Сейчас «Викинг» как раз недалеко от берега, и если взять шлюпку, то…
Но сколько ни упрашивал Нансен, капитан был непреклонен, а под конец рассердился и буркнул что- то о фокусах «сухопутных крыс». Разве льды — игрушка? Сейчас они кажутся проходимыми, а через час все переменится.
После возвращения из экспедиции Нансена неожиданно пригласили занять место научного сотрудника музея в Бергене. Охотника на тюленей посадили за микроскоп, чтобы изучать мизостом — крохотных морских червей. Год спустя он писал отцу, что стал «заправским домашним поросенком», терпеливо трудится над диссертацией.
Иногда Нансен уезжал из Бергена в горы, делал там сумасшедшие переходы на лыжах, спал в снегу. Зачем?
Ну мало ли зачем, просто так, чтобы не обрасти жиром…
И вдруг… Можно было представить удивление бергенцев: этот Нансен, получивший золотую медаль за научный труд о мизостомах, Нансен, которого приглашают работать в Англию и Америку и который вот- вот получит ученую степень доктора, бросает так блистательно начатую научную карьеру и отправляется в Гренландию, чтобы пересечь на лыжах ее ледяной купол, никем еще не исследованный!
Эта дерзкая экспедиция была для Нансена проверкой действительной ценности всего завоеванного смолоду.
Судно «Язон» подошло к берегам Гренландии летом 1888 года.
От черных угрюмых скал корабль отделял знакомый движущийся пояс. Поднявшись на мачту в «воронье гнездо», Нансен понял: «Язон» не сможет подойти ближе.
Шесть спутников Нансена во главе с капитаном Отто Свердрупом спустились в шлюпки. Коротко ударила корабельная пушка: прощальный салют. Когда шлюпки удалились от «Язона», мрачные тучи наползли с далеких береговых ледников. Сильное течение крутило льдины в водоворотах. Всю ночь шестеро работали веслами и баграми, а под утро, когда берег был уже близок, острый обломок льдины пропорол борт одной из лодок.
Так начались неприятности, очень осложнившие плавание. Оно продолжалось одиннадцать дней вместо одного-двух.
Все, кто пытался проникнуть в глубь огромного острова, высаживались на западном побережье: там были поселки. Необычность плана Нансена заключалась в том, чтобы идти с пустынного восточного побережья. Он сразу отрезал возможность отступления. Жег за собой мосты. Только вперед! Они должны были либо пересечь Гренландию и выйти на другой берег, к человеческому жилью, либо погибнуть.
Маленькая экспедиция перегрузила кладь из шлюпок на сани. Люди впряглись в лямки. Начался подъем на ледяной купол Гренландии.
Задержка с высадкой на остров спутала все расчеты и заставила экономить каждый кусок сушеного мяса, каждую каплю керосина. При тяжелейшей физической нагрузке путникам не удавалось поесть вволю, согреться лишней кружкой кофе.
Разреженный воздух на высоте почти трех километров над уровнем моря, куда они поднялись, затруднял дыхание. На переходах борода примерзала к капюшону, образуя ледяную маску. Даже в палатке, где, прижавшись друг к другу в двух спальных мешках, шестеро людей дыханием согревали воздух, термометр показывал иногда сорок градусов мороза.
Но настал, наконец, день, когда сани заметно пошли под уклон. Экспедиция перевалила через вершину ледникового купола. Начался спуск к желанному противоположному берегу. С каждым днем убыстрялся бег саней. И однажды над ледником разнесся крик, нет, не крик, а скорее восторженный вопль:
— Земля! Земля!
Сквозь снежную пелену темнели горные вершины побережья. Великий ледник кончался.
Нансен остановился у обрыва. Внизу была черная влажная земля со слабой зеленью. Полной грудью он вдыхал воздух, пахнущий мокрой травой. Да, они победили!
