И в этой надписи не было ни одной ошибки.
Глава вторая, в которой рассказывается о том, как главнокомандующий Богатырев руководил операцией «Огненный король»
В станицу приходит утро.
Колька уже выспался, но можно подремать и еще немножко, и он лежит в сарайчике на самодельном топчане, и ему тепло и уютно, а ногам даже чуточку жарко — наверное, опять приходила бабушка, укрыла его теплым кожушком. Сквозь сои пробираются к нему звуки и шорохи, веют знакомые запахи; за каждым из них видится Кольке живая картина, и все это — как светлая утренняя песенка: то ли поют ее на самом деле, то ли звучит она в душе только для тебя одного.
Вот Колька слышит тоненький пересвист и как будто видит щегла. Рядом с сарайчиком сидит щегол на старой акации и смотрит на солнышко черными бусинками — хочет на глаз время определить. Ударил клювом по крылышку, встряхнулся, и на землю неслышно полетело теплое перышко — только какое, не сразу поймешь в полусне: то ли серое перышко, то ли желтое-прежелтое…
А вот сухо трещат тонкие ветки — это бабушка ломает сушнячок на подтопку. Положила его поверх соломы, чиркнула спичкой, и от печки во дворе поплыл в росном воздухе дымок — негустой, некрепкий, как будто ненастоящий…
Потом слышится шорох — тугой шорох и уверенный, — а дверь сарая поскрипывает тихонечко. Красногрудый петух протискивается в сарайчик между дверью и притолокой. Тукает костяными шпорами по плотному земляному полу, шебаршится и кричит негромко, но повелительно, и вслед за ним уже бегут по сарайчику куры.
И почти тут же дверь в сарайчике распахивается шире.
— Ишь, наскликал сколько! — ворчит бабушка, замахиваясь на петуха сухой ладошкой. — Кыш отсюда — поспать не дадите!..
Колька снова мягко проваливается в сон, а когда просыпается, слышит рядом с сараем голоса:
— А ты алычового хочешь сварить, детка?..
Это — бабушкин.
— Ну да, Сергеевна, для Валика. Он алычовое любит…
Это голос тети Тони, соседки Богатыревых. Она уже пожилая, только бабушка Сергеевна и может называть ее деткой.
Они разговаривают о таганках, о салициловой кислоте, которую надо класть в варенье, чтобы оно не скисало, а потом тетя Тоня вздыхает грустно, и Кольке отчетливо видится ее лицо: седые волосы, под глазами — морщинки, родинка на подбородке.
— Я, Сергеевна, так расстроилась с утра, — говорит тетя Тоня. — Помните, георгины — самые лучшие? Так вот обломали их нынче ночью. Думала, дети в отпуск приедут — порадую. Нет, обломали…
— Это золотистые-то? — охает бабушка.
— И золотистые тоже, — вздыхает тетя Тоня. — Уж так жалко…
И Колька прислушивается, потому что ему тоже жаль тети Тониных георгинов — нигде на улице нет больше такой красоты, как в ее палисаднике. Летом даже курортники с малыми ребятами на руках приходят смотреть эти замечательные георгины.
— И кто — не знаешь? — допытывается бабушка. — Ничего ночью не слышала?..
— Нет, — говорит тетя Тоня, — не слышала… Только утром вышла ставни открыть — одни бодылки торчат. По самый корешок почти обломали…
— Ай-я-яй! — сокрушается бабушка. И вдруг голос ее становится виноватым: — Тонечка, детка, а уж… не наши ли это? Уж не мой ли Колька?..
Сердце у Кольки схватывает обида. Ему хочется выскочить из сарайчика, крикнуть, что это не он, что не стали бы никогда ни Колька, ни мальчишки рвать тети Тониных георгинов. Что они — воры?..
Но он только сжимается весь, прислушиваясь, что скажет тетя Тоня.
— Бог с вами, Сергеевна, у меня и мысли такой не было, — укорчиво говорит соседка. — Дети, они красоту лучше нас понимают — у меня вон своих было сколько, уж я-то знаю. Вы даже не спрашивайте Кольку, а то обидно ведь…
И на душе у Кольки теплеет, и в ней сейчас столько благодарности к тете Тоне. Только мальчишки никогда про то не рассказывают…
Когда Колька сидит за невысоким столом под вишней, на которой уже густо краснеют крупные ягоды, бабушка морщинистыми пальцами подсовывает к нему поближе блюдце, полное сметаны, и он торопливо макает в нее горячие оладьи.
— Чего это? — спрашивает бабушка, глядя на Кольку внимательно, но он только молча посматривает вбок, туда, где за шелковистыми листьями смородины виднеется ярко-зеленый брезент палатки. — На службу опаздываешь? — как будто серьезно спрашивает бабушка, но у глаз ее собираются морщинки- лучики, и маленький подбородок, под которым аккуратным узелком завязан белый платок, начинает подрагивать. — Взял бы ты себе отпуск да поел бы хоть раз спокойно…
Кольке самому немножко смешно от этих слов, и он уже не оладьик, а губу тихонько покусывает, чтобы не подать вида.
Это, во-первых, потому, что он еще не забыл бабушкиных подозрений насчет георгинов, а во-вторых, потому, что дел у Кольки, и верно, очень много — не знаешь, за какое сначала и браться.
Чего скрывать — Кольке Богатыреву нравилось быть министром.
Целыми днями он с важным видом сидел теперь перед палаткой и принимал посетителей.
Посетителей было много. Приходили пацаны с соседних улиц, наведывались малыши, которых приводили Меринята, а однажды пришел даже дед Макарыч, Колькин сосед.
Все ощупывали палатку, удивлялись и просили подержать настоящий геологический молоток.
Колька протягивал его и не убирал руки — ждал, пока вернут обратно. Небось не у каждого в станице Отрадной есть такой молоток.
Посетители по слогам читали вывеску, нацарапанную Писаренком, и все спрашивали, что такое недра.
— Не знаете? — усмехался Писаренок.
Он надувался от гордости, выдерживал паузу и только потом объяснял:
— Недра — это то, что в земле и под землей…
Посетители понимающе кивали головой.
Единственное, о чем в эти дни разговаривали мальчишки, — это о превращении станицы Отрадной в крупный индустриальный центр.
Каждый день к Кольке поступали все новые сведения. Шурка Меринок, например, первым узнал, что на центральной улице Красной начали рыть траншеи для водопровода. И мальчишки в тот же день отправились на Красную, чтобы на месте ознакомиться с положением дел и высказать водопроводчикам свои предложения и пожелания. Потом Сашка Лопушок принес известия о том, что на старом кладбище запретили хоронить стариков, потому что рядом с кладбищем должна пройти железная дорога. Он божился, что сам видел, как сторож завернул от кладбища большую похоронную процессию.
Мальчишки сходили и на старое кладбище. Сторож ответил, что он ничего подобного не слышал, но ни Кольку, ни его друзей это ничуть не смутило. Откуда ему слышать, верно? Бедному сторожу толком и поговорить ведь не с кем. Пацаны оглядели степь рядом с кладбищем и решили, что место здесь для железной дороги и в самом деле очень подходящее. Ровное поле — ни бугорка тебе, ни оврага. Здесь,
