…Выйдя от своей подруги, Надежда Петровна наткнулась на тоскующую, неприкаянную Настеху.
— Настя!.. Настеха!.. — позвала она, но девушка сделала вид, что не слышит, и скрылась в бузиннике.
Не так-то легко отделаться от председательницы. Надежда Петровна тоже вломилась в бузинную заросль и возле речки перехватила Настеху.
— Чего убегаешь? — спросила она, заглядывая в измученное лицо девушки с выплаканными, в черных окружьях глазами.
— А я тебя не видела, — соврала Настеха.
— Хочешь, погадаем? — предложила Петровна.
— Пустое! — отмахнулась Настеха.
— Тебе ж раньше нравилось?.. Айда до Комарики, у нее ярый воск есть. Будем его лить, ты своего суженого увидишь.
Настеха передернула плечами.
— Пустое!..
— Ладно, девка, хватит тьму наводить, меня бы хоть постыдилась!.. Ты вон ждешь, тоскуешь, надеешься, а мне кого ждать, мне на что надеяться?
На высоком бугре над рекой красиво стала скамейка, а на скамейке, робко держась за руки, сидели Дуняша и узкоплечий паренек с детски хохлатой макушкой. На лице Петровны — давешняя нежность, радость, затаенная боль.
— Вишь… — Она взяла Настеху за руку. — Кабы не ты, не было б у них счастья.
И что-то отпустило Настеху.
— Пойдем до Комарихи, — сама предложила она…
…Они подошли к невзрачной избе Комарихи.
— Хозяйка, принимай гостей! — крикнула с порога Надежда Петровна.
Появляется Комариха, в белой кофте, в чистой, стиранной юбке, в пучочке сивых волос торчит старинный роговой гребень.
— Заходите… — говорит она без особого восторга — Только тихо.
— Аль боишься — мышей распугаем?
— Нет, мой старичок отдыхать прилег.
— Он с того света пожаловал или ты, мать, последнего ума решилась? осведомилась Петровна.
На ее громкий голос из горницы вышел в домашней затрапезе знакомый нам старик садовник.
— Это что же значит? — потрясенно спрашивает Петровна.
— А мы того, значит… — смущается дед, — решили сочетаться…
— Поздравляю… — все еще в обалдении сказала Надежда Петровна Ладно, старая… тьфу ты, молодуха, дай нам воску.
— Гадать надумали?..
Выйдя от Комарихи, Надежда Петровна и Настеха поглядели друг на дружку и громко, с наслаждением расхохотались…
..А потом, при свечах, они лили воск в большую фаянсовую чашу с водой. Надежда Петровна истапливала светлый, чистый ком в прозрачную воду, воск застывал на дне чаши причудливым узором, а Настеха вглядывалась в этот узор с надеждой и жадностью, веря сердцем, вновь ставшим детским, что она узнает свою судьбу. Но ведь с давних времен Ярилы для всех девушек истаявший воск находит последнее воплощение в облике светлого воина на светлом коне.
Верно, и Настеха не была исключением, и со дна чаши к ее глазам воспарял тот же образ, вечный образ девичьей мечты. И она была счастлива…
…Гирлянды лампочек горят над деревенской площадью. Длинные столы уставлены снедью и питьем. Шум. Музыка. Смех. Песни, визг. Богатырски гуляют Конопельки, справляя победу своих мужиков над гитлеровской Германией, восславляя добрыми тостами живых и погибших. Уже не первый час идет веселье, лица порядком раскраснелись, и в празднике наметился вполне законный разнобой.
И тут, взобравшись на скамейку, Анна Сергеевна замахала руками, требуя внимания, и закричала зычно:
— Слухай сюда!.. Слухай, бабы, слухай, весь народ!.. — И было что-то в ее голосе, отчего затих шум и развалившийся праздник вновь обрел стержень. — Давайте выпьем полную чарку за Надежду Петровну, за нашу колхозную мать!
— Будь здорова, мати!
— Счастья тебе и долгой жизни!
— Сто лет без печали!..
— За доброту и гнев спасибо!.. — слышатся искренние голоса.
К Петровне тянутся с чарками ее верные соратницы, делившие с ней все тяготы военного лихолетья, сивые колхозные деды, молодняк, с ней чокаются и блистательные кавалеры, еще не испытавшие на себе ни доброты ее, ни гнева. Петровна всем кланяется в пояс, но впервые речистая председательница не может слова вымолвить — ей слезной влагой забило горло. Почтительно сдвигает с ней бокал инструктор райкома Якушев.
И минула лучшая, быть может, минута в жизни конопельской председательницы, когда народ назвал ее самым дорогим и важным словом: мать.
А веселье вновь пошло своим ходом. Кокетничает напропалую смазливая Химка, без отказу пьет с каждым красивая, нарядная и печальная Настеха. Рванул мехи трофейного аккордеона Василий Петриченко, выметнулась на круг Настеха, за ней чертом заскакал сухой, костистый Жан.
Пара была — будь здоров! Оба быстрые, гибкие, с легким дыханием. Они были равны друг другу. Он шел всюду, куда она его звала. Путь его был нелегок. Горы, реки, пропасти, дремучие леса метала она ему под ноги. Но он не боялся трудных путей. Птицей проносился он. над всеми препятствиями и, настигая, кричал:
— А ну, еще!..
Странно было лишь невеселое, застылое лицо Настехи, будто не в радость, а в наказанье ей эта пляска.
У Надежды Петровны завязался свой, отдельный разговор с Якушевым.
— Побойтесь бога, Надежда Петровна, — говорит Якушев, — вам ли жаловаться — столы трещат!
— Да мы, знаешь, как к этому пиру готовились? Все подчистую подобрали, выложились до последнего за-ради наших мужичков!
— С такими орлами вы свободно дадите два плана, — убежденно сказал Якушев.
— Гляньте, до чего быстро научился! — всплеснула руками Петровна — Без году неделя в райкоме, и уже знает, как с передовых колхозов три шкуры драть!
— Ну уж и три! — улыбнулся Якушев. — Пока речь о двух идет. Надо, Надежда Петровна, надо помочь стране. Народ из армии возвращается. Как всех прокормить?
— На износ робить — сроду сельского хозяйства не поднять.
— Но ведь бывают такие моменты в жизни, когда приходится все отдавать!
— Не надо жить моментами. Так только временщики живут. А народ живет в истории.
— Я неверно выразился: бывают такие периоды.
— Один леший! Война — все отдай, разруха — все отдай, восстановление все отдай. Обратно коммунизм строить начнем — тоже скажут: все отдай. И получится — которые все отдали, больше уж ничего дать не смогут. А мы все отдавали, да маленько себе оставляли, чтоб крестьянское тело сохранить, не то и душе обитать будет негде. И мы есть и будем!.. — И не в лад этим словам лицо ее притуманилось.
Но не от разговора с Якушевым — она увидела, как пляшет Настеха, и что-то больное, надрывное почудилось ей в этой лихой и невеселой пляске. Выпростав из-за стола свое крупное тело, она направилась к пляшущим. Якушев тоже поднялся и пошел следом за ней.
Поединок на плясовом круге продолжался: Настеха не уступала Жану, а тот не уступал своей
