Все эти бандиты, вероятно, занимают самые низшие ступени в иерархии тех нескольких преступных группировок, которые контролируют Лужзону. Ездят на «шестерках», «девятках» и то подержанных. Более крупные бандиты, всякие бригадиры, авторитеты, в Лужу почти не суются, во всяком случае, торгаши их не видят. Лишь изредка со специальной бандитской автостоянки с мощным урчанием сорвется огромный «мерседес» или новейшая, сверкающая «вольво» и высунувшаяся из окошка рожа заорет на зазевавшегося носильщика: «С дороги, башку расшибу!» — только его и видели.
На местных ментов бандиты внимания не обращают, а вот ОМОНа остерегаются. Получив по своим каналам, разумеется всегда заблаговременно, информацию о его прибытии, бандиты линяют с рынка. Выходит, не куплен пока ОМОН? Но все же ОМОНы приходят и уходят, а бандиты остаются. И вечно кого- нибудь из торгашей «обувают», то на одном ряду, то на другом.
Раньше «левый», сверх подразумевавшегося, бизнес у бандитов веселее шел, потому что торговля на рынке хорошая была и соответственно торговые места были в большом дефиците. Получил торгаш большую партию ходового товара, а продавать не может — торговых мест нет. Но торгаш торгашу волк — подойдет к бандиту, скажет: «Слушай, выкинь кого-нибудь из этого ряда, поставь меня — штуку баксов сверху дам». Выкинуть торгаша из ряда — проще простого: подойдет для начала «сервис»: «Предъяви абонемент!» Торгаш предъявляет.
— А почему у тебя вокруг мусор, стаканчики от кофе валяются? Ты читал, что в абонементе написано? — (А там и правда написано, что торгаш обязан соблюдать чистоту «в палатке и вокруг нее»). — Штраф — триста рублей!
Хорошо, если торгаш сообразит, в чем дело, сразу вынет и без разговоров отдаст триста рублей. А начнет пререкаться, дескать, не я намусорил, да и как тут уследишь…
— Отказываешься платить штраф? — Сразу абонемент на мелкие части. — Проваливай, ты лишен права торговли!
Начнет выступать — «в бубен», не подействует — отведут в специальную каптерку бандитскую и там отобьют печенки-селезенки. Бывали случаи.
Но теперь торговля упала, с местами стало легче, сейчас новые «примочки» появились. Собрали, например, бандиты дань за следующий месяц, торгаши абонементы выкупили, стоят, торгуют. Но через пару дней подваливают опять бандиты:
— Слышь, нам кто-то левые баксы сунул, мы в темноте не разглядели — не ты? Смотри, узнаем…
Ладно, раз никто не признается, значит, все и виноваты! С каждого еще по двести баксов. Чтобы завтра были! И так регулярно: то на этом ряду, то на другом, то на третьем. Трудно сказать, чья это инициатива: может, бандитское начальство распорядилось, может, мелкие бандиты на свой карман работают. Иногда и «сервисы» подрабатывают, все с тем же неистребимым мусором вокруг палатки:
— Штраф, триста рублей, ладно, ты парень хороший, двести! И аккуратней с мусором, как друг говорю.
Трудно им сейчас: удивительное дело — какие-то люди в униформе появились с надписью «уборщик», на рядах мусор весь в особые мешки собирают. Заскучали «сервисы».
И еще новый прикол объявился: велено всем купить кассовые аппараты портативные (покупай где хочешь, но лучше у бандитов), и те аппараты иметь в каждой палатке и на каждой «железке». А чтобы теми кассами пользоваться или хоть на прилавке держать — нет таких указаний. Держи ее хоть в дальнем мешке, но чтобы была. Порядок наводят. И еще велено на груди карточку с фамилией своей прицепить. За это — в кассу сто двадцать рублей в месяц.
Но все же, несмотря ни на что, торгаши не особенно ропщут на бандитов, на «сервисов». Не представляют себе люди, что можно жить вообще без бандитов, без поборов. Никогда этого не было, и теперь быть не может. Брехня это, как брехня про коммунизм, про светлые дали, про демократию. Не будет бандитов — будут другие… Менты те же самые. Сейчас, так или иначе, беспредела-то нет, во всяком случае явного беспредела. Уплатив дань, внутри кованого забора торгаши чувствуют себя более или менее спокойно. Почти не слышно о каких-нибудь грабежах, не шастают всякие отморозки. Разумеется, как и на всяком рынке, постоянно случаются карманные кражи, работают и «верхушечники» — ворующие все, что плохо лежит: сумки у зазевавшихся покупателей, мешки у торгашей. Вряд ли они работают под бандитской крышей, а впрочем, я не знаю.
