не до разговоров.
Когда катер завернул в спортивную гавань, Михаил увидел далеко в море силуэт «Ястреба». Как только ветер приутих, Костя с Ниной вычерпали из швертбота воду, поставили его на киль, и, как ни в чем не бывало, продолжали плавание.
«Цаца»
Замечательное дело — работать в доке («на доке», — говорят моряки). Огромное судно, которое, может, всего полмесяца назад бороздило просторы Индийского океана, посещало далекие причудливые гавани, в доке как бы рождается вторично. Массивное, чуть обвислое брюхо его очищают от ракушек и водорослей, приставших на морских дорогах, обивают ржавчину, «шкрябают» старую краску с бортов, надстроек, мачт. Строгие люди в комбинезонах просмотрят каждую деталь, каждую клеточку могучего организма, сделают немало записей в блокнотах. Потом возьмутся за дело слесари, плотники, такелажники, маляры. Однако самая сложная и самая интересная работа у сварщиков, — так, по крайней мере, считал Михаил. Под прикосновением электрода, направленного его рукой, на борту судна появилась черная линия, края ее загибались крупными блестящими заусенцами, в прочнейшем стальном листе возникал разрез. Каждый раз, видя это, Михаил радовался сказочной силе, данной ему техникой, верности своей руки, быстрой и безошибочной.
Дойдя до шва из заклепок, Михаил остановился. Изнутри здесь проходит шпангоут, одно из ребер судна, больше резать не нужно, лист обшивки кончается.
Сварщик поднял предохранительный щиток, который бережет лицо от злого электрического луча, стал прикидывать, как быть дальше. Отсюда линия разреза должна повернуть на шестьдесят градусов, чтобы потом…
— Нина!
Услышав этот зов, Михаил беспокойно и даже чуть испуганно приподнял голову, оглянулся.
Прямо к доку подошел швертбот. Несмотря на неопытность свою в морском деле, Михаил сразу узнал вчерашний «Ястреб» — больно прочно тот запомнился. На палубе его стоял Костя, заглядывая на док, обеими руками уцепившись за причальное кольцо-рым.
— Нина! — снова кликнул Костя.
Голос его дошел до девушки сквозь настойчивый рабочий шум. Она выглянула из-за высокого и широкого корабельного руля, где, как и Михаил, вырезала износившиеся листы бортовой обшивки.
На работу Нина одела не пестренькое ситцевое платьишко, а туго перетянутый поясом комбинезон, который отлично подчеркивал ладность тонкой фигуры. Вымазанная ржавчиной, кое-где прожженная искрами сварки, незатейливая роба казалась на Нине нарядной — таково завидное свойство молодости и здоровья. А Костя был в обычном костюме. Когда они здоровались, Михаил невольно заметил, что и руки у них несхожие — маленькие, темные от соприкосновения с металлом и большие, сильные, чистые.
— Привет, Нина!
— Здравствуй. Куда направился?
— Да, так… Покататься вышел… Ишь, и Семихатка здесь.
С веселой улыбкой, в которой если и мелькнуло воспоминание о вчерашнем, то только чуть-чуть, девушка обернулась к Михаилу:
— Доброе утро. Мы сегодня не виделись.
— Как самочувствие? — добродушно и покровительственно осведомился Костя. — Натерпелся вчера страху?
Нина бросила укоризненный взгляд. Вопрос показался ей нетактичным.
На Михаила он тоже подействовал неприятно. Белые брови парня сошлись в ровную линию, глаза вспыхнули. Однако овладел собой, улыбнулся:
— Что было, то было, натерпелся. А тебе — и сказать не могу какое от меня спасибо. Если бы не ты…
— Пустяки! — без всякой рисовки искренне перебил Костя. — Нечего вспоминать.
— Привыкнешь к морю, — добавила Нина. — Ну, Костя, до вечера. Мы люди рабочие, нам разговоры разговаривать некогда.
— До вечера… А ты, Семихатка, не теряйся… Может, еще яхтсменом станешь, в гонках участвовать будешь! — Костя от души расхохотался, столь забавным показалось ему такое предположение. — А, Нина? Лихой матрос! Возьмем на «Тайфун», когда стомильные гонки будут?
Продолжая смеяться, оттолкнул швертбот от дока. Высокий парус «Ястреба» плавно удалился.
Костя был не совсем искренен, сказав, что хочет «просто так, покататься».
Ему нужно было побыть в одиночестве, хорошенько обдумать утреннее происшествие.
Случилось вот что.
Вчера, после того, как «Ястреб» благополучно вернулся в родную гавань, экипаж его навел на швертботе порядок, Костю отозвал в сторонку матрос с соседней водной станции Эдик — молчаливый, длиннорукий и длинноногий блондин с синими глазами и унылым носом. Тронув себя за кончик носа — была у него такая привычка, — Эдик попросил:
— Помоги, Костик, выручи.
В коротком знакомстве они не состояли, но друг друга знали, встречались на берегу и обращение к коллеге было естественным.
— Ну? — коротко ответил Костя, уверенный, что речь пойдет о займе банки с краской, кисти или чего другого подобного.
Однако не угадал.
— Ваша моторка в ходу? — спросил Эдик.
— В ходу.
— Давай завтра утречком на скумбрию пойдем. На нашей нельзя, зажигание барахлит, двигатель разобрал.
Скумбрия рыба сезонная, как раз наступила ее пора и Костя думал недолго:
— Давай.
— Со мной один будет, ты его знаешь — Шутько Сенька, боцманом у нас работал.
— Пусть, не помешает.
— Значит, с рассветом выйдем. Железно?
— Железно.
На зорьке Костя явился в яхт-клуб. Долил бензина в бак, прогрел мотор, проверил рыбачью снасть, по-черноморскому — «справу». Рядом несколько шаланд и моторных лодок тоже готовились к отплытию.
Товарищи Кости не заставили себя ждать. Сенька Шутько был парень лет двадцати с небольшим, коренастый, чуть кривоногий или казавшийся таким от широких брюк. Глаза у него сонные, блеклые на флегматичном невыразительном лице. Держался Шутько уверенно, как человек, всегда знающий, что ему нужно. Приветствовал Костю чуть свысока, бросив короткое: «Здорово».
Ответив, Костя удивленно посмотрел на снаряжение прибывших: короткие «пруты»-удилища, на двоих три «самодура» — подобия спиннинга с пестрыми перышками на крючках вместо приманки. Настоящий рыбак один берет с собой пять-шесть «самодуров», если не больше.
— Неважнецкая справа, — сказал Костя, не удержавшись.
— Какая есть, — ответил Шутько. — Поехали!
Заурчал мотор и рыбаки отправились на промысел.
Когда обогнули брекватер, Сенька распорядился:
— Бери к Фонтану.
Большой Фонтан — дачное место под Одессой.
— Может, к третьему бую лучше? — усомнился Костя, глядя на остальную рыбачью флотилию,
