обстоятельствах этой ужасной драмы. Катер из Кроу-Нест будет ждать в Кинсвир-Ферри поезда, приходящего завтра в два часа, и я надеюсь, что увижу вас через несколько часов».
Письмо кончалось выражением благодарности и сожалениями, что отпуск Марка испорчен происшедшей трагедией.
Тотчас же мысли Марка направились к красивой вдове, и на время сыщик забыл важность полученного письма. Ожидание близкой встречи наполняло его сладким и необыкновенным волнением. Он немедленно отправил телеграмму с извещением, что приедет поездом в два часа. Только после этого мысль вернулась к письму Роберта Редмэйнеса. Брендон задумался.
— Брат всегда брат, — размышлял он, — и уединенный дом на морском берегу может служить очень хорошим убежищем для преступника.
Глава 4
Улика
Моторная лодка ждала в Кинсвир-Ферри, когда Марк Брендон сошел с поезда. Марк с берега заметил, что лодкой управляет всего один матрос, но когда поднялся по мостикам, внутри лодки увидел пассажира; сердце его сильно забилось: в сидевшей на скамье женщине он узнал Дженни Пендин.
Она была в трауре, и по усталому и окаменелому выражению ее лица Марк понял, что она потеряла всякую надежду. Сочувственно пожав вдове руку, он сказал, что писал ей в Пренстоун, но, узнав о письме Роберта Редмэйнеса, поспешил сюда; он просил рассказать подробнее о письмах, но вдова отказалась говорить:
— Мой дядя сам вам все расскажет. По-видимому, ваши предположения оказались правильны. Мой муж погиб от руки сумасшедшего маньяка.
— Я теперь переменил мнение, миссис Пендин, и такое предположение начинает казаться мне совершенно невероятным: не может потерявший разум человек так ловко скрываться от полицейского преследования. Вы знаете, откуда пришло письмо? Вы должны были мне дать немедленно.
— Я говорила дяде Бендиго.
— Он уверен, что письмо действительно от его брата?
— Конечно; сомнений быть не может. Письмо было отправлено из Плимута. Но, пожалуйста, не спрашивайте меня, мистер Брендон. Мне так тяжело обо всем этом думать.
— Надеюсь, вы вполне здоровы? — любезно осведомился он, — я знаю, что в первые дни вы держались с необыкновенным мужеством.
— Я живу, — ответила она, — но жизнь моя окончена.
— Не надо так думать. Позвольте повторить вам слова, которые мне самому помогли, когда умерла моя мать. Старый священник мне сказал тогда: «Думайте, чего хотела бы покойница, и старайтесь угодить ей». Это кажется не много, но это удивительно помогает.
Лодка быстро скользила по воде вдоль скалистого берега.
Тщетно подождав ответа, Марк продолжал:
— Вам нужно заняться чем-нибудь. Умственный и физический труд значительно облегчают душевные страдания.
— Это такой же наркотик, как вино или опиум, — устало ответила она. Нет, я буду нести до конца посланное мне испытание. На мне лежит долг перед мертвым.
— Вы мужественная женщина. Вы должны жить и своей жизнью давать счастье людям.
Впервые улыбка пробежала по ее губам, и на мгновение осветила прекрасное лицо.
— Вы очень добры и милы ко мне… Благодарю вас, — ответила она и круто переменила разговор, указав на сидевшего к ним спиной рулевого. — Вы обратили на него внимание?
— Нет.
— Он итальянец из Турина, и недавно в Англии. Но правда, он больше похож на грека, чем на итальянца? — на древнего грека, вы не находите? Он похож на классическую статую.
Дженни Пендин окликнула рулевого: «Дориа!». И матрос повернул к ней загорелое, красивое, гладко выбритое лицо. Марк привычным взглядом отметил живой и умный блеск черных, оттененных густыми ресницами, глаз.
— Он очень умен, — продолжала вдова, — и превосходно делает все, за то ни возьмется. Дядя Бендиго не нахвалится им и говорит, что он происходит из очень древней итальянской семьи…
Лодка замедлила ход и пристала к берегу. Дориа накинул мостки и помог миссис Пендин и Брендону выйти из лодки. Маленькая бухта была закрыта со всех сторон скалами и, казалось, не имела выхода. Но Дженни, быстро пройдя вперед, привела Брендона к высеченным в скалах ступеням. Поднявшись вслед за ней на порядочную высоту, — Марк насчитал двести ступеней, — сыщик очутился на ровной, усыпанной морским песком террасе, шириной пятьдесят-шестьдесят шагов. По обеим сторонам стояли и глядели в море две старинных медных пушки; посреди была разбита клумба, окруженная аккуратным забориком из морских раковин.
— Кто другой, кроме моряка, мог бы поселиться в таком месте? — произнес Брендон.
Человек средних лет приблизился к ним, держа под рукой подзорную трубу. Бендиго Редмэйнес был плотно сложен, широк в плечах и, действительно, походил на обветренного штормами морского волка. Он снял шляпу и открыл коротко остриженные, густые и щетинистые ярко-рыжие волосы, чуть светлее, чем его рыжая борода, и подернутые сединой бакенбарды; верхняя губа была выбрита и углы рта свисали вниз; из-под лохматых рыжих бровей мрачно глядели темные глаза.
Брендону он не понравился.
— Ага, приехали, — произнес моряк, пожимая руку.
— Есть новости?
— Никаких, мистер Редмэйнес.
— Ишь ты! Подумать, что Скотланд-Ярд не может до сих пор поймать несчастного сумасшедшего.
— Вы должны были бы нам помочь, — сухо возразил Брендон, — правда, что вы получили письмо от брата?
— Получил. Я сохранил его для вас.
— Вы потеряли два дня.
Бендиго Редмэйнес проворчал что-то сквозь зубы.
— Идем, я вам покажу письмо. Будь я проклят, если я что-нибудь понимаю. Но одно ясно: брат написал письмо и послал его из Плимута; и если он сделал то, что хотел сделать, то вряд ли вы его теперь найдете.
Он обернулся к племяннице.
— Через полчаса будет чай, Дженни. А пока я проведу мистера Брендона в мою круглую комнату.
Миссис Пендин скрылась внутри дома, и Марк последовал за рыжим моряком.
Большая, круглая комната выходила широкими окнами на море и вся была заставлена диковинными предметами, привезенными моряком из своих путешествий.
— Мой наблюдательный пункт, — объяснил Редмэйнес, — отсюда в подзорную трубу я наблюдаю за морем. А там, в углу, моя койка. Я иногда здесь ночую.
— Настоящая капитанская каюта, — сказал Брендон. Замечание понравилось Бендиго; он улыбнулся.
— Да… А когда дует ветер, то кажется, что даже качает, ей-богу.
Он подошел к высокому шкафу в углу, вынул из него деревянную шкатулку и достал письмо.
Брендон опустился на стул у открытого окна и медленно прочел. Письмо было написано крупным, размашистым почерком, и строки ползли слева направо, оставляя с левой стороны пустой белый угол:
«Дорогой Бен.
Кончено. Я покончил с Майкелем Пендином и сунул его туда, где его найдут только в день Страшного Суда. Что-то подняло мою руку; но теперь жалею, что это сделал, — не его жалею, а себя. Сегодня ночью
