Оглянись… А я вчера похоронил корешка, А он, подлец, да помирать не захотел. Корешок растет живехонек в земле. А я где? Эй, Виталька, наливай, наливай. Накрывай, старик, да крой до краев. А вот пришла погодка, Кого хочешь выбирай Из десяти холуев.[145]

Не ставя перед собой задачи анализировать этот текст, обратим внимание лишь на то, что и Юрий Шевчук актуализирует «текст смерти» Башлачева в соответствии с традицией текстов такого рода. Можно отметить такие устоявшиеся в мифе о Поэте мотивы, как дорога в небо (приобщение к ангелоподобным), жизнь после жизни (в стихах, в памяти близко знавших людей), наконец — проекция судьбы объекта на собственную судьбу. Отметим в «Дорогах» и характерные для Башлачева поэтические приемы обращения с фразеологизмами: «Постой с тюрьмой да сумой не рядись. / Не зарекайся: прости да подай», «да крой до краев»; близкий к башлачевскому способ стилизации под фольклорные и древнерусские тексты с нанизыванием фраз при помощи союза «да» и т. п… Таким образом, Шевчук, как и Кинчев, пошел в собственном поэтическом творчестве по пути декларации башлачевского «текста смерти», но в русле собственного художественного мира.

Схожим путем пошел и еще один друг Башлачева — Святослав Задерий, написавший стихотворное послание: «Через какое-то время я написал ему письмо. Туда, где он сейчас находится. Говорят, самоубийц пятнадцать лет на небо не пускают — так что, возможно, он еще находится где-то среди нас. И когда о нем вспоминают, поют его песни, то как бы “подкачивают” его своей энергией. Но это, конечно, может, только фантазия моя, — не знаю. Это не было песней, посвященной памяти Башлачева — просто письмом ему»:[146]

Ты был разведчиком солнца во всех городах, Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх. Чтоб вернулись все птицы, которых не слышал никто никогда — Ты должен отдать им свой звон, заклинания и смех. Двадцать пять — это зона любви, двадцать семь — это вышка. Солнце входит в две тысячи нищих, больных городов… Чело Века в Наказ, как субстанцию, данную нам в ощущениях, На двенадцать апостолов — струн оставляет любовь. Каждый поэт здесь богат, как церковная крыса: Сотни бездомных детей — невоспитанных слов… Но если небо — в крестах… то дорога мостится Битыми черепами колоколов. Ах, эти песни — сестренки, ах, колокола — колокольчики, Над хрипящею тройкой, даль око сияющей зги… Только лед на виски… и под марш примитивных аккордов Принимайте парад на плацу всероссийской тоски. Кто соревнуется с колоколом в молчании — Тот проиграет, оглохнув под собственный крик. Счастливой дороги, Икар! Когда им в раю станет жарко От песен — Ты новым отцом возвращайся к нам на материк. Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой. Мы вернемся в две тысячи нищих больных городов. И тебя поцелует красивая черная ведьма В улыбку ребенка под хохот седых колдунов. Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата, Пошикуем в лесу да попугаем бездарных ворон… …Только кровь на снегу… земляникой в февральском лукошке — К нам гражданская смерть без чинов, орденов и погон. Ты был разведчиком солнца во всех городах. Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх. Чтоб вернулись все птицы, которых не слышал никто никогда — Ты должен отдать им свой звон, заклинанья и смех.[147]

Задерий идет не столько от цитации поэтических приемов, сколько от воспроизведения легко узнаваемых и концептуальных для башлачевского «текста смерти» цитат из его стихов («под хохот седых колдунов», «Только кровь на снегу… земляникой в февральском лукошке», «Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой» и др.) и ключевых образов поэзии Башлачева («ах, колокола — колокольчики», «Над хрипящею тройкой», образ разведчика). В результате, во-первых, становится очевиден адресат песни (напомним, что по этому же принципу строился триптих Башлачева «Слыша В.С. Высоцкого»), во-вторых, актуализируется основной источник собственно «текста смерти» — стихи. Кроме того, Задерий воспроизводит некоторые биографические подробности, легко узнаваемые, благодаря публикации воспоминаний Задерия о Башлачеве, и, опять-таки, отсылающие к «тексту смерти» Башлачева («Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата»[148]). Наконец, актуализация в песне Задерия основных сем башлачевского «текста смерти» позволяет рассматривать это стихотворение как своеобразную поэтическую квинтэссенцию всего комплекса мифов о Башлачеве. Актуализируются такие семы, как поэт («Каждый поэт здесь богат, как церковная крыса»), зима («Только кровь на снегу»), полет — причем эта сема актуализируется, в соответствии с общеевропейской традицией, через соотнесение с античным образом: «Счастливой дороги, Икар!».

Таким образом, близко знавшие Башлачева Кинчев, Шевчук и Задерий практически сразу же после его гибели откликнулись на этот факт стихами, в которых пошли по традиционному в культуре пути актуализации «текста смерти» через обращение к ключевым моментам поэтического наследия Башлачева (от цитации лексической до цитации приема) с проекцией на собственный художественный мир. Следовательно, все трое вполне могут считаться как репродукторами, так и творцами башлачевского «текста смерти».

Однако, как ни странно, башлачевский «текст смерти», уже в конце 80-х — начале 90-х гг., т. е. тогда же, когда писали свои песни Кинчев, Шевчук и Задерий, — другими представителями рок-культуры был иронически переосмыслен, редуцирован и, как следствие, демифологизирован. В 1989 году Янка Дягилева начала стихотворение «Продано» следующими строками:

Коммерчески успешно принародно подыхать О камни разбивать фотогеничное лицо[149]
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×