…Я видел Гренландию только с самолета, летящего из Копенгагена в Нью-Йорк на высоте десяти тысяч метров. Сначала была синь океана. Вдруг что-то белое, еще и еще. Айсберги. И вот их родина: гренландские ледники. Один из них как раз отвалил в подарок океану здоровенный айсберг, вокруг образовалась кашица ледяных обломков. А дальше лед, лед, лед, затуманенный бушующей внизу пургой. Лед на сотни километров. Вечный лед, пустынный, мертвый. Он казался бесконечным даже с борта скоростного реактивного самолета. И трудно было представить, что его могла пересечь, волоча за собой сани, горстка людей.
Когда экспедиция Нансена вышла на западный берег, к селению Годхоб, там уже проводили последний пароход в Европу. Пришлось зимовать среди эскимосов, и, вначале огорченный, Нансен позднее назвал эту зимовку шестью счастливыми месяцами. Он близко сошелся с аборигенами острова, восхищался их миролюбием, гостеприимством, поразительной приспособляемостью к суровой природе. Он с болью наблюдал, как эскимос, побеждая полярную стихию, в то же время бессилен против алчных пришельцев, из Европы, захвативших земли его предков. Побывав в нескольких селениях, Нансен везде видел одно и то же — угасание народа.
В долгие зимние вечера он набрасывал заметки об эскимосах:
«Каждый раз, когда я видел доказательства их страданий и бедствий, которые мы принесли им, остаток справедливости, все же находящийся в большинстве из нас, будил во мне чувство негодования, и я полон желания рассказать правду всему миру…»
Весной 1889 года покорители ледяного купола Гренландии отправились на корабле к родным берегам. Нансен увозил набросок будущей книги и ценнейшие материалы наблюдений над природой острова, где формировались важные элементы погоды Северной Атлантики и значительных пространств Европы. Поход через ледяной купол, уроки жизни среди опасностей, которые Нансен получил у эскимосов, укрепили в нем уверенность, что он сможет со временем взяться в арктической пустыне за более трудное дело, чем пересечение Гренландии.
Нансен не забыл обломок сибирской сосны на льдине.
И однажды молчаливый Отто Свердруп, надежный друг, проверенный на великом леднике, услышал от Нансена о новом замысле, поразившем капитана своей необычностью.
Когда Нансен спросил Свердрупа, согласен ли оп участвовать в будущем походе, тот кивнул:
— А почему бы нет?
«Бессмысленный проект самоубийства»
Итак, Северный полюс…
Давно стремились к нему люди, и могилами многих славных были отмечены их пути. Смельчаки шли с разных направлений. Они передвигались различными способами. После их походов остались дневники и книги, то полные веры, то проникнутые отчаянием. Нансен вдумывался в каждую страницу, сопоставлял, сравнивал, искал ошибки, оценивал удачи, отделяя случайные от завоеванных.
Издавна среди китобоев и путешественников, которым удавалось проникать в высокие широты, шел спор: одни говорили, что дальше по пути к полюсу — открытое море, другие — что огромные ледяные поля. Как бы примирив оба взгляда, англичанин Уильям Парри в начале XIX века отправился к полюсу на корабле, взяв с собой шлюпки на полозьях. Покинув свою «Хеклу», моряки впряглись в лямки. Лед не был гладким. И, главное, он медленно дрейфовал, причем иногда к югу, унося путешественников назад. Парри и его люди тридцать пять дней волокли шлюпки к полюсу, но не достигли 83° северной широты.
Попытку повторяли английские, американские, немецкие экспедиции.
Потерпели неудачу верившие в приполюсное открытое море Кент Кэн и Исаак Хейс. Корабль Кольдевея был раздавлен льдами, «Полярис» Холла, покинутый людьми, исчез во мраке полярной ночи.
Фритьоф был подростком, когда на двух кораблях ушел в плавание Джордж Нэрс. Экспедицию отлично снарядили. Английские газеты уверяли, что если Северный полюс вообще досягаем, то Нэрс дойдет до него.
