похожему на боцмана с парусной шхуны:
– Мироныч, пропустите их.
– Прошу пропустить: заказной столик, – сказал швейцар.
Мужчина в синем пиджаке чуть посторонился.
– Юные мужи и девы торопятся приобщиться, – сказал он.
Я прошел последним, и швейцар опустил за мной коричневую доску. На крутой, как трап, лестнице внутри «Поплавка» пахло жареным луком, чебуреками и вином. Мы поднялись на веранду и пошли между столиками. Наш стол был в углу веранды, у самых перил. Я не очень хорошо помню, как до него добрался: не так-то легко идти между столиками, когда все на тебя смотрят. Главное – не торопиться. Я все время об этом думал. Но Витька путался под ногами, и я подталкивал его в спину. Катя уже сидела. Сашка подсел к ней и стал разглядывать бутылки. У меня тоже глаза разбежались: столько закусок я никогда не видел. Теперь-то я понимаю: к нашим тридцати рублям Маруся, наверно, добавила свои. Мы уселись за стол и сразу забыли, что сидим на веранде не одни.
– Первый тост за Марусю, – сказал Сашка.
– Пейте за кого хотите. Только вино наливай в бокалы, а это фужеры для воды, – сказала Маруся.
– В чем дело, будем пить из бокалов, – сказал Сашка. Он уже успел налить вино в то, что Маруся назвала фужерами, и теперь переливал вино в бокалы.
У меня за спиной засмеялись. Я оглянулся. За соседним столом сидел Жестянщик с компанией. Жестянщик не смеялся, смеялись другие. Жестянщик даже не смотрел в нашу сторону.
– Ша, Володя. Сначала пьем за Марусю. Потом мы с ним рассчитаемся, – сказал Сашка.
Но потом мы забыли про Жестянщика и его компанию и выпили за девочек, за себя, за нашу историчку Веру Васильевну, за то, чтобы она наконец вышла замуж. Женя сказала:
– За тех, кто в море!
Женя, конечно, ничего плохого не думала. Но так уж у нее получалось, что и не думая она могла испортить настроение. Солнце садилось в море, и стекло на нашем столе горело.
– Надо выдохнуть воздух, а потом пить, – сказал я Инке.
Но Инка меня не слушала: она пила маленькими глотками и совершенно не морщилась. Вино было холодным и кисло-сладким, совсем не таким, как мы пили у Попандопуло. В тот вечер я заподозрил, что на свете существует очень много вин, – до этого я просто о винах не думал. Подошла Маруся: она часто подходила к нашему столику.
– Не спешите, – сказала она. – И как следует закусывайте.
– Куда нам спешить? За таким столом можно просидеть до утра, – сказал Сашка.
– Мальчики, в ресторане полагается ухаживать мужчинам. Саша, я на тебя надеюсь, – сказала Маруся и отошла – ее позвали к другому столику.
– Пожалуйста, – ответил Сашка. Он взял салат и положил себе на тарелку.
– Это по-сашкиному называется ухаживать, – сказал я.
– А что? Ах да... – Сашка передал салатницу Кате и стал смотреть, что бы такое взять еще.
Я уверен, что он не притворялся. Просто мы начали хмелеть и забывали, что говорим и что делаем. Волны катились под «Поплавком», а мне казалось, что плывет веранда к розовому горизонту. Тогда я оглядывался на пляж, и все сразу становилось на свое место. За столом Жестянщика смеялись. Лицом к нам сидела женщина. Она смотрела на нас и была немного пьяна. Она подпирала щеку рукой и улыбалась.
– Самое время выпить, чтобы они сдохли, – сказал Витька.
– Кто они? – спросила Катя.
– Володя, объясни.
– Разве мало на свете разного дерьма? В общем, кто-то кому-то всегда мешает жить. Чтобы не мешал, пускай сдохнет.
– А кто? – спросила Катя. – Я так просто не хочу.
– Я знаю кто. Давайте выпьем, – сказала Женя.
