есть рядом со мной имеет место некое помутнение воздуха, из чего я заключаю, что Асмодей все еще тут. Скорее всего, он испугался до состояния полной прозрачности. Асмодей! Асмодейчик! Я тоже хочу быть прозрачным! В это мгновение красный пиджак бьет меня по почкам. Я перекувыркиваюсь через кровать и вбок. Спасите меня! Я Атлант, который держит на голове мир. Нет, не мир! Всего лишь стенку номера. Стенка номера не выдерживает давления моей головы, и что-то оглушительно трескается. У стенки, видимо, перелом основания плинтуса. Перед моими глазами комната танцует хоровод. Я становлюсь почти прозрачным, как Асмодей. К сожалению, я прозрачен только для себя, но не для визитеров. Они решили сыграть в футбол. Красный пиджак играет роль форварда. Я играю роль мяча. За что?'!! Я влетаю носом в остатки бараньей ноги. Зубы мои рефлекторно дергаются, и нежная мякоть барана начинает таять в моем рту. У нее соленый привкус. Это привкус моей крови, и в этом баране застрял мой сломанный зуб. - У кого, козел, воровать вздумал? - шипит амбал. Я в ужасе завожу глаза. Я, кажется, понял. С чего я взял, что этот петух Асмодей сотворил барана? А если он его украл? А откуда же ему красть барана, как не этажом ниже?! - А-а... Это я глотаю барана вместе с собственными зубами. И тут внезапная мысль пронзает меня: а 'капуста'? Откуда эта паскуда взяла баксы? Тоже украла? Откуда? Не в хранилища же Токобанка он, сволочь, смотался за баксами? У кого в этом городишке самые крупные баксы? Я открываю глаза. Мои ребята лежат в позе издохшего карпа. Двое амбалов раскрывают дипломат, имеющий место быть на диване. - Шеф, - кричат они, - это не грины, тут книжки! Проклятая черная инкунабула летит на пол и довольно чувствительно трахает меня в ухо. Ничего. Меня сейчас еще и не так трахнут. И не только в ухо. И не только книжкой. - Шеф, - кричит третий, выволакивая из-под кровати дипломат с баксами, нашел. Все. Точно. Гад Асмодей спер баксы там же, где барана - у Леши Горбуна! - Вниз их, - командует красный пиджак. Кто-то заводит мои руки назад и защелкивает на них наручники. Кто-то вытаскивает из-под меня 'ТТ'. Меня берут за ноги и тянут вниз. Я еду, как макаронина, разбитая параличом, и пересчитываю головой ступеньки. На десятой ступеньке моя голова, переусердствовав, пытается пересчитать стальные шишечки, из тех, которыми к ступенькам крепятся стержни, придерживающие ковер, и мир гаснет, как выключенный телевизор. Все. Тайм-аут. Hard disk failure1. No boot device available2. Я лечу в мир, где один наш год считается за один их день.
* * *
Через некоторое время я открываю глаза. Я лежу в ванне. Руки мои скованы браслетами и заведены за проходящую мимо трубу. Мне за шиворот из крана хлещет холодная вода. Голос в вышине произносит: - Мишка, прикрути кран. А то утопнет. Поток воды превращается в капли. Водопроводная труба шипит и хрипит, как это бывает в самой обычной квартире пенсионерки-ветерана ВОВ. Я знаю, что будет дальше. Обычно в таких ситуациях я нахожусь по ту сторону ванны. На этот раз моя очередь. Задница моя заткнула сливное отверстие в ванне, и я лежу почти по подбородок в воде. Мне нестерпимо холодно. Кто-то вытаскивает меня из ванны и швыряет на пол. Скоро меня швырнут не на пол, а в мусорный бак. Наручники с леденящим душу визгом скользят по трубе, и руки мои, нелепо задравшись, кажется, выворачиваются из суставов. Левое плечо точно вывихнуто. Я трясусь от холода. - Мокрый, - отмечает чей-то голос, - под себя наделал. С меня действительно льет, но это, братцы, вода. - Не дождетесь, - говорю я, - чтобы Ходжа под себя делал. Уж я лучше на вас нассу. Это я зря. В моем положении следует помалкивать. Я кругом виноват. Недоглядел за бригадой. Где этот, как его, Асмодей? Плевать мне, что он дьявол! 'беретту' мне, 'беретту' для Асмодея! Ах, его не берет 'беретта', ах, он существо нематериальное? Тогда святой воды мне! Полный боезапас! - Холодно ему, - говорит кто-то. - Ничего, - говорят мои банщики, - сейчас высушим и выгладим. Я приподнимаю глаза. Надо мной стоит все тот же красный амбал: это он волок меня из ванной. Энтузиаст сушки и глаже-ния стоит чуть слева. В руках он держит старый добрый утюг. - Ты чей? - говорит амбал, наклоняясь ко мне и помахивая перед носом какой-то ксивой. - Братцы, - хриплю я, - я из бригады Князя. Ошибочка вышла... Идиот у нас тут завелся... Позовите Горбуна... И делаю вид, что отключился. Амбал пинает меня ногой, но я остаюсь недвижим, как стрелка спидометра в выброшенном на свалку 'Запорожце'. Хлопает дверь. Я остаюсь в ванной один. Амбалы, видимо, пошли за Горбуном. Я лежу в холодной луже и с ужасом думаю, во что я вляпался. Сейчас придет Горбун. Что я ему расскажу? Что его чемоданчик спер чужак? Какой чужак? Бес? Какой бес? Ах, с рогами и копытами? Из преисподней? Ты с каких пор на колесах сидишь, падла? И тут меня обжигает мысль. Книги! Горбун взял книги! Положим, он догадается, что это книги Князя. Положим, Князь и Горбун помирятся. За чей счет? За мой счет. Я поссорил двух воров.