Нет в Луже и «лохотронов», существующих неприлично долго на многих московских рынках при полном попустительстве официальных властей. Но «лохотрон» — это беда только покупателей, торгаши видят эту горе-трагедию каждый день, годами и сами в ней не участвуют.
Изредка, но зато с «барабанным боем» выступают азера — арендаторы большей части вышеупомянутых «железок» — ночных камер хранения товара. Бывает, сдадут торгаши вечером на хранение мешков-сумок пятьдесят или семьдесят общим числом. Утром приходят — «железка» закрыта на замок, хозяина нет. Рабочий здесь, говорит:
— Сам не пойму, почему Мустафа (Саид, Мамед) проспал. Ключи у него.
Екает у торгашей сердце, сначала ждут, потом зовут «сервиса», тот бандита. Взламывают замок, внутри пусто. Смылся хозяин и весь товар с собой захватил. Бандит, «сервис», конечно, кричат:
— Поймаем это падло, на куски порвем!
Но торгаши понимают: никто и не будет ловить, побьют лишь безвинного рабочего. А само это дело, без сомнения, тухлое, темное. Никакой азер не вывезет из-за кованого забора такую прорву товара без ведома бандитов, без согласования с охраной. С товаром этим можно попрощаться — убытков никто не возместит. Не к ментам же бежать, жаловаться — это просто смешно.
Последний «хапок»
Вот потянулись бабушки-старушки по ряду, «на хлебушек» просят. Кто дает, кто нет. Разные они, бабушки. Одна, может, правда, по причине демократии с голода помирает, другой — внуков кормить нечем, а третья — профессионалка и, небось, побогаче иного торгаша. Дедушки нищие тоже разные бывают. Вот хромает по ряду дедушка, весь оборванный, на костылях, за плечами рюкзак брезентовый, заплатанный, заштопанный: «Подайте на пропитание». Кто рублик, кто два, а кто и ничего не дает. Остановился у хохлов наших, бабушка Оксана дала ему два рубля.
— Спаси Христос! А почем вот эта рубашка?
— Дорогая, дид! Цэ микровелюр. Сто сэмьдэсят. Иди с Богом!
А дедушка кошель свой пухлый вынул, сто семьдесят влегкую отсчитал, рубашку в рюкзак сунул и дальше:
— Подайте на пропитание!
Еще старушки «божественные» по рядам ходят, в торбу опечатанную на храм собирают. Тоже по- разному подают. Бывает, и сами монахи в рясах пройдут, но те больше у метро «Спортивная» и у Главного входа на монастырь просят. Однако «и монахи неодинаки».
Одно время по рядам ходил рослый, румяный монах в рясе, борода густая, русая. Очень нравился этот монах торгашам: голос сдобный, звучный и вместе веселый!
— Доброе дело делаем, жертвуем, жертвуем, душу облегчаем! — А колеблющихся и за одежду хватал, увещевал словом Божиим. Хорошо подавали. Только однажды слух прошел, что понравились тому монаху часы ручные в палатке у одного торгаша. И что же? Копилку свою при всем народе разбил, деньги отсчитал и купил эти часы. Торгаш будто бы даже усовестился, не хотел продавать. А на другой день видели люди, как тащили его по Луже пьяного под руки двое, и еще всякое стали говорить про него. Под конец он уже в цивильной одежде (видно, из монахов-то выгнали), безусловно, пьяный, орал что-то по рядам, окропляя торгующих при помощи простой кисточки для бритья. «Сервисы» начали гонять жулика из Лужи.
Случай этот имел на рынке широкий резонанс, и сейчас многие азербайджанцы, весьма довольные столь явным посрамлением христианской церкви, смеются и бойко кричат покупателям:
— Доброе дэло дэлаем, бэрём, пакупаем, дущу облегчаем!
Но покупатели не понимают скрытого смысла этих слов, поскольку не знают предыстории.
