Юрия. Поджарый, крючконосый, он то исчезал на несколько дней с кордона, то неделями не выходил из дому. Замкнутый, неразговорчивый, дядя Айтек встречался с племянником лишь за обеденным столом.
Янтарное то утро Юрий видит как сейчас. Омытые дождем, ликовали клены, орешник, дубы, ильмы. Из мезонина по скрипучей лестнице Юрий спустился вниз, открыл дверь на веранду. Широкие деревянные ступеньки вели в огород, окруженный живой изгородью из подпиленной акации. В молодой кукурузе кто-то возился. Он приподнялся, взглянул в огород. И вот что увидел. Медведь, стоя на задних лапах, вырвал куст кукурузы, отнес его в кучу, вернулся за вторым. Потом умостился на эти стебли, оторвал початок, содрал с него рубашку, принялся со свистом высасывать молочные зерна.
Вот тут-то и грянул выстрел. Юра испуганно вскрикнул. У раскрытого окна спальни с двустволкой стоял дядя — Айтек Давлетхан.
— Эге, — сказал он, — окорока сами припожаловали.
В два прыжка мальчик очутился у медведя. Пуля попала немного выше уха, из ранки, пузырясь, вытекала кровь.
Юрий не взглянул на дядю, поднялся в мезонин, схватил рюкзак, скрылся в лесу. Выплакался он уже в вагоне поезда.
Больше на кордоне он не бывал, а когда Айтек Давлетхан приезжал в Приазовск, избегал его, старался пореже встречаться.
ГЕНЕРАЛ ВОЛЬФЕРЦ ЗАВИДУЕТ
Генерал Вольферц руководил обороной. Несколько дней русские с необычной яростью ломали его позиции. Откуда у них только силы берутся? Бригада моряков в мороз, скинув полушубки, в тельняшках, с одними гранатами кинулась на дзоты. Пришлось отступить, отдать Лысый курган. Русская артиллерия подавила первую линию обороны у хутора Матвеева. О, русские тоже научились вгонять клинья!
Хорошо, что отделались только этим, думал генерал. Продвижение русских приостановлено. А надолго ли?.. Кто даст гарантию, что они не начнут новую атаку? Как тут не вспомнить добром фон Клейста, автора неприступного железобетонного рубежа. Правда, кое-кто склонен переоценивать заслуги свежих частей, прибывших из-под Харькова. Конечно, подоспели они вовремя. Но он, генерал Вольферц, отлично понимает, что их фронт спасен только благодаря заранее возведенным укреплениям.
Да, фон Клейст прозорлив. В самый разгар победного наступления никому в голову не приходило думать об обороне. А он и это учел! Как будто знал, что придется отсиживаться в ямах из бетона и железа.
Используя обрывистые берега двух рек, холмистую местность, фон Клейст разработал сложную, насыщенную огневыми средствами систему полевых и фортификационных укреплений. Сейчас на высотах уже оборудованы долговременные огневые точки, стальные колпаки. В глубине коммуникаций спрятаны артиллерийские и минометные батареи, на первом крае — противотанковые и пулеметные гнезда. Все это обеспечивает почти сплошную стену смертоносного огня. Если бы не предусмотрительность фон Клейста, русские были бы далеко за Лысым курганом.
Вольферц завидовал военному гению высокородного фон Клейста. Он понимал, что тот с полным правом донес фюреру с создании железного, образцового форпоста, представляющего собой «незыблемую государственную границу Германии на Востоке». Конечно, в рапорте не были по достоинству оценены заслуги и усилия Вольферца в сооружении этого «образцового форпоста». Его постоянно обходят более удачливые, и на его имени не останавливается взор фюрера. Это обижало, но Вольферц умел скрывать обиды, терпеливо выжидая своего часа…
На обратном пути в Приазовск он еще раз проверил боеготовность частей. Побывал и в землянках. Ничего не скажешь — жилища солдат отстроены с завидным комфортом. Стены обиты фанерой, на нарах — перины. Да, приказ фон Клейста и в этой части исполнен с педантичностью. У жителей Приазовска, окрестных станиц, сел реквизированы ковры, одеяла, полушубки, валенки. Говорили, что русская зима — союзник большевиков. Теперь пусть лютует мороз, снег засыпает окопы, немецким солдатам это не помеха: в землянках тепло и уютно.
Взметая искрящийся на солнце снег, бронированный автомобиль промчался мимо одноэтажных домов Северного поселка, проследовал по проспекту, обсаженному каштанами, свернул на боковую улицу, остановился у трехэтажного дома, выложенного зеленой плиткой. В нескольких метрах позади затормозил бронетранспортер с автоматчиками и зенитной установкой.
Часовой суетливо открыл ворота. Бронемашина вкатилась в четырехугольный асфальтированный двор, очищенный от снега, остановилась у боковой резной двери.
Санаторий был выстроен еще до революции предприимчивым врачом-немцем. Лечились здесь от ожирения купцы и их жены. Предприятие процветало, потому что хозяину удавалось путем изобретенной им системы быстро сгонять жир с клиентов. При Советской власти в здании, увитом плющом, разместился санаторий для сердечных больных. Сейчас в нем хозяйничали высшие чины немецкой армии.
По винтовой лестнице генерал поднялся на второй этаж. Сзади неотступно следовал адъютант. Сбросив на его руки шинель, подбитую беличьим мехом, повесив на оленьи рога фуражку, Вольферц вошел в кабинет, уселся в качалку, закрыл глаза.
Отдохнуть не дали. Вошел лысый, сухопарый адъютант с толстой папкой. Вольферц болезненно поморщился, пересел за письменный стол. Началось самое нудное из всех занятий — чтение и подписывание бумаг.
Часа через два, когда с бумагами было покончено, генерал осведомился:
— Что в городе?
— Все то же… тревожно.
— Конкретнее!
— Из строя выведена электростанция, три высоковольтные линии, из-за неисправности паровозов эшелоны оседают на перегонах. Снова появились подстрекательские листовки. За неделю сгорели два бензохранилища.
— Партизаны?
— Больше некому.
Генерал поморщился, потом спросил:
— Я приказал откомандировать в мой штаб гауптштурмфюрера Рейнхельта. Прибыл ли он?
— Несколько дней тому назад прибыл.
— Пришлите ко мне.
Адъютант поспешно вышел, и вскоре в кабинете появился тот офицер, которому цыганка гадала у базара, называла джамадуром, князем и даже златокудрым ангелочком.
Генерал ласково оглядел новенький его мундир, выбритое, надушенное лицо и невольно улыбнулся. Да, Энно Рейнхельт — его слабость. В нем он любил себя, свою молодость, годы, которые не вернешь. Рейнхельт был привязан к генералу, со свойственной юности эгоизмом эксплуатировал чувства старого отцовского друга. По-сыновьи участливо он осведомился:
— Здоровы ли вы? Вы были на передовой, участвовали в бою? Я так тревожился за вас, мой генерал.
— Хорош! — восхищенно проговорил генерал. — Надеюсь, что тебя многому научили прежние мальчишеские выходки и ты больше не заставишь краснеть меня?
Рейнхельт растроганно сказал:
— Я не знаю, как и благодарить вас, мой генерал.
Вольферц махнул пухлой рукой:
— Не надо. Это я сделал ради твоего отца. Кофе хочешь?
— С удовольствием.
На столе появились кофе, ликер и бисквиты. Блаженно предаваясь отдыху, генерал заговорил:
— Я хотел бы тебе рассказать о совещании в ставке, где я имел честь быть. — Генерал достал свои
