— Как же он Витим переплывёт, да ещё со щенком?
— Проще простого: на лесине по течению.
Доводы Степана Степаныча имеют смысл: по тайге Вадимка не пойдёт — просто побоится. Обязательно отправится к ближнему селению. Правда, трудновато переплыть Витим, но пловец Вадимка приличный. Да если на лесине…
Видно, так и есть: в Дрёмово отправился Вадимка со своей Тымбой.
— Ты, Федя, посиди, а я берегом пройдусь, следы поищу. Если не найду, тогда поедешь.
Предложение разумное.
— Я, стал быть, тоже пойду. — Темник аккуратно затягивает рюкзак. — Моя — левая сторона.
— Согласен. Моя — правая. — Степан Степаныч вытаскивает газету. — Сейчас вот затянусь берёзочкой…
Иван Гурьяныч достаёт из кармана пачку «Беломора», отдаёт Степану Степанычу:
— Возьмите, в рюкзаке своём нашёл. Видно, ваша, случайно ко мне закатилась.
— Спасибо, спасибо! — Степан Степаныч растроган чуть не до слёз. — В самую трудную минуту выручили. Ещё раз спасибо.
Они уходят в разные стороны. Иван Гурьяныч виден мне дольше. Низенький, сгорбленный, не спеша перелезает он через валежины, мелькает в густой траве, пока не выбирается на прибрежный песок. Идёт медленно, часто наклоняется, подолгу стоит на одном месте.
И тут меня поражает мысль, случайно пришедшая в голову: а что, если Иван Гурьяныч настолько близорук, что не может ориентироваться на местности? И отсюда все его ошибки…
Мне становится жалко Ивана Гурьяныча.
Не знаю, сколько проходит времени, но вот чуткий слух мой ловит едва слышное гудение мотора. Я задираю голову, ищу в небе самолёт. А может, вертолёт или моторка?
Моторка сейчас нужнее любого самолёта.
Гул доносится со стороны реки. Он плывёт низко, рокот мотора гуще самолётного, резче. Ближе, ближе… Теперь никакого сомнения: по Витиму несётся моторка.
Она выскакивает из-за далёкого каменного гребня— чёрная точка в белых бурунах. Она летит на предельной скорости, так что нос её задран к небу. А на носу стоит что-то чёрное, лохматое.
«Кажется, собака на носу? — размышляю я. — Наверное, охотник какой-нибудь».
Но я ошибаюсь: это овчарка Андрея Гринталя. За рулём, сгорбившись, сидит сам геолог, рядом с ним примостился Иван Гурьяныч.
Лодка с рёвом втыкается в песчаный берег.
— Здоров, здоров, старина! — Гринталь тискает меня в своих лапищах. — Знаю, друг, Вадимка потерялся. Но-но, не печалься, найдём обязательно.
Это он предупреждает мои жалобы.
— В той стороне следов нет, — сообщает Иван Гурьяныч. — Я километра три отшагал.
— Как же вы здесь оказались? — удивляется Гринталь.
— Заблудились. А ты как?
— Здесь мои владения — сто километров вверх, сто вниз. Вот и мотаюсь. Есть хочешь?
— Очень.
— Вот хлеб, колбаса. Чего душа желает?
— Всего.
Пока я ем, возвращается Степан Степаныч, молча качает головой — следов нет.
— И всё-таки он ушёл в Дрёмово, — настаивает Степан Степаныч. — Иной дороги у него нет.
— По воздуху, что ли?
— Не знаю, а только моя правда.
Иногда и Степан Степаныч упрямится.
Гринталь соглашается с ним.
— Ах ты, Вадимка-Невидимка, — печалится Андрей. — Ну погоди, попадёшься ты мне, попадёшься!
Я съедаю все гринталевские запасы.
— Хлеб-то есть у него?
— Хлеба у нас нет.
— Ну и артист! — возмущается Гринталь. — Здорово ж вы его обидели. А? Было дело?
Я молчу.
— Давайте составим план поиска. — Андрей достает карту. — Вы, Степан Степаныч, и вы, Иван Гурьяныч, поедете со мной, я вас поближе к Дрёмову подвезу. Один из вас на машине в Карповку проскочит. Это на случай, если Вадимка мимо Дрёмова деранёт. А дальше будем действовать по обстановке. Больной останется на месте. Вечером ему подбросят харч и какие-нибудь лекарства. По рукам?
Все согласны с планом геолога. Минут через пять мои спутники садятся в лодку.
— Будь спокоен! — кричит Гринталь. — При нужде вертолёт поднимем, всех геологов на ноги поставим. Выручим Вадимку!
Моторка круто разворачивается, стремительно рвётся вперёд. За кормой тянутся две белопенные дорожки.
Мне делать нечего. Я сажусь на камень и печально смотрю им вслед.
Вечером приехал на лодке молодой белозубый геолог в стареньком спортивном костюме — помощник Гринталя по хозяйственной части. Выбросил на берег мешок с провизией, махнул прощально и понёсся вниз по течению. Я ничего не успел спросить: ни про Андрея, ни про Темника, ни про Степана Степаныча. О Вадимке спрашивать нечего. Сам бы сказал.
Я только что вернулся из лесу. Трудно рассказывать, как я седлал Грозного, как взбирался на него. Каждый куст, каждая сосёнка щёлкала по больной ноге. И вся эта мучительная поездка оказалась, конечно, бесполезной. Я нехотя пожевал хлеба с колбасой, запил витимской водичкой и поковылял в палатку.
Лёжа в спальнике, прислушиваюсь к чёрной тишине. Страшные картины мелькают в моём воображении. Тайга, бездорожье, болота… Вадимка, Тымба, волки… Почему-то в таких случаях обязательно видятся волки. Не медведи, не рыси, а именно они.
Я поворачиваюсь на правый бок. Мне надо заснуть, избавиться от страшных картин. Надо, надо, надо!..
…Проснувшись, я слышу трескучий рокоток. Я верчу головой, прислушиваюсь, определяю: вертолёт!
Схватив палку, торопливо хромаю к берегу. Вертолёт приближается со стороны Дрёмова. Я вижу, как блестят на солнце его круглые усы, как виляет стрекозиное тело, как оранжево крутится рулевое колёсико.
Вертолёт ищет меня.
Я машу ему обеими руками. Наверно, в нём сидит Гринталь. Может быть, они что-нибудь узнали? Вряд ли. Иначе приплыли бы на моторке.
Белый комочек выпархивает из кабины, падает возле палатки. Я ковыляю обратно, каждый шаг даётся с трудом, боль усиливается. Вчера лопнули пузыри, я едва оторвал бинт от ноги.
В носовом платке вместе с гаечным ключом лежит записка: «Фёдор Петрович! Товарищи ваши: один в Дрёмове, другой в Карповке. По всем направлениям разосланы геологи. Мы летим на разведку. Не волнуйся, всё будет хорошо. Твой Андрей».
Я отрываюсь от записки, провожаю взглядом улетающего Гринталя. Всё тише и тише становится вертолётное стрекотание.
«Всё будет хорошо, всё будет хорошо», — твержу эти слова как заклинание.
Если б не нога!
