что говорят? Бандиты прячут глазки. - Да нежные они больно, - подает голос один. - Передохли, как пион при заморозке. Е..! Они завалили моих ребят! - Откуда Князь знал о бабках? Бес молчит и хлопает ресницами. Черт. Я и не знал, что у меня такие красивые ресницы. Красный амбал заходит сзади и надевает на голову бесу полиэтиленовый пакет. Пакет крепко скручивают, так, чтобы пациент не мог дышать. Вот сейчас он начнет дергаться и задыхаться... Бес не дергается и не задыхается. Он сидит и спокойно посматривает на народ сквозь плотный, полупрозрачный пакет. Проходит минута, другая, третья. - Сорви пленку, - орет Горбун,-а 'то он сейчас копыта откинет! Пакет срывают, и бес сидит под пакетом свежий, как персик из рефрижератора. У черепашьего зрения, оказывается, есть свои особенности. Во- первых, я вижу мир в черно-белых тонах. Наверное, когда господь творил черепах, инженеры еще не подкинули ему идею цветного кинескопа. Во-вторых, периферическое зрение у черепахи шикарное. Оно классом выше, чем у шестнадцатикамерной системы наблюдения, которую Князь недавно завел на своей дачке. Я вижу все, что происходит впереди меня, все, что сбоку, и немножечко из того, что происходит сзади. Этим-то своим шестнадцатикамерным зрением я вижу, как один из помощничков Горбуна приносит паяльник и удлинитель. - Ну что, детка, - ласково спрашивает Горбун, - Князь тебя послал по мою душу или за чемоданчиком? - Да ничего такого не было, - говорит бес, - а просто один человек попросил меня принести этих бумажек, я поглядел, где их можно достать, и принес. - Какой-такой человек? Бес глупо хихикает и изрекает, падла; - Да вон он, в твоем кармане, - и кивает на мою черепашью физиономию. - А парень-то уже того, тронулся, - комментирует амбал. - И думать нечего, - заявляет Горбун, - это работа Князя. - Вечно у него такие придурки в банде. Обиделся, значит, на меня за Полесск. Ладно. Я ему такой Полесск устрою. Я его урою. Я его... И Горбун в кратком, но исчерпывающем выступлении разъясняет любопытным слушателям, что именно он сделает с Князем. Некоторые его обещания явно неправдоподобны с физиологической точки зрения. - Бывайте, ребятки, - говорит Горбун и делает ручкой. - А этого? Горбун проводит рукой у себя под подбородком. - В Москву! - кричит Горбун, как три чеховских сестры. - Мне нужен Князь, а не его 'шестерка'. Слышь, Лось? Кончишь с этим - ив Москву. Дверь за Горбуном захлопывается. Лось - то есть амбал - переводит свой 'люгер' на автоматический огонь и начинает стрелять. 'Люгер' без глушака. Шум стоит обалденный. Отработанные гильзы сыплются на пол, как пшеница из элеватора. Я (то есть бес) становлюсь похожим на дуршлаг. Это очень неприятно, когда тебя расстреливают на твоих же глазах. Если этот бес просто прикинулся мной, это его дело. Но если это и вправду мое тело, то моя душа просто на глазах лишается жилплощади. Лось опустошает магазин и перестает стрелять. Бес стоит у стенки и кротко моргает. Из него хлещет, как из простреленного нефтепровода. Затем он встряхивается, шепчет чего-то и стоит целый и невредимый. - Е... - говорит Лось, - и пуля его не берет! Ну ладно, я пока раздумал стрелять. Бес берет своей правой рукой левую руку, и левая вдруг отнимается от плеча. У беса, впрочем, тут же отрастает новая, а левая рука превращается в обломок водопроводной трубы. - Мама! - говорит Лось, от изумления забыв более ядреные выражения. И тут же экс-конечность обрушивается ему на голову. Лось вырубается. Любитель стирки и глажения бросается к дверям. Правая рука беса растет с непостижимой скоростью, обгоняя бегущего бандита. Пальцы беса смыкаются на его макушке в тот момент, когда он уже возится с дверью, удлиняются, чтобы было удобней держать, и - бац - голова бандита с приличным даже для СУ-27 ускорением сталкивается с дверной фанерой. Обе пришедшие в столкновение стороны несут тяжелые и невосполнимые потери. Дверь раскалывается. Бандит падает затылком о пол. Он вот-вот отдаст душу... гм, я теперь сомневаюсь, что он отдаст душу Богу. Бес шепчет заклинание, и я опять превращаюсь в человека. - Ну что, пошли, - говорит Асмодей. - Где мои ребята? - Померли, - разъясняет бес, - ты один живой остался. Я нагибаюсь над поверженным Лосем и вынимаю из его руки 'люгер'. 'Люгер' слишком легок - видно. Лось расстрелял всю обойму. Я шарю в кармане Лося, нахожу запасную обойму и вставляю ее. Лось открывает глаза и, видимо, начинает приходить в себя. Ему, наверное, кажется, что у него в глазах двоится, потому что перед ним стоят два совершенно одинаковых Шарифа Ходжаева. Лось чего-то шепчет. - Сдача за ребят, - говорю я и спускаю курок. На лбу Лося расцветает красный первомайский пион. Я поворачиваюсь и стреляю в затылок второму боевику - мертв он там или не мертв, а выстрелом покойника не испортишь. - Вот теперь пошли, - говорю я бесу. Бес довольно улыбается. Его сегодняшнее появление пополнило топливные запасы ада по крайней мере пятью грешниками. А до полуночи еще далеко.
