стен и вышел.
Значит, их с Марфой похитили, обреченно рассуждала Ника. Зачем? Понятно зачем! Чтобы содрать с ЕВРа выкуп! Подонки. Ладно бы ее одну, но ребенка? Так, стоп. Все наоборот! Она, Ника, им совершенно не нужна! Кто за няньку даст деньги? Что там этот гамадрил говорил? Банкирская жена? Дочка? Вот в чем дело! Они приняли ее за жену ЕВРа! Потому и похитили вместе с Марфой! И теперь будут шантажировать Евгения Викторовича. Требовать деньги. За Марфу он, конечно, заплатит. Сколько попросят – столько и даст, а с ней, Никой, что станется? Будут отрубать пальцы и по кусочкам присылать… Кому? Тете Вале? Или родственникам в Кувандык? Так даже если вся их родня скинется, и тогда денег на выкуп не наберется! Требовать-то, верно, будут не меньше миллиона. И не в рублях, понятное дело.
Господи, какого черта понесло ее в эту Москву? Славы захотелось! Признания! Вот тебе и будет слава, когда по телевизору на весь мир покажут твою отрезанную голову.
«Не сиделось тебе на родине? – горько укорила себя Ника. – Жила бы как все, рожала детей, копалась на огороде…»
В книжках, которые она читала, в минуты критических испытаний перед героями проходила вся их жизнь. Вот и у Ники вышло так же.
Родной городок Вероники носил странно игривое название – Кувандык. Само это имя переводилось, непонятно, правда, с какого языка, романтично и заманчиво: «Долина счастья». Долина уютно нежилась в больших теплых ладонях отрогов южноуральских гор, у подножия которых как ленточка вилась синеглазая речка-лопотунья Сакмара.
Кувандык жил сонно, уютно и тихо. Ярко-голубой снежно-солнечной зимой по самые крыши прятался в сугробы, а невероятно жарким, до полного изнеможения людей и растений, летом щедро благоухал душистым табаком и смородиной. В этом славном местечке Ника и прожила всю свою жизнь.
Росла Ника с бабушкой. Отца она не знала вовсе, слышала лишь красивую легенду, что был тот, как водится, летчиком-испытателем, да героически разбился при выполнении боевого задания.
– Бабуль, – спросила как-то Ника, – а почему у всех девочек папины фамилии, а у меня – твоя?
Бабушка сняла очки, смахнула с глаз жалостливые слезы, обняла внучку:
– Твой героический отец был строго засекречен, потому что испытывал самые современные модели самолетов. А фамилия его станет известна только будущим поколениям исследователей.
– Каких исследователей? – не поняла пытливая девочка.
– Ну, тем, кто будет изучать историю страны по секретным архивам.
– Так он, как Штирлиц, что ли? – сообразила Ника. – Его немцы убили?
– Умница! – растрогалась бабушка. – Зато отчество у тебя какое красивое – Владиславовна. Ни у кого такого нет.
Тут девочка не могла не согласиться: такого длинного и певучего отчества ни у одной из ее подружек не было.
– Бабуль, – Нике не давал покоя еще один вопрос, – а где у нас в Кувандыке аэродром? Мальчишки говорят, что самолеты только в Оренбурге летают.
– Слушай ты больше этих мальчиков, – поцеловала ее бабушка. – У нас тут на каждом шагу аэродромы, только они все засекречены и замаскированы. Чтобы шпионы не догадались.
Умела все-таки бабуля объяснять! Учительница, ничего не скажешь. Опыт. Про шпионов Ника сразу все поняла. Конечно, им только дай волю!
Собственно, на этом ее фамильные изыскания и прекратились. Может, зов родной крови звучал в Нике слабовато, может, отцы школьных подруг виноваты. Ну не вызывали они у девочки горячего желания иметь такого же! Лучше уж пусть отец-герой, хоть и без фамилии, чем как у Катьки или Светки. Напьются да храпят у калитки, перепрыгивать через них приходится.
Родную мать за двадцать шесть лет жизни Ника наблюдала от силы раза четыре. Та жила давным-давно где-то под Ташкентом, выскочив замуж за какого-то знатного хлопковода, с которым нажила шестерых детей, и первую дочь, Веронику, вспоминала только по праздникам, к которым регулярно присылала поздравительные открытки.
