— А Иордан?
— Наверно, и он тоже, иначе бы Кадал не зашел так далеко, чтобы предупредить нас.
— А Бритаэль?
— Мертв.
— Ты знал об этом до того, как мы пришли сюда сегодня ночью?
— Нет.
— А о смерти Горлойса?
— Нет.
— Будь ты, как утверждаешь, прорицателем, то знал бы. — В его сдавленном голосе звучала горечь. Я поднял голову. Лицо его было спокойным, от лихорадки не осталось и следа, но глаза, аспидные в сером предутреннем свете, глядели мрачно и устало.
Я коротко ответил:
— Я сказал тебе. Мне пришлось положиться на судьбу. Это судьба. Мы сделали свое.
— А если бы мы подождали до завтрашнего дня, то эти люди, да и твой слуга тоже, были бы живы, Горлойс был бы мертв, а его супруга стала бы вдовой… И моей женой без всех этих смертей и перешептываний по углам.
— Но завтра ты зачал бы другого ребенка.
— Законного ребенка, — быстро возразил он. — А не бастарда, которого мы сотворили этой ночью. Клянусь головой Митры, неужели ты и вправду полагаешь, что мое и ее имена останутся после этой ночи незапятнанными? Даже если через неделю мы поженимся, сам знаешь, что станут говорить люди. Что я убил Горлойса. И найдутся такие, кто и дальше будет верить, что она действительно понесла от Горлойса, как им и сказала, и что ребенок этот его.
— Никто такого не скажет. Не найдется человека, который усомнился бы в том, что он твой сын, Утер, и по праву рождения — король всей Британии.
Он издал короткий звук, не смех, в котором смешались удивленье и презренье.
— Ты думаешь, что я когда-нибудь еще хоть раз тебя послушаю? Теперь я вижу, в чем состоит твое волшебство, эта твоя «власть», о которой ты говоришь… Это всего лишь жалкое шарлатанство, попытка вмешаться в дела правления. Вот она, твоя тайна, — искусство политики, к которому брат тебя приучил, которое ты полюбил и научился играть по-крупному. Это обман — обещать людям то, чего они желают, заставлять их думать, будто в твоих силах дать им желаемое, но хранить цену в тайне, а затем оставлять их расплачиваться за все.
— Бог охраняет цену в тайне, Утер, а не я.
— Бог? Бог? Какой бог? Я слышал у тебя на устах имена стольких богов. Если ты имеешь в виду Митру…
— Митра, Аполлон, Артур, Христос — называй его как угодно, — ответил я. — Какая разница, каким именем люди называют свет? Он все равно остается светом, и люди должны или жить по его закону, или умереть. Я знаю лишь, что бог — источник того света, что освещает весь мир, и что провидение и помыслы его пронизывают этот мир и текут сквозь каждого из нас, как великая река, которую мы не в состоянии остановить или повернуть вспять, но можем только пить из нее, пока живы, и вверять ей наши тела после смерти.
Изо рта у меня вновь потекла кровь. Я отер ее рукавом. Он все видел, но в лице его ничего не изменилось. Сомневаюсь, что он вообще слушал меня и что он слышал мои слова за грохотом прибоя. С тем же безразличием, что стояло между нами, подобно стене, он молвил:
— Это всего лишь слова. Ты даже бога готов использовать в своих целях. «Это бог велит мне делать то-то и то-то, это бог устанавливает цену, это бог следит за тем, чтобы другие расплачивались…» За что, Мерлин? За твои амбиции? За великого прорицателя и мага, о котором люди говорят шепотом и которому поклоняются больше, чем королю или его первосвященнику? И кто же платит богу богово за исполненье твоих замыслов? Только не ты. Платят те, кто пошел за тобой, платят пешки в твоей игре. Амброзий. Вортигерн. Горлойс. Другие сегодня ночью. Но ты не платишь ничего. Никогда.
Волна разбилась рядом с нами, обрушив фонтан брызг на уступ и обмыв обращенное к небу лицо Кадала. Я наклонился и стер воду с его лба — вместе с кровью.
— Нет, — произнес я.
— Повторяю, Мерлин, меня тебе не обмануть. Я больше не буду марионеткой, которую ты станешь дергать за ниточки. Поэтому держись от меня подальше.
Это говорил король, не терпящий возражений. Неподвижная, холодная фигура, за плечом которой в сером небе висела звезда. Я молчал.
— Ты слышишь меня?
— Да.
Он сдернул с руки плащ и бросил его Ульфину, чтобы тот набросил его ему на плечи. Застегнув фибулу и расправив на плечах складки, он снова посмотрел на меня.
— За услуги, оказанные тобой, можешь оставить себе ту землю, что я подарил тебе. Возвращайся в свои уэльсские горы и больше не тревожь меня.
— Я не стану докучать тебе, Утер, — устало произнес я. — Я тебе больше не понадоблюсь.
С мгновенье он молчал. Затем вдруг сказал:
— Ульфин поможет тебе снести вниз тело.
— Не нужно. Уходи.
Я отвернулся.
Повисло молчанье, наполненное грохотом прибоя. Я не собирался говорить столь резко, но мне было уже все равно, и я даже не понимал, что говорил. Я только хотел, чтобы он ушел. Острие его меча качнулось вровень с моими глазами. Я видел, как оно двинулось, потом блеснуло, и на какое-то мгновенье подумал, что он достаточно разгневан, чтобы обратить его против меня. Затем Утер резко поднял меч и бросил его в ножны. Он повернулся и зашагал вниз по тропе. Ульфин, не говоря ни слова, тихонько обошел меня и последовал за своим господином. Еще до того, как они достигли следующего поворота тропинки, море заглушило звук их шагов. Я обернулся и обнаружил, что Кадал смотрит на меня.
— Кадал!
— Вот он, твой король. — Он лишь слабо шептал, но хрипотца и насмешливость осталась прежней. — Дай ему то, за что он — если поверить его клятвам — готов умереть, а потом: «Неужели ты полагаешь, что я переживу события этой ночи?» Судя по всему, он недурно потрудился, и по нему это видно.
— Кадал…
— И ты. Ты ранен… что с рукой? Кровь на лице?
— Ничего. Все заживет. Не думай об этом. Но ты… ох, Кадал…
Он чуть шевельнул головой.
— Бесполезно. Перестань. Мне вполне удобно.
— Уже не больно?
— Нет. Только холодно.
Я придвинулся к нему, стараясь защитить его своим телом от фонтанов брызг, на которые волны разбивались о скалы. Я взял его руку своей здоровой рукой. Я не мог растереть ее, но, распахнув свою тунику, прижал ее к груди.
— Похоже, я потерял плащ, — сказал я. — Выходит, Иордан мертв?
— Да. — Он помолчал. — Что… произошло там, наверху?
— Все шло, как мы задумали. Но Горлойс решился на ночную вылазку из Димилиока и погиб. Вот почему здесь проехали Бритаэль и Иордан — они спешили с вестями к герцогине.
— Я услышал топот их лошадей. Понял, что они непременно увидят меня и лошадей. Нужно было задержать их, не дать поднять тревогу, пока король находился… — Он замолк, чтобы перевести дыхание.
— Не беспокойся. Дело сделано, и все будет хорошо.
Он не обратил на мои слова вниманья. Кадал теперь говорил шепотом, но таким чистым и отчетливым, что, несмотря на рокот прибоя, я слышал каждое его слово.
— Поэтому я сел на коня и немного отъехал, чтобы встретить их… по другую сторону потока… затем,
