— С кем же это?
— Со всеми, кто принимает наш метод и не пьянствует. Состав у нас пестрый: поэты-неудачники, драматурги, имевшие раз в жизни успех на театре, девушки с университетским дипломом. На разработку идеи мы сажаем их по двое, а если дело стопорится, еще двойку сценаристов сажаем параллельно.
Случалось, у меня целых три пары разрабатывали замысел одновременно и независимо одна от другой.
— И такая дублировка им нравится?
— Нет, и мы стараемся им не говорить. Они не гении — при любой другой системе их производительность была бы ниже. Но эти Тарлтоны — супружеский тандем с Востока — весьма недурные сценаристы. Тарлтоны только что узнали, что не одни разрабатывают тему, и это их коробит, ранит их «чувство целостности и единства» — они именно так мне и заявят.
— Но что же тогда придает у вас работе эту необходимую целостность, это единство?
Стар помолчал; лицо его было сурово, лишь в глазах поблескивали искорки.
— Единство даю я, — сказал он. — Всегда рад буду видеть вас на студии.
Затем Стар принял Тарлтонов. Их работа ему по душе, — сказал он, глядя на миссис Тарлтон, точно именно ее творческий почерк различая сквозь машинопись. Он сообщил им ласково, что переводит их на другой фильм, где меньше гонки, больше времени. Как он и надеялся, они попросили оставить их на прежней теме — они понимали, что так быстрее пробьются на экран, пусть даже только в качестве соавторов. Система работы позорная, — признал он, — грубая, прискорбно коммерческая. Он не упомянул лишь, что сам ее создал.
Когда он проводил их, мисс Дулан торжествующе объявила:
— Мистер Стар, вас к телефону — дама с поясом. Стар уединился в кабинете, сел за стол, взял трубку, и под ложечкой у него сжалось. Он еще не решил, чего хочет. Дело Пита Завраса обдумал и решил, а свое не обдумал.
Первоначально он хотел только узнать, не с профессионалками ли столкнулся, не актриса ли это, подделавшаяся под Минну, — он сам как-то велел загримировать молодую актрису под Клодетту Кольбер и снять при тех же поворотах головы.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте.
Слыша этот недоуменный голос, ловя в нем отзвук прошлой ночи. Стар ощутил наползающий опять озноб ужаса и отогнал его усилием воли.
— Вас нелегко было найти, — сказал он. — Смит — а кроме этого известно лишь, что вы у нас недавно. И пояс серебряный.
— Да-да… — Голос звучал все еще стесненно, неуверенно. — На мне вчера был серебряный пояс. Ну а дальше о чем?..
— С кем я говорю? — спросил голос с оттенком потревоженного дамского достоинства.
— С Монро Старом, — сказал он. Пауза. Имя это на экранах не мелькало и, по-видимому, мало о чем ей говорило.
— Ах, да-да. Вы были женаты на Минне Дэвис.
— Да.
Неужели подстроено? Перед ним снова встал ночной облик, и эта кожа, неповторимо светлеющая, точно фосфором тронутая. Неужели все-это подстроили с враждебной целью? Не Минна и вместе — Минна… Ветер колыхнул занавески, зашуршал бумагами на столе, и сердце чуть дрогнуло — так густо реален был день за окном. Окунуться в него, была не была, — увидеть ее снова, это лицо в звездной дымке, этот сильный рот, — созданный для нищего и храброго человечьего смеха.
— Я хотел бы увидеться с вами. Не встретиться ли нам на студии?
Поколебалась — и твердый отказ.
— Я крайне сожалею, но встретиться не могу. Сожаление чисто формальное.
От ворот поворот. Как ножом отрезала. На помощь Стару пришло простое суетное самолюбие и придало настоятельности его просьбе.
— Я хотел бы увидеть вас. Есть причина.
— Но я, к сожалению…
— Тогда разрешите подъехать к вам домой? Опять она молчит — не колеблясь, а просто выбирая слова для ответа.
— Вы не все обо мне знаете, — проговорила она наконец.
— Вы замужем, что ли? — сказал он уже нетерпеливей. — Это к нашей встрече не имеет отношения. В ней нет ничего тайного. Если у вас муж, приходите вдвоем.
— Я… я никак не могу.
— Но почему же?
— Даже сейчас вот говорю с вами и глупо себя чувствую. Но ваша секретарша настаивала — я уж подумала, не обронила ли что-нибудь в воду, а вы нашли.
— Я очень прошу вас уделить мне пять минут.
— Хотите снимать меня в фильме?
— Нет, я не за тем.
Молчание, такое длинное, что он решил — она обиделась.
— Где же с вами увидеться? — спросила она внезапно.
— А на студии? Или дома у вас?
— Нет, лучше в другом месте.
И неожиданно он стал в тупик: какое назвать место? Домой пригласить? В ресторан? В коктейль-бар? Где встречаются люди? Не в доме же свиданий?
— В девять часов где-нибудь, — сказала она.
— Боюсь, что в девять не удастся.
— Тогда не нужно.
— Хорошо, пусть в девять. Но давайте неподалеку от студии. На Уилширском бульваре есть кондитерская…
Было без четверти шесть. В приемной ожидали двое, они являлись ежедневно в это время, и каждый раз их просили прийти завтра. Дело было не столь существенным, чтобы заняться им немедленно, несмотря на одолевавшую в этот час усталость, и не столь маловажным, чтобы вовсе отмахнуться от него.
И, снова отложив прием. Стар посидел за столом неподвижно, думая о России.
Вернее, о фильме про Россию, обсуждение которого займет сейчас тридцать безрезультатных минут. О России, он знал, тьма сюжетов, не говоря уже про Главный Сюжет, — и у него целая бригада больше года была занята разысканиями и созданием сценариев, но все получалось не то. Стар чувствовал, об этом можно сказать масштабно, крупно, языком Американской революции, а выходило иначе, упиралось в неприятные проблемы. Он считал, что относится к России по-справедливому, — картину он хотел поставить самую доброжелательную, но оборачивалось это лишь тугой головоломкой.
— Мистер Стар, к вам мистер Драммон, мистер Кристоф и миссис Корнхилл по поводу русского фильма.
— Хорошо, давайте их сюда.
Потом, с шести тридцати до семи тридцати, он просматривал отснятое днем. В другой раз он так и просидел бы до ночи в просмотровой или в зале перезаписи, но сегодня сказывался недосып — и предстояло свидание. По дороге в кафе он зашел к себе. В приемной ждал его Пит Заврас с рукой на перевязи.
— Ты Эсхил и Еврипид кинематографа, — сказал Заврас с поклоном. — И Аристофан, и Менандр тоже.
— Кто они такие? — улыбнулся Стар.
— Мои соотечественники.
— Я не знал, что у вас в Греции делают фильмы.
— Ты отшучиваешься, Монро, — сказал Заврас. — А я хочу то сказать, что ты великолепнейший парень.
