кошка улеглась на кровати. Она почти уснула. Ей уже надоело фыркать, как только мы появляемся в поле ее зрения. Она лишь тихонько шипит, потом зевает.
— Как ее зовут? — интересуется папа.
— Кошка, — говорит Сандер. — Мы зовем ее просто Кошкой.
— Понятно. А как насчет того, чтобы попросить Кошку переместиться в другое место, чтобы на диване можно было сесть?
Я приношу блюдо с попкорном. Даю Сандеру бутылку лимонада. Папе достается пиво. Себе я наливаю стакан вина. Мы включаем телевизор. Скоро начнется фильм. Мы садимся рядышком на диване.
— Это старый фильм, — говорю я Сандеру. — Его снял Альфред Хичкок. А Хичкок делал довольно страшные фильмы. Хотя «Окно на задний двор» — не очень страшный, разве что чуть-чуть.
Папа говорит:
— Когда-то я мечтал о том, чтобы просто так сидеть у окна круглые сутки и смотреть на людей — как Джимми Стюарт. А теперь мне только это и остается.
— А я когда-то мечтала одеваться в платья Грейс Келли, — отвечаю я, улыбаясь.
— Тебе бы все шутить, — говорит папа. — А у меня теперь и работы нет, и Ингеборг от меня ушла.
Помолчав, он продолжает:
— Думаешь, я не знал о том, что в нашем издательстве всем было наплевать, пришел я на работу или нет? Никто даже не знал, что за книги я выпускаю, а начальство только и ждало, когда я уйду на пенсию, потому что им приходилось мне платить, и это было совершенно некстати. Все это я, конечно, знал. Но к своей работе надо относиться серьезно. Даже если, кроме тебя, к ней никто больше так не относится. Каждый должен выполнять свои обязанности изо дня в день, кроме воскресенья, по выходным можно отдыхать. А когда все пройдет и останется в прошлом, единственное, чем ты по праву сможешь гордиться, — это то, что ты сделал все, от тебя зависящее, и честно выполнил свой долг.
Мы с Сандером сидим молча. Едим попкорн.
Сандер спрашивает:
— Хочешь посмотреть мои футбольные стикерсы?
— Не сейчас, — говорит папа. — Сейчас начнется фильм.
— Только самого любимого стикерса у меня теперь нет, — шепчет Сандер. — Мы его в парке закопали. Там был Деннис Бергкамп.
— Понятно.
Папа, Сандер и я смотрим кино. Несколько раз папа поглядывает на часы. Иногда он смотрит на меня, пытаясь перехватить мой взгляд. Я объясняю Сандеру, что происходит на экране, — конечно, выборочно, не все подряд.
Я вспоминаю фотографию Рикарда Блума и думаю: он действительно чем-то похож на Джеймса Стюарта. Сандер кладет голову мне на плечо. Время от времени глаза у него закрываются, но внезапно он вздрагивает и снова смотрит на экран. Его теплое обмякшее тельце прижимается ко мне. Пижама у него мягкая, от тонких волос слегка пахнет мылом.
Вечером накануне отъезда в Италию Сандер позволил Жюли спеть ему на ночь колыбельную. Хотя, вообще-то, он ей этого не разрешал. За день до того, как ему исполнилось семь с половиной лет, он сказал: «Не хочу больше, чтобы ты мне пела».
Жюли еще пару раз пыталась спеть ему колыбельную, но Сандер говорил: «Ты что, забыла новые правила? Больше мне петь не надо».
Но накануне отъезда в Италию он разрешил ей это, и Жюли сделала так, как делала, пока Сандер был маленький — совсем маленький. Она спела ему все четыре колыбельные, которые знала наизусть, а потом прочитала вечернюю молитву — ту, что читала своим детям бабушка, а нам — наша мама.
Я представляю, как Жюли легла рядом с ним в кровать, близко-близко, и он не оттолкнул ее. Она смотрела на Сандера, смотрела, ни на мгновение не отрываясь. Она не видела, как Александр вошел в спальню, не видела, как он неподвижно замер у стены. Она его не видела, но поняла, что он здесь, услышала, как он что-то прошептал. Что он сказал, Жюли не расслышала, но в этих словах ничего страшного не было. Бояться было нечего, потому что стены молчали. В тот момент все было так, как должно быть. Все было хорошо. Жюли закрыла глаза и почувствовала, что эти два человека находятся рядом.
Сандер просыпается рядом на диване после того, как закончился фильм.
Папа ушел домой.
Сандер встает и, потирая глаза, смотрит на меня.
Кошка уснула под столом.
Я стою у окна.
— Сколько времени? — спрашивает Сандер, зевая.
— Половина первого, — говорю я.
— А мама уже звонила?
— Нет, пока не звонила.
— Она же сказала, что до одиннадцати позвонит.
— Но во сколько точно, она не сказала. Она ведь не знала. Сказала только, что это будет поздно.
— Она обещала купить мне в Италии футбольную форму, как у настоящих игроков, — говорит Сандер.
Я поворачиваюсь к нему. Сандер сидит на диване, сонный и обмякший, на щеках и руках красные пятна.
— Может, пойдешь дальше спать? — спрашиваю я устало. — Ты ведь можешь завтра с утра позвонить им в гостиницу — как только проснешься.
— А сейчас им нельзя позвонить?
— Я только что звонила, они еще не приехали.
— Но я хотел сказать им спокойной ночи, прежде чем усну. Ты же обещала.
Сандер смотрит мне в глаза.
— Да, правда. Обещала. Можешь пока не спать. Знаешь, как мы поступим? Мы пойдем в спальню и возьмем с собой телефон.
Мы лежим у меня в кровати. Сандер и я. Кошка легла на полу. В комнате тишина.
Я смотрю на Сандера.
Он похож на Жюли.
Такое же худенькое тельце.
И большущие ноги.
Такие же большие, как у Жюли.
Я вспоминаю большую ногу Жюли на педали газа.
Закрываю глаза.