* * *
Мы выбегаем на крыльцо. Нашей тачки нигде нет - видимо, 'шестерки' Горбуна уже устроили ей ремонт с пристрастием. В пяти метрах от меня стройный юноша в камуфляже любовно моет серебристый бок шестисотого 'мерседеса'. Юноша улыбается несколько ошеломленно, но тут моя пятка въезжает поперек его улыбки. Юноша влетает задом в урну для мусора, установленную у крыльца лет десять назад и с тех пор не опорожненную. Он все так же ошеломленно улыбается, однако теперь в его улыбке не хватает двух зубов. - Рвем когти, - командую я, зашвыривая Асмодея на переднее сиденье и сам плюхаясь за руль. 'Мерседес' срывается с места, поддав бампером ведро с водой, из которого омывал его юноша. Вслед за нами на крыльцо гостиницы выскакивают подручные Горбуна и начинают деловито палить вслед удаляющемуся 'мерсу'. Шум стоит изрядный. Свинца вокруг выпадает больше, чем над предприятиями 'Дальполиметалла'. Когда выясняется, что проку от этого немного, бандиты запрыгивают в синий 'джип чероки' и ломят вслед. Наша тачка подпрыгивает на поворотах, как воробей перед воробьихой, и желтые фары 'чероки' лыбятся на меня из зеркала заднего вида. Мы, кажется, отрываемся... - Нам направо, - вдруг говорит бес. - Куда направо! Там тупик! - Там не тупик. Там дом Горбуна. Там книга. Я вдруг понимаю, зачем он меня вытаскивал из ванны и что ему нужно. Ему нужна книжка с заклинаниями, которая осталась у Горбуна и без которой он не может вернуться в родные пенаты. Ему нужен я, чтобы прочитать заклинания. Без этих двух ингредиентов бедный бес обречен скитаться в нашем мире до конца вечности, который вряд ли наступит в обозримый исторический период. Я - ценный кадр. Я незаменим. Впервые в жизни. Мы наконец вылетаем на шоссе, под носом у важного белобокого автобуса, который испускает негодующий вопль, и я гляжу на приборный щиток и начинаю ругаться. - Что такое? - встревоженно спрашивает бес. - У нас кончается бензин. - А что такое бензин? - Та штука, которую подают в мотор, чтобы он работал, - пояснил я. Асмодей с интересом воззрился перед собой. - Ты хочешь сказать, что бензин - это та водичка, которая поступает в стальную банку, а оттуда - в четыре колбы, которые ходят вверх и вниз? - Ты что, видишь сквозь капот? - А как же? - В общем, ты прав. Бес задумался. - А в машинах преследователей - тоже бензин? поинтересовался он. - Да!!! - А что, если я перелью бензин из их баков в наш - это нам как-то поможет? - Мужик, - с чувством произнес я, - это было бы в кайф! И тут же указатель бензина пошел вправо. - Стой, - заорал я, когда стрелка подошла к отметке сорока литров, - стой, перельешь! - Но я взял бензин только у одной машины, - запротестовал бес, - а что делать с остальными? - Вылей его на дорогу, - говорю я, - или нет, погоди! Я радостно щерюсь. - Слушай, Асмодей, - говорю я бесу (да ну его с его иудейским именем), ты видишь, как устроен двигатель? Ты видишь, что после того, как в цилиндр впрыснут бензин, сверху подается искра, от которой загораются бензиновые пары? - Ну да. - А теперь сделай так, чтобы на автомобилях преследователей эта искра была подана не на цилиндр, а в бензобак... Я не договорил. Руль вышибло у меня из рук. Я взмыл в небо задницей кверху и увидел далеко под собой разлетающийся в разные стороны 'мерседес'. А сам бес стоял среди всего этого бедлама как ни в чем не бывало и оглядывался с видом шестилетней девицы, разбившей любимую чашку дедушки. Ему-то было нипочем! Подумаешь, взорванный бензобак! Если подумать, так у них там в аду именно такой климат. Он, можно сказать, грелся на солнышке и чувствовал себя как дома. Тут траектория моего полета изменилась, я пошел на снижение, спланировал головой в кусты и вырубился. Проклятый двоечник пустил искру в бензобак. Но, естественно, перепутал. Он пустил ее в наш бензобак. Через двадцать минут я и Асмодей въехали в широкий двор виллы Горбуна. Меня выволокли из джипа, где я сидел, зажатый, как котлета в гамбургере, провели в дом и дали изрядного леща. Я пролетел короткое расстояние по воздуху и с шумом обрушился к двум маленьким ножкам, одетым в кроссовки 'адидас' тридцать восьмого размера. Я трепыхался довольно вяло, как таракан, у которого отрезали голову. Потом я попробовал было приподняться, но тут одна из кроссовок не по размеру больно врезала мне по шее, я ойкнул и уставился глазами вверх. Надо мной, как Останкинская телебашня над муравьем, высился Горбун. В руках он держал злополучную колдовскую книжку. Меня вздернули на ноги, я повернул голову и увидел, что в комнату вводят Асмодея, так и не удосужившегося переменить личину. - Ого, какие мы похожие, - откомментировал наше появление Горбун. - Это чего же в нас похожего? - огрызнулся я, - у него синяк слева, а у меня справа. - Тачку мою угрохал, - задумчиво протянул Горбун. - Бес попутал, - сказал я. - Это вот кто бес? Он? И Горбун кивнул на моего спутника. - Он и угрохал, - злобно говорю я, - двоечник! - Мне книжка нужна, - виновато объяснил бес, - а Шариф не хотел за книжкой к вам заезжать. Вот я и решил