Никина бабушка работала учительницей младших классов, и, хотя ей клонилось уже к семидесяти, бабуля была еще в полной силе и строгости. Она-то и воспитала Нику такой изысканной, утонченной, чувствительной к красоте во всех ее проявлениях. Она же заставила внучку поступить в недалекий, полтора часа езды, педагогический институт, который Ника легко, будто играючи, окончила, получив диплом, как и положено в правильной династии, учительницы начальных классов.
Она даже в школе успела поработать почти пять лет, пока вдруг поняла, что педагогика – не ее призвание. Детишек Ника очень любила, да так и не научилась быть с ними строгой и ставить заслуженные двойки. Поэтому уже первый ее выпуск, блистательно перешедший в четвертый класс исключительно с пятерками и четверками, показал, что некоторые детки плохо пишут, некоторые – еще хуже читают, а один мальчик, славный белокудрый Артурчик, даже не умел считать до ста…
Именно тогда у Вероники с директором школы состоялся принципиальный разговор, после которого она твердо решила в корне изменить свою жизнь.
– Вероника Владиславовна, – строго и назидательно начала директриса, – мне необходимо серьезно с вами поговорить.
Ника вполне представляла, о чем разговор, потому что на вчерашнем педсовете заполошная новенькая, которая вела только что выпущенный Никой класс, орала во всю Ивановскую, что она не понимает, как можно ТАК учить детей.
– Бабаев с четверкой по математике не знает таблицу умножения! Мокина до сих пор читает по слогам! А по чтению у нее – пять! Тюльпанов слово «мама» пишет пять минут!
Ника внимательно слушала претензии коллеги и про себя думала: хорошо, что тот самый Артурчик сейчас уехал с родителями в Астану, а то бы новенькую точно паралич разбил! Артурчик не только до ста не считает, а еще и буквы не все знает. Но ведь ребенка понять надо! Помогает родителям в поте лица. Летом как взрослый растит с ними лук и дыни, а зимой стоит на рынке, торгует. Когда ему учиться? А парнишка такой славный! Добрый, веселый, работящий! Кто в классе летом все парты покрасил? Артурчик! Кто подоконник, хулиганами из пятого класса подожженный, зашпаклевал? Снова Артурчик. А она, педагог, будет к мелочам цепляться? Да когда понадобится, он и считать без калькулятора научится, и буквы выучит. Жизнь заставит! А потом, Артурчик – самый красивый мальчик во всей параллели, что же позорить его перед девочками?
Все это Ника и изложила директрисе. А попутно ознакомила ее со своими критическими взглядами на систему современного школьного воспитания, которая убивает в детишках тягу к доброте и прекрасному.
– Вероника Владиславовна, а это правда, что вы уроки труда проводили каждый день вместо основных общеобразовательных предметов? – как-то недоверчиво уточнила директриса.
Вот этот циничный вопрос Нику просто доконал. Будто бы для директрисы это новость. Будто не Никины малыши понашили красивых ярких салфеточек для школьной столовой, а попутно и для всех педагогов школы, будто бы не ее класс три дня, не вставая, строчил самой директрисе шикарные, тяжелого шелка портьеры, трехслойные, сочиненные Никой по подсмотренному в одном из голливудских фильмов образцу…
– А вы не знаете? – взвилась Ника. Справедливое возмущение, написанное на ее лице, директриса мгновенно уловила. И тут же засуетилась, заюлила:
– Вероника Владиславовна, я же должна соответственно реагировать! Наша новенькая – сами знаете, чья супруга!
– Еще бы! – Ника понимающе ухмыльнулась. – Может, она будет вам и новые платья шить? Ладно, пусть шьет.
Сделав это гордое заявление, девушка решительно поднялась.
И вот тут-то директриса поняла, как промахнулась. На носу – районная учительская конференция, туда, это уже многовековая традиция, все являются в новых нарядах, чтобы продемонстрировать возросшее благосостояние и вкус.
– Вероника Владиславовна… Верочка, – заискивающе засюсюкала она. – А платье? Вы же его только- только раскроили…
