— Чего ты? Поплыли на ту сторону, — предложил Марат. — Там мельница. Может, муки натырим.
Поплыли рядом. Испугалась Ганна, забила руками.
— Не бойся, я рядом. Я с тобой… — сказал Марат.
20
У мельницы стоял красноармеец с винтовкой. Марат и Ганна за угол забежали. Марат отогнул доску:
— Лезь!
Проползли в щель, оказались будто в другом мире: шум машин, белая пыль. Мерно работали жернова, шумно лилась вода, сыпалось зерно. Белая, как туман, мука висела в воздухе.
— Встань и стой! Пусть мука на тебя садится! — шептал Ганне на ухо Марат. Встал сам, разведя руки в стороны. Показывал Ганне. Ганна встала рядом, подняла руки.
Стояли, покрываясь мукой. Бородатый краснорожий мельник, весь в муке и солнце, их увидел. Красноармеец к нему подошел. Мельник подмигнул Ганне, увел красноармейца подальше.
Выползли на свет божий — Марат и Ганна — белые, все в муке, даже ресницы. Шли осторожно, разведя руки в стороны, чтобы мука не осыпалась.
21
Ганна облизывала спину Марата. Слизывала муку со спины. Марат ежился, хохотал:
— Это тебе вместо завтрака. Щекотно! Ганна, ты как кошка. Ой, не могу! Давай лучше я тебя!
Повернулся, начал муку с нее слизывать. Ганна смеялась, запрокинув голову: щекотно. Белые ресницы дрожали, с них мука осыпалась.
— Ганна, не смейся! Стой смирно! Не трясись, вся мука осыпется.
Он вылизывал ей спину и вдруг вылизал — родинку. Около самой шеи. Прикоснулся губами к родинке. Погладил завиток волос. Присмирела Ганна, не смеется больше. И спину напрягла, выпрямила.
— Ганна, — глухо сказал Марат. — Я люблю тебя.
Оглянулась беспомощно. Марат понял:
— Ты не дурочка! Ты не дурочка! Ты красивая! Я женюсь на тебе!
Поцеловал ее в белые губы. Обнял Ганну покрепче. Ганна, упершись руками в его грудь, Марата отталкивала. А он все сильнее ее прижимал, лез целоваться:
— Ну чего ты? Я правда женюсь. Не бойся…
Ганна лицо отворачивала.
Повернула голову к реке. Там течение простыню уносило. Замычала, забилась в руках Марата.
— Что? — отпустил ее.
Показала рукой:
— Га!
Марат посмотрел на реку:
— Ну, унесло. Догоним! — Вздохнул: — Эх ты!
Побежал вслед за рекой. Ганна — за ним.
Они бежали по берегу. Река стала шире, повернула в сторону.
На песке вдруг увидели плот. Старенький, рассохшийся. Столкнули в воду. Поплыли на плоту.
22
Ганна, подоткнув платье, полоскала простыню у берега. Марат прятал плот у старой ивы: забрасывал листьями, ветками, травой:
— Пригодится еще.
Подошел к Ганне. Повернул к себе ее лицо. По-новому смотрела она на него: любяще, глаз с его глаз не спуская.
— Ты меня любишь, Ганна?
Закрыла глаза: да.
Убрал ресничку у нее со щеки:
— Эх, уплыть бы нам с тобой отсюда, Ганна!
Смотрели на реку. За рекой солнце садилось.
23
Вечером тетка Харыта полы помыла, пошла воду вылить. Мимо сторожки проходила. Вдруг дверь сторожки открылась: сторож Тракторину Петровну выталкивал. Та молча могучими руками за дверной косяк держалась.
Дал ей кулаком прямо в душу.
— Пошла! Надоела! — дверь закрыл.
Покатилась Тракторина Петровна с крыльца кубарем. Плюхнулась на четвереньки, платье на заду задрато. Отползла в кусты.
— О! О! О! — воем звериным завыла.
Подошла к ней тетка Харыта, окликнула:
— Арина! — Руку на плечо положила. — Аринушка!
Оглянулась та, лицо заплакано:
— Я!
— Случилось что?
— Следишь за мной? — Слезы у Тракторины Петровны сразу высохли.
— Мимо проходила, помочь тебе хотела, Арина.
— Какая я тебе Арина?! — закричала. — Тракторина я.
— Ты ж человек, — сказала тетка Харыта. — И имя у тебя должно быть человеческое, какое при крещенье дали, — сказала тетка Харыта.
— Меня Советская власть крестила, — сказала гордо Тракторина Петровна, вставая. — Назвала, как зовусь, — Тракторина! И не человек я! А — коммунист! Поняла?
— Давно поняла, что не люди.
— Прочь с моей дороги! — закричала Тракторина Петровна, пошла, оглянулась: — Договоришься — язык отрежут. Не со своим братом ты связалась, Харитина Савельевна, ох не со своим!
Тетка Харыта вылила грязную воду из ведра. Долго смотрела, пока вода не ушла в землю.
24
Ночью в палате стон стоял. Конопушка, держась за живот, плакала:
— Ой, мамочки мои, как живот болит!
— Дай спать! — закричал на нее Чарли. — Разревелась тут!
Конопушка, согнувшись до пола, побежала к двери.
Возвратилась уже с теткой Харытой.
— Где болит-то? — спрашивала тетка Харыта, мяла Конопушкин живот. — Тут болит?
— Везде болит! — стонала Конопушка.
— У нее понос! — сказал Чарли. — Бегает и бегает. Дрищет и дрищет.
— Я тебе сейчас щавеля конского заварю. Пройдет! Потерпи маленько, — говорила тетка Харыта.
— Не могу терпеть! Не могу! — Конопушка вскочила, побежала к двери.
— Ты куда?
— На двор!
— Дристунья, — сказал Чарли, укладываясь поудобнее. — Замучила всех!
25
Утром Ганну принимали в пионеры.
В степи, выстроенные в шеренгу, стояли дети. Тракторина Петровна говорила:
— Сегодня в наши дружные пионерские ряды мы принимаем нового члена, нашего нового товарища Ганну… — Тракторина Петровна замялась, — … Бесфамильную Ганну. Ганна, подойди ко мне.
Ганна пошла к ней.
— Ганна немая, вы знаете. Поэтому я прочитаю пионерскую клятву вместо нее. А ты, Ганна, слушай и произноси в уме. — Тракторина Петровна откашлялась. — Вступая в ряды пионеров, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь! Бороться за дело Коммунистической партии большевиков! Безжалостно уничтожать врагов Советской власти! Всю свою кровь, до последней капли, отдать за дело рабочих и
