спички и хотел было поджечь занавески, но передумал и бросил спички в борщ. Туда же он опорожнил пепельницу. Кто-то осторожно, роняя все на своем пути, пятился к выходу из кухни; потом побежал и упал, вскочил и побежал дальше. Вовочка торжествующе захохотал. Ему стало легче. Немного не довершив разгрома, Вовочка выглянул в прихожую. Никого не было. Дверь осталась приоткрытой, и за дверью была просто лестничная площадка. Кошмар кончился, понял Вовочка, и заторопился – вниз, вниз по лестнице, на второй этаж, на первый, на улицу…
Ох, не стоило ему торопиться! У дверей подъезда стояли часовые, прямо напротив двери, в песочнице, было оборудовано пулеметное гнездо, а на въезде во двор стоял, растопырив во все стороны стволы пулеметов и пушек, пятнистый многобашенный танк. Пока ошалевший Вовочка понимал, что к чему, к нему подошел офицер в форме внутренних войск; на одном плече его был погон с четырьмя маленькими капитанскими звездочками, а на другом – с одной средних размеров майорской.
– Гражданин Беззубкин? – скучным голосом спросил капитан-майор. – Пожалуйста, встаньте вот сюда, к стенке. Так, ноги на ширину плеч, руки можно за голову… Азизов, Алиев, Аванесян – ко мне! Становись! Товьсь! Гражданин Беззубкин, ваше последнее слово.
– Последнее? – переспросил Вовочка. – Как это – последнее? За что?!!
– Зафиксируйте: последними словами гражданина Беззубкина были слова: «Как последнее» и «За что», – сказал капитан-майор вынырнувшему из-под его локтя плюгавенькому солдату с блокнотом. – Упускаете шанс, Беззубкин, – усмехаясь непонятно чему, сказал он Вовочке. – Как знать, Владимир Иванович, может быть, от вас сейчас судьбы мира зависели? А? Ладно, – сказал он как бы сам себе, – подождем немного, авось, что и придумается… Даю вам минуту на размышления.
Это была, наверное, самая длинная минута Вовочкиной жизни. Густой непробиваемый туман, обволакивающий все извилины, не давал пробиться ни единой мысли – Вовочка только и мог, что переводить глаза с одного автоматного зрачка на другой, потом на третий, и обратно. «Азизов, Алиев, Аванесян, – думал он. – Почему они все на «А»? Это неспроста…»
– Минута прошла, – сказал капитан-майор, пряча в карман часы. – Итак, ваше последнее слово?
В глазах у Вовочки померкло, и он только и смог, упав на колени, простонать…
– Братцы! Отпустите, Христа ради!..
– Это все? – разочарованно спросил капитан-майор. – Это-то нам как раз очень просто сделать. Идите, Владимир Иванович. Но только в дом. Выходить вам пока нельзя. Когда придет время, вам все объяснят. Идите.
Вовочка не двинулся с места, а капитан-майор повернулся и пошел прочь какой-то совсем не офицерской походкой, устало волоча ноги, и Вовочка слышал, как он бормочет: «Говно народ. Раз в тысячу лет, может, выпадает такое… Раньше вон душу за это продавали, а теперь – отпустите да отпустите…»
Не помня себя, Вовочка вплыл в подъезд. Сил не было никаких и ни на что, даже на то, чтобы добраться до квартиры, и он сел на ступеньку и сидел долго, обняв толстенный железный прут перил и уставившись взглядом на щербину в кафельном полу – выпавшая плитка была как пустое место между Зубами. Беззубкин, подумал он. Судьбы мира, говорит, были в твоих руках. Шанс, мол, упустил… До него стало доходить – медленно, но стало. Ах, черт! Вовочка вскинулся, чтобы бежать обратно и искать этого странного капитана-майора, но вспомнил пустые зрачки автоматов и остался сидеть. Второй раз он мог не отделаться так легко.
Внизу бухнула дверь подвала, и поднялись наверх две девушки странного вида – затянутые в черное трико и в белых шляпах на головах.
– О! Джентльмен! – сказала одна. – Джентльмен, пойдемте с нами!
– Куда? – осторожно спросил Вовочка. Шпионки, мелькнуло в голове. Их-то и караулят под дверью…
– Вам будет интересно, – сказала вторая. – Играет музыка, и все танцуют. Вы танцуете?
– Не знаю, – сказал Вовочка. – Смотря что.
– Блэкаут, например, – сказала одна.
– Можно и рэдаут, – сказала вторая.
– Но там нет люстры, – возразила первая.
– Идемте? – спросила вторая.
– Иду, – сказал Вовочка.
Кряхтя, он поднялся на ноги и двинулся следом за девушками. И тут же чуть опять не упал: их черные, с высоким воротником трико, имели солидных размеров выреза в форме сердца, и не где-нибудь, а на ягодицах. На правой ягодице у одной был нарисован приоткрытый рот, а у другой – подмигивающий глаз.
Весь в поту, не зная, куда смотреть и что думать, судорожно хватаясь за надежные перила, Вовочка добрался до четвертого этажа. Не стучась, девушки вошли в квартиру. Вовочка помялся на пороге и вошел следом. На него тут же обрушилась мягкая какофония звуков: сумрачная музыка, голоса, механическое гудение. Его провожатые задержались перед зеркалом, поправляя что-то в своей внешности, подрисовывая какие-то подробности – и тут Вовочка неожиданно для себя громко сглотнул. Девушки обернулись к нему.
– Вы девственник? – удивленно спросила одна.
– Нет, – хрипло сказал Вовочка, пытаясь взять себя в руки.
– Из какого вы года? – чуть нахмурясь, спросила вторая.
– Что? – не понял Вовочка.
– Вы впервые на Треке? – догадалась первая. – И, наверное, из двадцатого века, да?
– На каком Треке? – спросил Вовочка. – Объясните мне, что происходит?
– Ой, – сказала вторая, – вам так все объяснят, так объяснят!
