— Остальное понятно.
— Ну? — нетерпеливо нахмурил брови Батый. Переводчики встрепенулись и, перебивая друг друга, затараторили:
— Хабиба, жарь рыбу!
— У нас с тобой нет рыбы, Айгуль!
— Ты, Хабиба, жарь, невзирая на это обстоятельство, жарь ее, жарь, и рыба будет у нас!
— Будущее зависит от нас. Абдулла.
— Абдулла — римский хан, повелитель связей сот, — веревок, связывающих пчелиные соты.
— Будущее зависит от нас. Абдулла.
— Все!
Наступило молчание. Батый погрузился в глубокое раздумье, все присутствующие боялись шелохнуться.
Батый думал не меньше минуты, а затем с тяжестью в голосе произнес:
— Встань, Берке. …Я не пойду на Новгород. — Он покачал головой и тихо добавил: — Нет, не пойду!
Закат. Поздние сумерки. Опускается ночь… Народ берестихинский облепил стены и крыши… Видно, как тысячи огней — там у самого горизонта — начинают отход…
— В ночь пошли… — тихо сказал дед Афанасий.
— Даже утра дожидаться не стали…
Аверьянов задумчиво, с каким-то остеклением в душе смотрел на речки и ручейки огней, потекших прочь от Берестихи.
«В тринадцатом веке все же полегче было жить, — мелькнуло в голове. — Все как-то было попроще».
— Уходят! Уходят! — раздались торжествующие, ликующие крики.
— Ура-а-а!
— Ты видишь, Коля? Наливай!!!
— Будешь нашим князем!
— Вон новгородцы, Александра Ярославича посадили княжить…
— Горя теперь не ведают!
— Да ладно чужих хвалить: в чужих руках всегда толще кажется…
— Избрать князем Аверьянова! Вот будет свой!
— А еж ли Драгомир вернется? — несколько неуверенно произнес Афанасич.
— Батый ушел, а Драгомир вернется… — расхохотался, не выдержав, Глухарь. — Смешной ты, Афанасич. Стал старый и смешной.
— Грех надо мною смеяться… — обидчиво возразил Афанасич, но, не удержавшись, расхохотался сам. — Представилось… Умора! Твоя правда! — кивнул он, утирая слезы, выступившие от смеха.
На полигоне, в кабинете Михалыча, атмосфера накалялась каждую секунду.
— Вы обязаны обеспечить телепортацию аверьяновского взвода ровно в девять ноль-ноль.
— Не могу согласиться! — отмахнулся Михалыч.
— Никто не нуждается в вашем согласии. Вы должны выделить людей. По приказу!
— Я выделил людей. По приказу. Вон они все, в курилке сидят.
— Они не в курилке сидеть должны, а в кабине на местах, инструктироваться, расписываться в добровольности, проверять друг у друга карманы, — в отношении деталей, свидетельствующих об их государственной принадлежности…
— Ну как я их могу разместить в этой кабине… В ангаре? В телепортационной капсуле, вы имеете в виду?
— Ну, разумеется!
— Я не имею права это сделать. Телепортатор вверенной мне войсковой части не принадлежит! Как я могу занять его своими людьми?
— Я приказываю сделать вам это!
— Вы тоже этого сделать не в состоянии. Телепорт не принадлежит вам точно так же, как и мне!
— Здравствуйте!
— До свидания! Деньгами вы здесь при комплектовке группы сыпали, это мы видали. Но главные суммы-то оказались вашим управлением не проплаченными. На бензинчик, так сказать, вы нашли, а на саму технику — нет. Так, например, ваше Управление — Телепортационных войск — не расплатилось с производителем — ОКБ «Хронотоп», ни за прошлый, разбитый комплект стартового комплекса телепортатора, ни за комплектующие, ни за этот экземпляр, имеющийся в наличии.
— Ну, может, и не расплатилось.
— Вот позавчерашняя телеграмма ОКБ «Хронотоп», запрещающая любую эксплуатацию до официальной сдачи изделия, полной его оплаты, оформление акта о сдаче-приемке.
— Это филькина грамота, ваша телеграмма от ОКБ.
— Да как же! В момент посылки телеграммы они являлись единственными и законными собственниками устройства и оборудования.
— Ответьте им, что как только Министерство обороны выделит средства, мы сразу с ними расплатимся.
— Да почему я-то должен отвечать им, если руки тянете к технике вы?! Странно. Да и признаюсь: я боюсь, уже поздно телеграммы давать-то…
— Что значит, — поздно?
— А то и значит. Телепортатор продан. Его час назад купило одно недавно образованное общество с ограниченной ответственностью, принадлежащее Екатерине Михайловне Боковой, моей дочери, Дороне Вячеславне Лукониной, пенсионерке, и Аверьянову Алексею Николаевичу, небезызвестному вам… Оплатили все долги ваши, рассчитались сполна, специалистам — премии в размере годового, штат доукомплектовали… Без малого три лимона зеленых отстегнули черным налом. Петра Самохина взяли себе заведующим по снабжению и хозяйству, — мужик куркулистый до ужаса. И все рады. Вот!
— С ума сойти! Зачем им это?
— Интересно жить хотят. Да и богато, вдобавок! Странно, да?
— Странно?.. Мягко сказано… Так. Мне нужно немедленно позвонить…
— Погоди минуточку, — остановил его жестом Михалыч и, выглянув из окна во двор, позвал: — Дороня Вячеславна! Можно вас? А то здесь господин Медведев звонить куда-то собрался…
Войдя, Луконина адекватно оценила обстановку. Посмотрев в глаза Медведеву, Дороня слегка взмахнула левой рукой:
— Хватит-хватит! — остановил ее Медведев. — Один инсульт у меня уже был. Пусть они сами в Москве разбираются… Достаточно!
— Ну что за красотища! — ахнула Олена, увидев блеснувшие на солнце ожерелье самоцветное, серьги чернь-золота, кольцо женское изумительное и браслет красоты-богатства, ценности неописуемой.
— Давай. Полюбуйся, Оленушка, да и скажи «прощай»… Купцы персидские у речки ждут…
Продавать драгоценности было не по душе Аверьянову, но воля погибших — Жбана и Шила —
