Кузьминкин охнул про себя, но Андрианов, полное впечатление, не увидел в последних словах собеседника ничего шокирующего – должно быть, сочтя вполне уместным, неизвестным ему американским жаргоном. В который раз наполнил рюмки, пригласил:
– Прошу, господа. Аркадий Сергеевич, вы, простите, сохраняете, в некоторой степени, загадочность Каменного гостя… Не слышал от вас ни одобрения, ни порицания.
Мокин моментально пришел на выручку:
– Аркадий Сергеевич, по чести признаться, выполняет скорее функции не распорядителя, а пайщика. Капитал ему от родителей достался не менее значительный, чем тот, которым я располагаю, но в конкретных делах он мне предоставляет свободу рук…
– Весьма верная позиция, свидетельствующая о недюжинном уме, – кивнул Андрианов. – Было бы не в пример хуже, если бы человек, не располагающий должной деловой хваткой, тем не менее опрометчиво вмешивался бы в подробности негоций… А все же, каково ваше впечатление?
– Я думаю, дело сладится, – сказал Кузьминкин.
– Рад слышать, рад… Разрешите взглянуть? – он взял у Мокина бриллиант, осторожно держа подушечками пальцев, посмотрел на свет, поцокал языком. – Боюсь, в драгоценных камнях я не так уж и хорошо разбираюсь, но в Петербурге без труда сыщем знатоков. Есть один голландец, хитрейшая бестия, но безукоризненно честен. Господин Мокин, неужели вы весь необходимый капитал намерены привезти в Россию в виде брильянтов?
– Намерен, – кивнул Мокин. – Вы ожидаете трудностей?
– Помилуйте, никаких! Южная Африка… Кто бы мог подумать, что там таится вторая Голконда. Под ногами у негров, испокон веков справлявших свои дикарские пляски…
– Можно вас спросить? – вмешался Кузьминкин, усмотрев подходящую для себя паузу в разговоре.
– Конечно…
– Вы православный, Сергей Бенедиктович?
– Разумеется, батенька, – колючие глазки на секунду прошили Кузьминкина невидимым лазерным лучом. – Как деды, прадеды и пращуры, в исконной нашей вере воспитан… А почему вас это интересует?
– Видите ли… – начал Кузьминкин, отчаянно ломая голову над подходящим ответом. – Родитель мой был суров насчет некоторых предметов…
– Тс-с, ни слова более! – поднял палец Андрианов. – Я все себе уяснил, дражайший Аркадий Сергеевич. Откровенно говоря, я и сам крайне отрицательно отношусь к нашествию всевозможных иноверцев и инородцев на наши тучные пажити, поэтому ваш порыв мне понятен. Надеюсь, поверите на слово, церковные книги не заставите предъявлять в доказательство, хе-хе? Православен, аки все пращуры… Вот только за долгие труды свои недостаточно отмечен… – Он мимолетно погладил большим пальцем красный эмалевый крестик с ажурными золотыми орлами и таким же орлом в центре. – Ну да Господь учил умерять суетные желания… Не пора ли позвонить, чтобы накрывали?
Ужин оставил у Кузьминкина наиприятнейшее впечатление – стерляжья уха, о которой он лишь читал и слышал, расстегаи с налимьей печенкой, невиданные соусы, лакей, с незнакомой предупредительностью маячивший за спиной и моментально наполнявший бокал…
Ночью, когда он уже задул свечу и вытянулся на спине под чистейшими простынями, дверь тихонько приоткрылась и вошло, как в первый миг показалось, белое привидение. Оказалось, шустрая Дуняша, с распущенными волосами, в белом капоте. Бесшумно, целеустремленно проплыла к постели, попав в полосу лунного света, скользнула под простыни.
Кузьминкин сначала в некотором испуге отодвинулся, но почти сразу же отдался на волю событий и провел, честно признавшись потом самому себе, восхитительную ночь. Ближе к утру, когда девчонка собралась уходить, пока не проснулись домашние, он, пытаясь припомнить все, что читал о таких вот ситуациях, и, так ничего подходившего бы в качестве руководства не припомнив, достал все же из портмоне несколько тяжелых серебряных рублей. Она взяла деньги, не чинясь, чмокнула в щечку, прошептала: «Благодарствую, барин…» и бесшумным видением исчезла.
Оставшись в одиночестве, Кузьминкин прошлепал босыми ногами к окну и долго курил, глядя на залитый лунным светом лес, ругаясь про себя последними словами, – невероятно жаль было расставаться с прекрасной сказкой, с волшебным царством, которому вскоре предстояло растаять, как мираж, вернув к серым будням…
3
Время интеллигента
Кузьминкину удалось немного поспать, но проснулся он не сам – разбудило весьма неделикатное потряхивание за плечо. Открыв глаза, он увидел бодрого и веселого Мокина. Юля была здесь же, сидела в кресле, вопреки нравам здешнего времени закинув ногу на ногу, и дымила длинной папиросой.
– Ну? – шепотом рявкнул Мокин.
Все еще отмаргиваясь, протирая глаза, Кузьминкин выбрался из постели и, конфузливо косясь на девушку, принялся натягивать брюки.
– Кончай одеваться! – шепотом распорядился Мокин. – Успеешь! Ну?
Глядя ему в глаза, Кузьминкин медленно, размашисто покачал головой. На пухлощеком лице шантарского Креза изобразилась прямо-таки детская обида, разочарование, неподдельная грусть. Прекрасно его понимая, Кузьминкин уныло пожал плечами.
– И никакой ошибки? – с надеждой поинтересовался наниматель.
– Увы… – сказал Кузьминкин кратко.
Молчание длилось всего несколько секунд.
– Что ж ты тогда сидишь? – тихо прикрикнул Мокин. – Натягивай в темпе портки, и пошли устраивать панихиду с танцами… Юль!
