Степан Степаныч — давний мой друг. Он частенько приезжает в город, заказывает редкие книги. Мне порядком приходится покрутиться, чтоб разыскать то, что ему нужно.
С полгода не видел я Степана Степаныча. Он живёт в трёхстах километрах от областного центра, на большой железнодорожной станции. У него свой дом, огромный огород и кой-какая живность. Живность эта — коза или корова.
Когда Степан Степаныч беднеет, он продаёт корову и покупает козу. Если приваливает счастье, заводятся «лишние» деньги, — коза сгоняется со двора и покупается корова. На радость многочисленной ребятне.
Так и повелось: когда знакомые встречаются с ним, то вместо «здравствуй» обычно спрашивают:
— А что, Степан Степаныч, коза иль корова?
— Корова, ребята! — улыбается тот. — Приезжайте в гости, молока — хоть за шиворот лей.
Мы с Темником пригласили Степана Степаныча путешествовать с нами.
Он такой же худощавый, как Гурьяныч, только ростом выше, костистее. Скоро пятьдесят стукнет Степану Степанычу. Для писателя — возраст самый зрелый.
В обиходе мы говорим друг другу: «Степа», «Федя». Как в давние, молодые годы.
Между тем радио сонно объявляет: «Внимание! Внимание! Пассажиров, отлетающих на Тымбу, просят пройти на посадку!»
Тымба — село, откуда начинается паше таёжное путешествие.
— Торопиться надо! — вскакивает Иван Гурьяныч. — Мы ж ещё билеты не регистрировали.
На глазах меняется Темник: то спал-дремал, то вдруг засуетился. Пальцы сноровисто перебирают незастёгнутые пуговицы штормовки.
Степан Степаныч суёт мне свои деньги:
— Возьми, Федя. Ты у нас в этом деле человек надёжный. Будь казначеем.
Я выбегаю на стоянку такси, заглядываю в зал ожидания, в отдел перевозок, в камеру хранения… Вадимки нет — значит, не приехал.
Мы стоим у самолёта, не зная, что предпринять. Трудную задачу приходится решать. Раз в неделю летит самолёт на Тымбу: очень тяжёлая трасса — частые дожди, туманы, грозы. Половина пути лежит над могучей сибирской рекой. Полмесяца ждали мы хоть мало-мальского просветления.
— Эх, Вадимка, Вадимка!..
Лётчик возле кабины выжидающе смотрит на нас: дескать, чего мешкаете, каждая минута дорога.
Я решаю остаться на аэродроме. Без Вадимки мне лететь нельзя.
— А вы трогайте. Счастливого пути!
— Я тоже остаюсь. — Степан Степаныч вытаскивает из пачки папиросу. — Недельку потерпим.
Темник хватается за вещи, не зная, куда их девать — то ли в самолёт нести, то ли на вокзал.
— Ты полетишь, Стёпа!
Я решительно беру лодку, рюкзак, толкаю их в самолёт. Иван Гурьяныч суетливо помогает мне — видно, очень хочется ему лететь на Тымбу.
Так мы ломаем нестойкое сопротивление Степана Степаныча.
— Ладно, уговорили, — сдаётся он. — Жду тебя на Тымбе, Федя. Хоть до нового потопа.
Лётчик запускает мотор, пробует на всех режимах. Я машинально ловлю чистоту звука и, как бывший механик, определяю: «Мотор трудится отлично».
Лётчик прибавляет газ, самолёт срывается с места. От винта летят на меня колкие пыльные вихри.
— Счастливо, друзья!..
Степан Степаныч машет мне из окошка. Темника не видно — он сидит сзади.
«ЯК-12» медленно отрывается от земли. И в тот же миг я слышу Вадимкин голос:
— Батя!..
Я поворачиваюсь, вижу бегущего сына. За плечами его подскакивает увесистый рюкзак, в одной руке качаются спиннинг и вёсла, в другой… Ну конечно, щенок! Тот самый, с дымчатой шерстью и белыми лапками, с довольной мордашкой.
