– Поклянись.
– Я не клянусь, я христианин.
– Христианин, – повторил он, пораженный, с сочувственной миной. – Теперь я вижу, что ты не курд и не турок, потому как мусульманин никогда не скажет, что он христианин. И я верю, что вы не убили наших, а бежали. Разве может христианин убить поклонника ислама?
В его голосе было столько уверенности, что я с удовольствием залепил бы ему увесистую оплеуху; но нужно было сдерживаться ради нашей же безопасности. Я находился в довольно щекотливом положении, ибо остальные беббе потихоньку подошли близко и соединились с другими, так что всего в пятистах шагах от меня стояли более тридцати врагов. Любая неосмотрительность могла стоить мне жизни.
– Так ты видишь, что мы не ваши враги, и сможешь нас отпустить?
– Куда вы собираетесь ехать?
– В Багдад.
– Побудь здесь. Я поговорю со своими.
Он поднялся и отошел назад, так и не подняв свою дубинку. Последовали долгие переговоры, причем очень оживленные, как я видел по их лицам, после чего спустя четверть часа он вернулся ко мне.
На землю он снова не сел, поэтому и мне пришлось подняться на ноги.
– Ты мог бы уже идти, – решил он, – но мы еще не видели твоих спутников. Позови их. Со мной будут еще четверо беббе. Тогда нас окажется поровну.
Такое предложение таило в себе большую опасность. Я не поворачивался пока в сторону моих спутников, чтобы не терять из виду противника, но мне все же пришлось обернуться, и я заметил их на расстоянии двух тысяч шагов от нас. Должны ли они отказываться от такого преимущества? Мне нужно было проявлять осторожность.
– Ты заблуждаешься, – возразил я, – нас не будет поровну.
– Почему же? Вас пятеро и нас тоже.
– Посмотри, какое преимущество у моих братьев, и подумай, чего они лишатся, если подъедут сюда, а вы не предложите им мира!
Он сделал пренебрежительный жест рукой.
– Не бойся, гяур! Мы беббе, а не беджат. Мы снова представим вам то же преимущество.
При других обстоятельствах за своего «гяура» он бы ответил; сейчас же я посчитал за самое умное не заметить этот выпад. Я лишь сказал:
– Я доверяю тебе. Твои четверо будут вооружены?
– Как пожелаешь.
– Вы можете оставаться при оружии, и мы оба заберем с собой наше.
Он молча кивнул и вернулся. Я заткнул кинжалы и револьвер за пояс и сел на лошадь. Потом я махнул рукой своим спутникам. Воздух был столь чист и прозрачен, что они видели на большом расстоянии любое мое движение. Они подъехали. Скоро мы уже стояли в ряд напротив пятерых беббе.
– Где другой франк? – спросил их предводитель.
Я указал на Линдсея.
– Вот он.
Суровые лики курдов скривились от ухмылок, и говоривший произнес:
– Я уверен, что он франк и христианин, потому что у него нос как у свиньи, который называют хоботом.
Этого я уже не мог стерпеть.
– Такой тип носа я видел в Алеппо и Диярбакыре у многих верующих, – ответил я.
Он шагнул вперед.
– Молчи, гяур!
Я тоже двинул лошадь на шаг.
– Послушай, человек, ты говорил мне, что умеешь читать. Может, ты и Коран читал?
– А в чем дело?
– А то, что ты, мусульманин, должен знать, что повелевал Мухаммед! Разве он не говорил, что того, кто почитает врага, уважают мужественные, а того, кто врага позорит, любят трусы? Ты перенял свое учение у Пророка и думаешь, что все делаешь правильно; а мы переняли наше учение у Исы бен Мариам – у Иисуса Христа – и думаем, что оно главное; мы оба имеем право называть друг друга гяурами. Ты сделал это, я – нет, потому что это некрасиво – унижать другого. Кто обсыпает пылью своего спутника, тот сам непременно запачкается. Запомни это, беббе!
Несколько мгновений он стоял, пораженный моим красноречием, а потом вдруг с гневом выхватил из-за пояса кинжал.
– Человек, ты вздумал учить меня? Ты, христианин, проклятый Аллахом и Пророком! Я сейчас порежу тебя на куски, как тряпку. Я был готов отпустить вас на свободу с миром, теперь я приказываю вам – убирайтесь отсюда, нечистые, пусть вас заберет шайтан в джехенну![6]
Я видел, что все это произносилось от чистого сердца, но видел я и то, что глаза обоих хаддединов и Халефа остановились на мне в гневном ожидании. Англичанин тоже смотрел на меня строго и внимательно, чтобы сразу соотнести свои действия с моими. Поскольку он ничего не понял из разговора, я вынужден был ему бросить:
– Сэр, если я выстрелю, стреляйте тоже, и сразу по коням!
– Yes! Прекрасно! – откликнулся он.
Между тем я сказал беббе спокойным тоном:
– Хорошо, мы уедем, но до этого вот что я тебе скажу: не думай, что мы искали мира из-за того, что боимся вас. Нам нужен мир постольку, поскольку мы не желаем проливать понапрасну кровь. Ты возжелал много, так что теперь сам испей последствия содеянного!
– И вы нас не боитесь, вы, гяуры? Разве не ты сидел в пыли и не молил о милосердии, неверный?
– Не произноси больше ничего, беббе, иначе от тебя останется мокрое место, предупреждаю тебя! Нам не нужно от вас никаких поблажек, бой может начаться хоть сейчас! Выходи!
– Пусть так будет! – вскричал он, схватившись за кинжал.
В тот же момент моя лошадь бросилась вперед и оказалась рядом с его конем, я схватил его за руку и вытащил из седла. Раздались четыре выстрела, за ними еще два, а когда я пустил коня в галоп, увидел, как лошади беббе скачут прочь с всадниками.
– Скорее, за ними!
Мы рванули вперед. Но перед этим я подъехал к беббе, притянул его к себе и отвесил ему несколько смачных оплеух со словами: «Это за гяуров!» А потом отшвырнул его прочь. Он упал у ног лошади. Все произошло буквально в одно мгновение. Через миг мы уже мчались по равнине.
– Я правильно поступил? – спросил я хаддедина во время скачки.
– Эмир, – ответил мне Мохаммед Эмин, – ты правильно поступил; этот человек оскорбил всех нас. Он не может быть более воином, потому как христианин ударил его в лицо. Это хуже смерти. Опасайся теперь попасть в руки беббе – ты умрешь в страшных мучениях!
В течение десяти минут беббе снова сколотили два отряда, правда, передний был меньше, ибо пять лошадей у них было убито. Я подождал немного, пока расстояние между ними еще не увеличится, и приказал остановиться. Первые шесть всадников не выпускали нас целый день из поля зрения – лошади у них были отменные. Именно поэтому их и следовало застрелить. Это я и объяснил хаддедину, слез с лошади и зарядил ружье.
– Стрелять? – спросил Линдсей, наблюдавший все это.
– Да. Лошадей убрать!
– Yes! Интересное дело. Дорогое удовольствие!
Еще я попросил никого не нажимать курок, пока наверняка не убедятся, что в прицеле не человек, а лошадь.
Преследователи подошли поближе и находились уже на расстоянии выстрела, как до них начал доходить смысл нашей задумки. Но вместо того чтобы рассеяться, они сбились в кучу.
– Огонь! – скомандовал мистер Линдсей.
