Действительно прекрасна. И если у нас не тот цвет глаз, не шесть пальцев, а пять, если рост наш всего метр семьдесят, а не два тридцать, если вес наш семьдесят килограмм, а не двести, разве мы так уж отличаемся от остальных? Хотя… Конечно отличаемся. Ведь мы — уроды. И таких, как я, раньше сбрасывали со скал и жгли на кострах…
Я знал, что еще несколько дней меня будет преследовать этот сон. Так всегда. Слишком большая нагрузка, и организм не сразу забывает о перенесенных потерях. Иногда сны короткие и скучные. Иногда цветные и интересные. Этот, последний, нейтральный. Вроде ничего серьезного, а чуть без штанов не остался. И все из-за товара.
Я постучал ботинком по крышке контейнера.
На месте.
Заказчик обещал встретить меня на вокзале. Там же передать чек. Пожмем друг другу руки и до свидания. Каждый при своих интересах.
Нет. Жать руку мне никто не станет. Зачем льстить себе? Скорее всего, сунут в нос бумажку, не сказав ни слова, заберут контейнер и позабудут. Так происходит всякий раз. И ничего удивительно. Мало кто не побрезгует пожать руку уроду.
— Уважаемые пассажиры! — ожили встроенные в подлокотники динамики, — Наш корабль через несколько минут совершит посадку в Полярном мегаполисе. Температура под куполом центрального города плюс двадцать два. За куполом — минус тридцать. Снежный ураган и взбесившиеся олени-шатуны. Команда корабля прощается с вами и напоминает: страховка выдается родственникам при наличии останков погибших пассажиров в центральном отделении Перевозок. Предупреждаем, спасательные капсулы и гигиенические пакеты находятся под сиденьями. Да поможет нам бог!
Я ненавижу челноки. Половину этой рухляди пора списывать в металлолом. Но рухлядь продолжает усердно бороздить трассу, еженедельно пополняя список счастливчиков в очереди за страховкой. Говорят, некоторые получают. Но так как другого способа попасть на Землю попросту не существует, то выбирать не из чего. Да и где сейчас безопасно? По статистике, смертность при полетах на челноках местного обслуживания находятся где-то в середине, между умершими от упавших деревенских сосулек и утонувшими в собственных бассейнах.
А вот и небольшое развлечение за все время полета в багажном отделении.
Симпатичная стюардесса, с трудом протиснувшись сквозь шлюз, поймала свисающий с потолка микрофон и, непостижимым образом сохраняя на лице широкую улыбку, возвестила:
— Пассажиры! — делать ударение на каждой гласной их учат в школе стюардесс, — Пассажиры! Не забудьте опустить ограничители! Ручка этой штуки под правым подлокотником. А ведь иначе по стенкам размажет.
У них в школе конкурс, сто на одно. Престижно и платят неплохо. Смертность? А кого это в наше время волнует? Никого. Главное чтобы параметры были в норме и голос погромче.
Стюардесса неосторожно оступилась, тело вступило в непредвиденный резонанс с трясучкой челнока и она, мадонна в пятом поколении, всей очаровательной массой рухнула на кресло в первом ряду. Раздалось нечто похожее на хруст шейных позвонков и на одного пассажира стало меньше. Старичок ехал на матушку Землю, чтобы помереть на родине предков. Увы, не получилось. Плюс, минус тысяча километров.
Стюардесса резво подскочила, поправила скатившуюся на плечи голову старика и даже поправила ему прическу. Земные стюардессы, самые стюардессы! Самое удивительное, что рабочая улыбка так и не сошла с ее лица. Ну, может быть, только уголки губ спрятались за очаровательными розовыми щечками.
— … А если размажет по стенкам, — продолжила она, — То и не узнаете дополнение к сводке о погоде. А именно о снежном урагане. Кстати, нам только что сообщили, что он час назад сорвал с места Гренландскую область и потащил ее в неизвестном направлении. У кого пересадка в Гренландскую область? Нет! Ну и замечательно.
