На крыльях солнце несли, На черный день Лучей не прятали, А жили жадно — Так, словно к рассвету расстрел. Транжирили Руду непопадя, Любви ведро Делили с прорвою, Роднились с пиявками И гнезда вили в петлях виселиц. Ветрам Вверяли голову, Огню — Кресты нательные, Легко ли быть послушником В приходе ряженых? Христос с тобой, Великий каверзник! Стакан с тобой, Великий трезвенник! Любовь с тобой, Великий пакостник! Любовь с тобой! Тянулись косяки Да жрали легкие, От стен сырых Воняло жареным, Да белые снега сверкали кровью Солнцеприношения. Да ныли-скалились Собаки-нелюди, Да чавкала Зима-блокадница. Так погреба сырые На свет-волю Отпускали весну. Шабаш! Солнце с рассвета в седле, Кони храпят да жрут удила. Пламя таится в угле. Небу — костры, ветру — зола! Песни под стон топора. Пляшет в огне чертополох. Жги да гуляй до утра, Сей по земле переполох! Рысью по трупам живых, Сбитых подков не терпит металл. Пни, буреломы и рвы, Да пьяной орды хищный оскал. Памятью гибель красна. Пей мою кровь, пей, не прекословь! Мир тебе воля-весна! Мир да любовь! Мир да любовь! Мир да любовь![139]

Обращает на себя внимание созвучие заглавия песни и прозвища Башлачева, принятого в рокерской среде: Шабаш — Саш-Баш. Но главное, конечно же, проекция судьбы Башлачева на «петербургский миф», на судьбы тех, кто «исстари» «тянулся к гранитным рекам», тех, кто «Ветрам / вверяли голову, огню — / кресты нательные».[140] Амбивалентное ощущение города на Неве, «прекрасного и зловещего, притягивающего, завораживающего, вдохновенного и больного»[141] (Н. Барановская), продиктованного всей традицией «петербургского текста» русской литературы, у Кинчева сопрягается с амбивалентностью ухода Башлачева — и боль утраты от потери друга, [142] и, в то же время, ощущение легенды, которая только что родилась, ощущение приобщения к великому акту ухода большого поэта. Не случайно финал этой песни — провозглашение прихода весны, начала новой жизни: «Мир тебе воля-весна! / Мир да любовь! / Мир да любовь! / Мир да любовь!». Важно отметить в песне «Шабаш» и активное использование Кинчевым некоторых башлачевских поэтических приемов (эти приемы обозначены А.Э. Скворцовым: «Во-первых, <…> паронимическая аттракция. Во-вторых, <…> своеобразная аккозиональная поэтическая этимология <…> И в третьих, <…> неожиданно иная мотивация для устойчивых языковых конструкций и подключение их к иным семантическим рядам»,[143] исследователь указывает на использование этих приемов в стихотворении «Когда мы вместе», но они характерны и для других стихов Башлачева), привлечение языческой и христианской тематики, столь характерной для стихов Башлачева, но все это — темы для специальных работ, посвященных поэтике Кинчева. Мы же только скажем, что Кинчев в стихотворении «Шабаш» актуализировал «текст смерти» Башлачева, синтезировав свое виденье традиционных мотивов амбивалентного «петербургского мифа» и элементы башлачевской поэтической системы.

Тогда же — в 1988-м году — в программе «Пластун» группы ДДТ прозвучала «пронзительная баллада памяти только что покончившего с собой Александра Башлачева “Дороги”».[144] Автор — близко знавший Башлачева Юрий Шевчук:

Растеклись дороги по моим глазам, Дороги-недотроги к мутным небесам. А я вчера да на пиру побывал. Да ничего не выпил, не съел. Я вчера в облаках закопал, Я вчера… А я вчера похоронил корешка, А он, подлец, да помирать не захотел. Корешок растет живехонек в земле. А я где? Расплылись закаты на моем лице. Как начинали крылато мы? Какими станем в конце? А вот пришла погодка, Чего хочешь выбирай. Постой с тюрьмой да сумой не рядись. Не зарекайся: прости да подай,
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×