– Степик тебя устраивает? – спросил Сашка.
– Ладно. Степик пусть сдохнет. Степика мне не жалко, – сказала Катя.
Инка сказала:
– Володя, давай выпьем, чтоб она сдохла. Давай?
– Кто она?
– Ну та... – сказала Инка, и замолчала, и стала смотреть в море. – Ну, помнишь, на которую ты смотрел на пляже, – Инка засмеялась и заглянула мне в глаза.
– Пожалуйста, – ответил я. И, когда пил, мне даже в голову не пришло, что женщина, о которой говорила Инка, была на пляже с Джоном Данкером.
Инка пила и вдруг протянула над столом свой бокал. Я оглянулся. Женщина за соседним столиком улыбалась Инке и держала перед собой бокал. Она встала и подошла к нам:
– Можно?
Жестянщик принес ей стул и вернулся на свое место.
– Кончили десять классов? – спросила женщина.
– Кто вам сказал?
Женщина пожала плечами:
– Нетрудно догадаться. Моя сестренка тоже кончила десять классов.
– Очень трогательно, – сказал Сашка. – У вас есть сестренка, и она кончила десять классов.
– А что вы кончили? – спросил я.
– Я геолог.
– Очень трогательно. Вы геолог, а ваш сосед капитан дальнего плавания, – сказал Сашка.
– Ну и что же? – спросила женщина. Она еще улыбалась, но, по-моему, уже жалела, что подошла к нам, – это по глазам было видно.
Женя сказала:
– Выпьем за всех, кто в этом году кончил десять классов, и пусть сбудутся все их желания.
Женщина протянула свой бокал, она принесла его с собой, и девочки чокнулись с ней, а мы переглянулись и даже не притронулись к своим бокалам.
– На вид такие милые, а на самом деле злые...
Женщина пошла к своему столику. Мы не могли ей сказать, что наши желания уже не сбылись. А если бы и могли, то ей все равно бы этого не сказали. Жестянщик подошел за стулом. Он постоял, и я видел, как побелели его пальцы, сжимавшие спинку. Он ушел, а Инка сказала:
– Ну зачем ее обидели? Зачем обидели?
– Она, наверно, ничего о нем не знает. Надо ей рассказать, – сказала Катя.
– Мы уже пробовали. С нас хватит, – сказал я.
– Я ей все равно расскажу. Увижу на пляже и расскажу, – сказала Женя.
– Ничего ей не надо рассказывать. Ну зачем рассказывать? – спросила Инка.
Мы не злились на женщину. Просто у нас в голове не укладывалось, что геолог может быть в одной компании с Жестянщиком. Во внутреннем зале проигрывали через усилитель пластинки, а танцевали на веранде. Сашка до того обнаглел, что пошел с Катей танцевать. Сам не знаю как, но они танцевали. Я тоже попробовал, но у меня ничего не получилось. Инка могла танцевать, а я нет. Просто я никогда не занимался этим делом. Потом мы плевали в море. Стояли у перил и плевали. Первой начала Инка. На волнах покачивалась горлышком вверх бутылка, и Инка старалась до нее доплюнуть. Дурной пример заразителен, особенно если кругом много пьяных. Они стояли у перил и плевались. Одной бутылки на всех не хватило, и каждая новая компания кидала свою бутылку. Пришел директор «Поплавка» и стал всех стыдить. Но мы в это время уже сидели на своих местах.
Инка и Катя куда-то уходили. Маруся стояла в простенке между открытыми окнами внутреннего зала. Я долго смотрел на нее. Она опиралась плечом в простенок и смотрела «в никуда»: просто стояла с открытыми глазами. Глаза у нее были прозрачные, как у морских девчонок, а полные губы слегка подкрашены и все равно были бледные, и на щеках вместо ямочек проступали морщинки. Когда ее подзывали, она подходила и слушала, глядя куда-то поверх голов. Посетителей Маруся называла «гостями». По-моему, она от них устала и была о них невысокого мнения. Маруся оглянулась и подошла ко мне.