Стюардесса достала из места, расположенного под подбородком, белый платок и промокнула затылок. После чего, цепляясь за поручни, поплыла по салону, помогая привести ограничители в рабочее состояние. Салон наполнился металлическим лязганьем.
Ограничители, это такие титановые клетки, ограничивающие свободу передвижения во время посадки. Интересная конструкция. Если с челноком при посадке что-нибудь случается, то ограничители автоматически застопориваются. Команды челноков не любят, когда во время эвакуации кто-либо из пассажиров мешает им эвакуироваться.
Я судорожно пытался вытянуть рычаг, когда надо мной зависла стройная фигурка стюардессы.
— Что, уродец, силенок маловато?
Я повернул голову и уткнулся носом в то место, откуда леди стюардесса недавно доставала платок.
— Не балуй, уродец, — аппетитные пальчики вывернули мой нос из незаданного положения, — Тебе помочь?
Не дожидаясь согласия, стюардесса дернула за рычаг, и ограничитель с лязгом занял положенное ему место.
Красотка двинулась дальше по багажному отделению, проверяя немногочисленных счастливчиков, в большинстве своем просто отбросы общества, которым не хватает брюликов, чтобы заплатить за билет в нормальном классе.
Я протиснул голову сквозь прутья ограничителя и посмотрел вслед стюардессе.
Ничего не скажешь, хороша девчонка. Настоящий земной стандарт. Сто восемьдесят, сто пятьдесят, сто восемьдесят. И рост, как у манекенщицы, два с полтиной. Мечта космического волка.
Мне стало немного грустно. Везет же кому-то! А тут… У таких, как я, есть только три пути. Первый, работать живым экспонатом в музее истории. Значиться под табличкой «Техноандерталец. ХХ или около того век». Второй, устроится в цирк, и выступать с труппой лилипутов и уродов. Получать через день помидорами по морде и при этом счастливо улыбаться.
И третий, тот который выбрал я. Вольнонаемный охотник за бабочками. Хуже некуда.
Стюардесса почувствовала поясницей взгляд и обернулась. Причем второй подбородок повернулся гораздо позднее, чем все остальное стройное тело. Она посмотрела на меня таким взглядом, что я быстренько засунул голову обратно. Нет ничего обиднее, когда на тебя смотрят вот так. Словно в пустоту.
Ну и пусть. Пошли они все. Отдохну пару дней, найду нового толстосума и поминай, как звали. Лучше уж полгода с «нянькой», чем вот так.
Нет ничего приятнее, чем посадка тяжелого челнока. Скрип железа, крики пассажиров. Ящики, плохо закрепленные на своих местах, мотаются по багажному отделению. И иногда стюардесса, непостижимым образом увертывающаяся от летающих ящиков, радостно перекрикивает весь этот шум:
— Пакеты экономь! Капсулы не трогать! Терпите, миленькие.
Под конец челнок обрушивается всей массой на посадочное поле и удача, если шасси вышли из чрева железного монстра. Это случается редко, но, все же, случается.
Нам повезло. Челнок сумел таки высунуть пять из десяти колес, и мы достаточно мягко вспахали бетон, закончив тормозной путь практически у самого вокзала. Двигатели, издав последний, прощальный стон, замолчали, окуная находящихся в челноке пассажиров в гробовую тишину. Только редкие всхлипывания, доносящиеся откуда-то из-за переборок.
— Сели родимые. Сели, — стюардесса скинула упавший на нее металлический ящик с надписью «Глубинная буровая установка. Не кантовать» и принялась обтираться платком. Потом, сообразив, что должностные обязанности требуют от нее совершенно других действий, быстренько пробежала по багажному отделению, подсчитывая нанесенный посадкой ущерб.
— Трое мертвы, пятеро с увечьями, двое пропали без вести. Багаж цел, — радостно доложила она в микрофон.
В нем что-то пощелкало, и прохрипел ответ:
— Хорошо. Общий не донос тридцать процентов. Общий недолет — сорок два процента. Норма.
