ХОР ГОРОЖАН: Живущий под кровом Всевышнего под сению Всемогущего покоится. Говорит Господу: 'прибежище мое и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю'! Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем. Язвы, ходящей в мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизятся. Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Ибо Господь упование твое; Всевышнего избрал ты прибежищем своим. Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему. Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею. На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона. 'За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его; долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое'.
(Пиршество завершается и переходит в религиозный обряд. ЯН ВАН ЛЕЙДЕН, ДИВАРА и СОВЕТНИКИ причащают верующих вином и хлебом.)
Готово сердце мое, Боже; буду петь и воспевать во славе моей. Воспрянь, псалтирь и гусли! Я встану рано. Буду славить тебя, Господи, между народами; буду воспевать Тебя среди племен. Ибо превыше небес милость Твоя и до облаков истина Твоя. Будь превознесен выше небес, Боже; над всею землею да будет слава Твоя. Дабы избавились возлюбленные Твои: спаси десницею Твоею, и услышь меня.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
(Уныние и мрак контрастируют с радостным финалом предшествующей сцены. Нехватка продовольствия уже дала свои ужасающие результаты. Жители, собравшись на площади, поют псалом.)
ХОР ГОРОЖАН: Господи, услышь молитву мою, и вопль мой да придет к Тебе. Не скрывай лица Твоего от меня, в день скорби моей приклони ко мне ухо Твое; в день, когда воззову к Тебе, скоро услышь меня. Ибо исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня. Сердце мое поражено и иссохло, как трава, от голоса стенания моего кости прильпнули к плоти моей. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал, как филин на развалинах. Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле. Всякий день поносят меня враги мои, и злобствующие на меня клянут мною. Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами.
(Входит ЯН ВАН ЛЕЙДЕН в сопровождении Дивары и остальных жен. За ними следом появляются все советники, за исключением ЯНА ДУЗЕНТСШУЭРА, который вместе с другими апостолами уже покинул Мюнстер. Народ опускается на колени.)
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Что это такое, братья мои, верные анабаптисты? Отчего такие печальные слова слышу я из ваших уст? Бедствия, которые мы переживаем, голод и недостача во всем не означают, вопреки тому, что кажется, будто Господь нас отверг. Я, ваш царь, говорю вам, что Господь по-прежнему с нами и не покинул нас, как не покинул Иова многострадального в горестях его. Не сетовать время сейчас, но ликовать, ибо близок уже день спасения, а с ним вместе - и кара нечестивым.
ХОР ГОРОЖАН: Не сомневайся, царь, терпение мое не иссякло, вера, ведущая меня, не ослабела, но вот эта плоть моя столь иссохла и изголодалась, что уже едва-едва теплится в ней дух.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Приободрись, народ Мюнстера! Споем в честь Господа новый гимн, вознесем Ему хвалу! Возвеселится Израиль перед лицом создателя своего. Дети Сиона возликуют перед владыкой своим. Пусть почтят они Его плясками, пусть хвалят на кимвалах громогласных и гуслях. Ибо Господь воистину любит народ Свой и дарует смиренным победу. Аллилуйя!
ХОР ГОРОЖАН: Аллилуйя!
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Ну-ка, ну-ка, все в пляс, потопайте, похлопайте и чтоб никто не стоял в стороне! И голос, голос подайте, затяните песню повеселее, чтобы враг услышал, чтобы не думал, будто все мы протянули ноги с голоду! Книппердолинк, а ну, подай пример! Мало быть советником, надо стать ещё и плясуном! Пляши, пляши перед престолом Давидовым, пляши перед своим царем.
КНИППЕРДОЛИНК: Не стоит растрачивать в плясках силы, потребные для отпора врагу.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Говорят тебе, Книппердолинк, пляши! Я больше повторять не стану.
(КНИППЕРДОЛИНК, поколебавшись, все же подчиняется и начинает танцевать. Мало-помалу его примеру следуют все остальные, и толпа пускается в пляс. Звучит музыка. КНИППЕРДОЛИНК останавливается, прочие продолжают.)
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Уже устал? Так скоро?