Что со мной будет, догадаться нетрудно. Хуже бывает только с чиновником, который поссорил два банка. Я вновь открываю глаза. Моему взору предстает маленькая, гнусная гостиничная ванна с сантехникой 'made in Тьмутаракань'. Стены выложены кафелем. На черном шнуре качается выключенная лампочка. Наверху, в стене, форточка размером с книжку-покетбук. Стекло закрашено масляной краской, но форточка раскрыта, и в комнате довольно светло-Внезапно я слышу шум крыльев, и в форточку просовывается голова черной вороны. - Привет, ясновельможный пан, - говорит ворона, - ты жив? - Асмодей! Сукин сын! Это ты? - Я, ясновельможный пан. - Живо! Вытащи меня отсюда! Ворона вспархивает в комнату и цепляется когтями за водопроводный кран. Фррр! Он стремительно увеличивается в размерах. Черт! Он превращается в змею! Анаконду! Но в ту секунду, как я это понимаю, змея пропадает, и на ее месте сидит кролик. - Асмодей! Ты что?! - Простите, ясновельможный пан! Я перепутал заклинания! Кролик стремительно начинает раздуваться в размерах! О боже мой! Он превращается в слона! Он меня раздавит! - ..! - ору я. На месте недовыпеченного слона стоит Асмодей, в этой своей поганой хламиде. Двоечник нашелся на мою голову! Домашние задания надо было учить! Что он делал, когда в школе изучали заклинания? Молодым бесовкам под юбки лазил? - Сними с меня браслеты, - командую я. - Как? - Как хочешь! Что, не умеешь снимать браслетов? Асмодей тупит глазки. - Когда мы проходили в школе цепи и колодки, - шепчет он, - я болел гриппом... Я не помню заклинаний... - Тогда принеси ключи! Воровать ты умеешь! Асмодей начинает таять. - Стой! Поздно! В дальнем конце коридора слышны шаги. Это по мою душу. То есть по мою душу пришел Асмодей. Те придут по мое тело. Черт! Если они меня прикончат, то и бес будет рядом, чтобы доставить меня по назначению! - Асмодей! Помоги мне! Что-нибудь ты, сволочь, можешь сделать? - Превратить вас в ворону, - советует Асмодей. Гм. Если я стану вороной, то моя лапка сама собой выскользнет из наручников... Однако этот двоечник... Снаружи скрипит замок. - Превращай! - кричу. - Е... твою мать! Бах! Трах! Мне показалось, что пол летит ко мне навстречу и сейчас как по мне вмажет! Не вмазало! Я открыл глаза - пол в десяти сантиметрах подо мной, и шея моя такая гибкая-гибкая. Я гляжу вниз - под шеей лапки, такие зелено-серые, поворачиваю голову влево - мама! Там панцирь! Этот прогульщик превратил меня в черепаху! Дверь в номер распахивается. На пороге стоят Лешка Горбун, красный амбал и еще кое-какое бандитское ассорти. - Бля! Убежал, скотина, - орет красный амбал. - Обыщите ванну, - командует Лешка Горбун. Вот псих! Ну спрашивается, зачем ему обыскивать ванну? Куда в этой ванне может спрятаться мужик ростом метр восемьдесят пять? Амбал, оттопырив задницу, лезет под ванну и, конечно, выволакивает меня. То есть он не знает, что это я. Он думает, что выволакивает черепашку. Я от страха - вдруг признает - скрючился и голову сунул под панцирь. - Гля, - говорит амбал, - зверюшка. Откуда она тут? И с досады хочет швырнуть об стенку. И в этот момент внизу раздаются шум и торжествующие выкрики: - Словили голубчика! Дверь ванной распахивается, и вводят - мать честная! - вводят меня. Я вытаращил свою черепашью голову из кармана амбала и стал смотреть. Я - то есть не я, то есть это было одето точно так же, как я, и рожу имело такую же. Тут я сообразил, что это должен быть Асмодей. Больше некому. Похоже, что им, бесам, так же легко переодеть тело, как людям надеть другой пиджак. Караул! Принял, сволочь, мое обличье, документы прикарманил, меня в черепахи определил, и будет эта гнусь теперь жить в России и подыматься вверх по лестнице чинов и званий. Может, министром станет, а может президентом. И тут я представил себя - то есть его - в роли президента, и мне показалось так сладко-сладко... Но потом я подумал, что с моей творческой биографией ему президентство не светит. Эта гнида, скорее, какого-нибудь Чубайса в черепаху превратит и на себя его личину напялит. И я буду, таким образом, совсем ни при чем, и рожа не моя, и душа чужая. И тут мне так горько-горько сделалось, что я этакую гниду в мир пустил, что я чуть не крикнул на всю комнату: 'Я здесь - а это самозванец!' А беса - то есть меня - тем временем шварк на пузо перед Горбуном. - Ты чей такой крутой? - спрашивает Горбун, - тебя кто послал мне праздник портить? Я-не я - молчу. А чего ему, фраеру позорному, говорить? У него ж последняя информация о нашем мире датирована 1395 годом. - Простите, - говорит мой бес, - ясновельможный пан, это случайно вышло. - Случайно только гуси трахаются. Кто тебя послал? Бес мнется. Он не знает, что отвечать. Вероятно, в 1395-м крутые ребята вели себя иначе. Горбун вынимает из кармана здоровенный 'люгер' и бьет беса рукояткой 'люгера' по зубам. Кусочки перламутра с рукоятки и зубы отскакивают в разные стороны. - Кто тебя послал мне праздник поганить? - Он сказал - Князь, - подает голос красный амбал. Я не сказал - Князь! Я сказал, что я из бригады Князя! - А остальные