— Батя, я опоздал? — Вадимка стоит передо мной жалкий, растерянный, с растрёпанным чубом. Вот- вот заплачет.
— Опоздал, Вадимка. — Я киваю на взлетевший самолёт.
— А когда следующий?
— Через неделю, две… месяц. Кто знает?
— Я из-за щенка, понимаешь?
— Понимаю.
— Нет, ты послушай!
— Слушаю.
Я сажусь на пустой ящик из-под свиной тушонки. Вадимка стряхивает с плеч рюкзак, опускает щенка на траву. Щенок обнюхивает мои ноги, дружелюбно приветствует хвостиком.
«Что ж теперь?» — эта мысль гнетёт меня.
А Вадимке надо оправдаться:
— Понимаешь, почему я ночью ушёл? Мне Серьга Пушин сказал, а ему ребята сказали, что такие щепки у Лёньки Корешкова водятся. Они очень породистые. А Лёнька, я знаю, где живёт, недалеко от нас. Я бы, конечно, раньше приехал, если б не Серьга. Ему тоже такой щенок нужен…
Мне сейчас не до Вадимкиных рассказов. Надо как-то выкручиваться. Может, к начальнику аэропорта сходить? Должен он что-нибудь посоветовать…
— …Ну, рассветать стало. Мы пошли к Корешковым. Стучимся. Открывает мать. «Вы к кому?» — спрашивает. «К Лёньке Корешкову». — «Зачем?» — «Военная тайна». — «Спит ваша военная тайна». Всё- таки выманили мы его. Смотрит Лёнька на нас, морщится и говорит: «Ни за что! У меня один убежал, так я его кой-как нашёл. Теперь обоих на цепи держу».
— Стой, Вадимка, не жужжи, дай подумать!
— Я сейчас, я два слова… Пришлось мне сказать, куда лечу. Лёнька аж глаза выпучил. Ну, рюкзак, вёсла, спиннинг… Серьга подтверждает. Тут Лёнька и растаял. «Хорошо, говорит, по рукам. Когда вернёшься — отдашь. А тебе, Серьга, никакого щенка нету, у меня один остался».
Я понимаю нехитрую Вадимкину уловку — заговорить меня, чтоб я остыл, не ругался. Он рассказывает, как они с Серьгой из-за щенка чуть не подрались, как он такси искал, как шофёр с него деньги требовал…
— Идём к начальнику аэропорта. — Я беру рюкзак и вёсла. — Да не забудь свою драгоценность. Из-за неё мы сели в лужу.
Если бы я знал, сколько ещё у нас будет луж!
Начальник аэропорта, оказывается, мой сослуживец по авиационному полку. Сначала я не узнал его. Неужто это Сашка Синев — щеголеватый лётчик-сержант, который классно летал и дрался в воздушном бою? Я никак не могу соединить в своём представлении двух разных людей; того мальчишку-сержанта в пилотке набок, в блескучих сапогах гармошкой и этого полного мужчину с глубокими пролысинами, с орденскими ленточками на груди.
— Здравствуй, Фёдор Петрович! Садись, рассказывай. Я тебя сразу узнал. Учебный полк помнишь?
— Как не помнить! Армейская жизнь не забывается.
— Верно, верно. Ах как верно, дорогой! — Александр Сергеевич придвигается к моему стулу. — Сколько воды утекло. А? Время-то как летит! А?
С места в карьер пускается он в воспоминания о тех далёких днях.
— Да, было, было времечко! Сосунками в самолёты садились, цыплятками. А летали как? Я ведь до майора дошёл, заместителем командира полка был. А потом, друг ты мой, чуть не гробанулся. И вот, как видишь… А ты как? Знаю, что Книготоргом ворочаешь. Хоть бы книжечки оставлял какие там редкие. Да, по совести скажу, читать некогда. Ну, так что же?
Он стал говоруном, Сашка Синёв.
