должна была быть исполнена, несмотря ни на что.
— Они когда первый раз осмотрели, персы-то, чудную историю поведали мне… Эти украшения купил один из них, купец Дарий, лет восемь тому назад, — у нас, в Новгороде. Увез к себе в Персию. А три года назад татары прокатились по их краю… Сокровища оказались у Чунгулая… Тот их послал в дар Берке, но гонцы повстречались с ребятами… И вот снова судьба им такая досталась, — назад, в Персию, в Исфаган, кажется…
— Ух ты! — ахнул подошедший Афанасич. — Пришел к вам, думал посмотреть… А я ведь это чудо уже видел…
— Не может быть, ну где ты видел это, дедушка?
— А-а-а… — многозначительно поднял палец старик. — Это же тот самый клад! Что наш Перхач на холме Придатель выкопал! Тебе, Олена, тогда не показывали, — восемь лет назад ты ребенком была… А старики видели… Перхач вот с этим в Новгород двинул и там все продал… Персам продал, сказывали… Еще только тут перстень должен был быть. Большой. Мужской…
— А ты не помнишь разве, Чунгулай-то? Бобер ему мину отнес? С перстнем как раз с этим… Светлая память… А ты забыл, Афанасич.
— Я не забыл. Я в это время ранен был. Я спал. Ты же сам меня уколол, Коля.
— Верно, извини, Афанасич!
— Бог простит. Н-да… Здесь раскопано, в Персию ушло, оттуда — снова сюда, — на татарах, — и теперь опять назад, — в Персию. Ох, закрутила-то жизнь! Вот, внучка, полюбуйся, Оленушка, — это приданое твоей прародительницы, сладкоголосой Рагнеды… Могло бы, иначе сложись, твоим стать…
— Что душу-то теребить, дедушка! Воля погибших — закон!
— А знаешь, Николай, как Олена поет… Послушать — и умирать не надо.
— Еще послушаем…
— Нет, — печально качнул головой Афанасич. — Ничего уже не успеть…
Снизу, с реки, донесся свист.
— Ну все! — сказал Николай, заворачивая драгоценности в тряпицу. — Персы деньги сполна собрали… Пойду!
Афанасич и Олена долго смотрели ему вслед, — он спускался к реке…
Им совершенно не было жаль украшений. Жаль было нескладной жизни, которая, казалось бы, должна была стать вдруг прекрасной, но оставалась все такой же, как и была, за мигом миг, за часом час, за годом год.
В глазах обоих стояли слезы.
Игнач и Коля сидели на берегу тихой речки у костерка.
— Не понимаю тебя, — пожал плечами Игнач. — В чем печаль?
— Давно уж за мной прилететь должны были…
— С чего бы? — удивился Игнач.
— Да радиомаяк в контейнере непрерывно сигнал бедствия шлет, который уж день!
— Ну и что? — опять удивился Игнач.
— Как что? — удивился Коля.
— Давай рассуждать по-твоему. Послали мы с тобой с Земли сигнал. Куда он полетел?
— Во все стороны. Удаляясь от передатчика на триста тысяч километров за каждую секунду.
— Ну, значит, удаляясь и от Земли? Ведь передатчик-то твой, радиомаяк тут, на Земле… А Земля за ним по следу гнаться не стала?
— Да что ты глупости говоришь? Земля и не может лететь со скоростью света, со скоростью радиоволны. Захочет даже если — не догонит!
— Ну так, значит, твой сигнал все дальше и дальше…
— Конечно! Летит он все глубже в Космос, постоянно удаляясь от Земли.
— И где же он будет через семьсот лет?
— Там где-то… — Коля посмотрел на звездное небо, — в других Галактиках летит… Очень далеко!
— Ага! — поднял палец Игнач. — Так вот, значит, только там, очень далеко, в других Галактиках его поймать смогут. А от Земли он очень сильно убежал, за семьсот-то лет!
— Я понял! — ахнул Коля. — Ну ты и академик, а, Игнач?!
— Тем и живем… — кивнул Игнач.
— А это значит — труба мне. Меня никогда не найдут.
— И ладно! Чем тебе здесь-то не жизнь? Воздух, вода, леса! У вас-то, небось…
— И не говори!
— Олену вон взять… Корова, дом, пять коз, козел и пять покосов… И тещи, прости Господи, нет и не предвидится! Зачем князю теща? У князя и так все, что хочешь!
— Эх, Игнач! Все верно… Но сын у меня там, сын! …А-а-а, да ты ведь не слышал, что выдал Глухарь на прощание Берке…
— Я слышал. Я тут под стеною стоял…
— Сын, Игнач, сын! Остался бы, но — сын…
— Тогда езжай к Антипихе… Там, — день езды, — на Сивкином ручье живет колдунья…
— А кто ты, кстати? Бушер сказал Батыю, что тут присутствуют три колдуна… Один — это, безусловно, я. А второй, — как ты думаешь, кто это?
Игнач пожал плечами.
— Причем не два колдуна, а целых три! …Три колдуна защищают дорогу на Новгород, так сказал Бушер Батыю… — повторил Николай.
— Откуда тебе знать, что сказал Бушер Батыю? — чуть насмешливо хмыкнул Игнач.
— Я успел поставить по два жучка, — для надежности, — в халаты как Бушера, так и Берке…
— Лихо!
— Согласен. Ну, значит, второй колдун — это ты! — уверенно кивнул Аверьянов.
— С чего ты взял?
— Ты сам мне только что сказал! В ответ на мое сообщение о жучках, ты среагировал: «лихо»! В тринадцатом веке жучков в качестве подслушивающих устройств не знали, верно?
— Верно. Просто устал я, Коля.
— Отдохни. Ты из какого века?
— Из тридцатого столетия, — ответил Игнач. — Родился в две тысячи девятьсот пятьдесят первом году, если интересно.
— А здесь с какой целью?
— А ни с какой. Спорт, — пожал плечами Игнач. — Экстрим. …Пользоваться можно только тем, что здесь обрел. Твоей снайперской винтовкой — можно, — это ты ее сюда привез, а не я. Но сам я бельевую прищепку сюда притащить не имею права. Никаких бластеров и парапроцессоров… Поэтому экстремалы типа меня стараются тусоваться поближе к таким, как ты, случайно влипнувшим в историю. У вас всегда есть, чем воспользоваться нашему брату.
— Понятно, почему Бушер особенно тебя не опасался. Ты страшен только опытом и знаниями…
— Это тоже отнюдь не мало, поверь мне.
— А кто же третий-то здесь?
— Конечно, мент, — кто ж еще? Как же мы без ментов, — что в двадцатом, что тридцатом веке… Ну, не совсем мент, конечно, а штатный спец Министерства темпоральной безопасности при Совете Галактик с неопределенным кругом полномочий. Типа агента ноль-ноль-семь из ваших сказок. Наблюдатель с правом принимать очень крутые решения.
— А кто он? Я его знаю?…
— Наверное, видел. Но ты запомни: меньше знаешь, крепче спишь…
— На. Амулет, — сказала Антипиха, вручая Коле амулет в виде сердца. — Повесь его на шею. Встанешь завтра в полночь, в полнолуние, недалеко от Берестихи у Старого Дуба, что на берегу Гремячихи.
