себя виноватой не считала.
— Ну что ж… здравствуйте, Куприян Васильевич, — тихо выговорила она наконец.
— Здравствуйте… — пробормотал Куприян.
Матрена помолчала. Потом приоткрыла лицо и виновато улыбнулась.
— Что ж так? — сказала она.
Куприян посмотрел на нее, отчаянно тряхнул волосами и обхватил ее обеими руками. Она выпростала свои руки из-под платка и обняла его. На ней, кроме юбки, была одна рубаха, и от голой груди ее пахнуло на Куприяна горячим и влажным воздухом.
Несколько минут они стояли так, молча и тяжело дыша.
По небу гнались разорванные облака с чуть видными просветами. Ветер подхватывал порывами и приносил с болота долгий стонущий звук сухого тростника и звенящие всплески воды.
— Сядем, Купря, — дрожащим голосом прошептала Матрена.
Недалеко от осины уныло чернела полуразвалившаяся копна мокрого сена. Они прошли туда, путаясь ногами один за другого, и опустились в прелую траву. Ветер шумел и шумел.
— Мне пора, Купря, — шепнула Матрена, спустя полчаса.
— Чего там…
— Хватится… боюсь…
Купря сразу остыл, и опять у него, как давеча, потемнело в глазах.
— Ну и иди… — резко сказал он, отодвигаясь от нее.
Матрена посмотрела на него и не шевелилась.
— Серчаешь? — спросила она.
— Ну, что там серчать… известно муж, — закусив губу, пробормотал Куприян.
— Да разве я…
— Да знаем мы! — грубо и сам не зная, что и почему говорит, сказал Куприян.
— Что знаешь? — спросила Матрена, и в голосе у нее послышались слезы и обида.
Куприян промолчал и глядел в сторону.
— Ну, что ж ты молчишь, Купря? А? Купря.
— Да пойди ты к черту! — прорвался Куприян и встал.
Матрена тоже встала и, завернувшись в платок, смотрела на него.
Ветер шумел.
— За что же ты? — спросила она.
Куприяну хотелось сказать ей что-нибудь злое и обидное, но он не знал что и молчал.
Матрена тихо протянула из-под платка руку и взяла его за рукав.
Куприян грубо вырвался.
— Да ну тебя!.. Все вы… — он грубо и скверно выругался.
И тотчас ему жаль стало Матрену, и зло взяло на себя.
Матрена опустила руку и заплакала.
— Разве же я… волей? — спросила она.
Куприяну было скверно, тяжело и стыдно, но ревность заглушала в нем все чувства, и потому он грубо, зная, что говорит неправду, сказал:
— Не хотела бы, так не пошла б.
Матрена сквозь слезы с недоумением посмотрела на него.
— Как же?..
— Да так, — упрямо отвечал Куприян, — нечего тут… иди!..
— Он же муж мне, Купря, а разве я…
— Пошла, убирайся! — злобно крикнул Куприян и поднял руку с сжатым кулаком.
Матрена пугливо посторонилась и вся сразу съежилась, став меньше и тоньше.
— Не бей… — испуганно проговорила она.
Куприяну хотелось ее ударить, чтобы дать выход жгучему чувству ревности, душившему его.
— Иди… — хрипло проговорил он, подвигаясь к ней.
Матрена инстинктивно подняла локоть в уровень с лицом, но от этого движения Куприяна точно прорвало.
— Паскуда! — прохрипел он и толкнул ее.
Матрена коротко и жалобно охнула и пошатнулась. Платок слетел у нее с головы, и длинные космы волос, мигом подхваченные ветром, упали ей поперек лица.
— Грех вам, Куприян Васильевич, сказала она, подымая платок, — я вам… всегда… а тому я не причинна.
И она опять заплакала.
Куприяну стало мучительно стыдно и жалко ее.
— Что там… — пробормотал он.
Матрена перестала плакать и утерла глаза уголком платка.
— Купря… — умоляюще позвала она.
Но Куприян опять вспомнил, что все равно все кончено и Егору она не сегодня завтра должна быть женой, и он опять почувствовал прилив ревнивой злобы и безнадежного чувства.
— Чего Купря?.. Ступай к своему жеребцу!..
— Куп…
— Ступай, ступай, — стиснув зубы, проговорил Куприян и с новым приливом злобы схватил ее за тонкие, худые плечи, прикрытые одним платком, грубо повернул ее и толкнул…
Матрена чуть не упала, заплакала и пошла по дорожке.
Куприян мрачно смотрел ей вслед.
Она остановилась. Куприян молчал.
— Куприян Васильевич! — позвала она.
Куприян не отвечал и все бледнел.
— Купря! — громче сказала она.
Куприян не шевелился.
Она постояла еще. За ветром не слышно было, звала ли она его опять. Потом она пошла вверх тихо и нерешительно, и ее силуэт стал сливаться с темнотой.
— Мотря! — не выдержал Куприян.
Но она не слышала и исчезла, точно растаяла в тумане.
Ветер шумел осинами, и яснее был слышен стон тростника и всхлипывания воды. По небу быстро неслись тучи уже сплошной массой, и первые капли дождя тяжело шлепнулись на мокрые грядки.
Куприян стоял, расставив ноги, глубоко засунув руки в карманы, и все глядел на темный силуэт избы, забора и качающегося по ветру береста. Во дворе залаяла собака и замолчала. Дождь все усиливался, и тьма вокруг сгущалась все больше. Дальние деревья вдруг сразу утонули в темноте за пологом хлынувшего дождя. Только ближняя осина была видна, тоскливая и ощипанная, отчаянно мотавшая по ветру своими корявыми обломками-ветками.
Куприян встряхнулся, с безнадежной тоской посмотрел еще раз назад и пошел по огородам, увязая в грязи.
X
В окне избы Федора Гунявого чуть-чуть мерещился свет сквозь какие-то тряпки, навешанные на окно.
Куприян постучал.
В избе кто-то зашевелился, тень промелькнула в окне, и послышался стук открываемой двери.
— Кто там? — спросил из сеней Гунявый.
— Свой, — ответил Куприян, — отворяй. — Сичас.