КНИППЕРДОЛИНК: Я не мог продолжать танец, потому что на память мне пришли внезапно апостолы, отправившиеся по твоему приказу во все концы света. Двадцать четыре было их - тех, кто покинул Мюнстер - и все они, за исключением одного, которого более чем уместно заподозрить в предательстве, все они, говорю, погибли злой смертью. Погиб и Ян Дузентсшуэр, который короновал тебя, но ты, получив известие о его гибели, не проронил ни слезинки, и я не заметил на твоем лице даже тени душевной муки или скорби.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Где ты видел, Книппердолинк, чтобы палач плакал? А цари - те же палачи, они тоже никогда не плачут. Хочешь знать, почему? Потому что они не могут оплакивать самих себя.
КНИППЕРДОЛИНК: Быть может, и царям, и палачам все же удается - в смертный свой час.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Чего не знаю, того не знаю. Никогда не присутствовал при том, как испускают дух ни цари, ни палачи. А знаешь ли, Книппердолинк, о чем я думаю сейчас? Следовало бы отправить тебя вместе с остальными апостолами.
КНИППЕРДОЛИНК: В этом случае я бы уже нашел свою смерть.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Или купил себе жизнь предательством.
КНИППЕРДОЛИНК: Не тревожься, Ян ван Лейден, я отношусь к тем, кто умеет плакать, но не умеет предавать. Позаботься о твоем царском достоинстве и постарайся всегда быть достойным его. И сочти тех, кто был убит за тебя.
(Пляска тем временем становится все более вялой. Танцующие явно уже выбиваются из сил. На сцене вновь воцаряется угрюмая атмосфера - она проникнута предчувствием трагедии.)
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Царь считает не убитых, а победы. (Обращаясь к народу) Эй вы, почему остановились? Если я велел плясать - должны плясать, ибо уныние и грусть не сыщут себе в глазах Господа благодати. Плясать, плясать всем!
(Горожане, едва передвигая ноги, спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь, возобновляют танец. Устоявшие на ногах пытаются поднять упавших и падают сами.)
КНИППЕРДОЛИНК: Господу не может быть угодно подобное насилие.
РОТМАНН: Господь признает кару за прегрешение и отвергает наказание без вины.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Откуда вам знать, что угодно Ему и что признает Он? Здесь от имени его решаю я, и вот что я решил: глядя, как убого и жалко влачатся в пляске эти старики, женщины и дети, которые ничем и никак не могут споспешествовать обороне города, ибо нам нужны сильные руки и крепкие плечи, а не лишние рты, не заслуживающие и того хлеба, что тратится для их прокорма, я решил...
КРЕХТИНГ: Мне страшно даже вообразить это.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Когда узнаешь, тебе станет ещё страшней, а им - и подавно.
КНИППЕРДОЛИНК и РОТМАНН: Говори же.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Так хочет Господь, я лишь объявляю вам Его волю. Спасен должен быть город, а не ничтожная жизнь каждого из населяющих его. Старики уже не пригодны ни к чему, дети могли бы пригодиться и послужить на благо Мюнстера, будь у них время вырасти. А женщины - те, которых никто не пожелал - вообще словно бы и не существуют. И потому пусть все они - дети, женщины, старики - покинут город. Господь возьмет на себя заботу об их спасении. Если же Господь их отринет, если не будет простерт над ними святой Его покров, - пусть умрут, пожертвовав своей жизнью для спасения Мюнстера.
(Крики ужаса и протеста. Предназначенные в жертву бросаются друг к другу и сбиваются в кучу, как стадо овец. Жены ЯНА ВАН ЛЕЙДЕНА окружают его, словно для того, чтобы умолить его отменить свое решение.)
КНИППЕРДОЛИНК: Не надо лицемерить, Ян ван Лейден. Ты отлично знаешь, что едва лишь эти несчастные, у которых ты отнимаешь последнюю надежду надежду на Бога, выйдут за городские ворота, их тотчас растерзают католики.
ЯН ВАН ЛЕЙДЕН: Ну и что с того? Господь сделал нас всех избранным своим народом, но далеко не всем дано будет сесть одесную от него.
ЭЛЬЗА ВАНДШЕРЕР: А сам ты где сядешь, Ян ван Лейден?
