Морская сила(Гангутское сражение)

— Для того, ты, Петр, сядешь воеводой и на Ла­доге. Войск тебе под начало будет тыщ десять, напер­во отваживай шведов от наших берегов на Ладоге. Перепиши на Ладоге, Онеге и в реках окрест все стру­ги до единого. Тамошних людей поспрашивай по­дробно о путях водных между Соловками, Онегой и Ладогой. Далее поглядим, а нынче указ выйдет в Архангельский, Прозоровскому, крепостцу ладить на двинском устье. Брат Карл беспременно навестит те места. — Петр выпрямился, ухмыльнулся, не спу­ская глаз с Апраксина. — А што, тебе братец Федор весточку не дает из Воронежа? Давненько от него слуху нет.

— В аккурат, государь, получил от него письмецо на Рождество, похваляется диковинным кораблем, денно и нощно с ним трудится, к спуску готовит.

Апраксин доподлинно знал, чем порадовать царя. Петр заулыбался:

— Молодец. Отпиши ему, вскоре буду. Надобно поспеть «Предистинацию»11 самому спровадить со стапелей12 на воду.

Генералы отъехали, а Петр начал перебирать и просматривать почту. Редкий день теперь не жало­вались послы, что при иноземных дворах после Нар­ вы надсмехаются над ними.

Обычно донесения докладывал Головин, а сейчас Петр сам вчитывался в слезливые строчки. Сверху ле­жал распечатанный конверт от Андрея Матвеева из Гааги. «Жить мне здесь теперь очень трудно: любовьих только на комплиментах ко мне, а на деле оченьхолодны. Обращаюсь между ними, как отчужденный;а от нарекания их всегдашнего нестерпимою снеда­юсь горестью».

Царь закашлялся, вспомнил поездку в Голлан­дию, тогда все улыбались и раскланивались…

Самым горестным тоном выделялись открове­ния князя Голицына. Он сообщал об издевках вен­ского двора: «Главный министр, граф Кауниц, и го­ворить со мною не хочет, да и на других нельзя по­лагаться; они только смеются над нами… всякимиспособами надобно добиваться получить над не­приятелем победу. Хотя вечный мир учинить,а вечный стыд чем загладить. Непременно нужнанашему государству хотя малая виктория, кото­рою бы имя его по-прежнему по всей Европе слави­лось. А теперь войскам нашим и управлению вой­сковому только смеются».

Петр тяжело вздохнул, нехотя взял донесение Петра Толстого из Стамбула. Тот сообщал, что турки обнаглели, требуют возврата Азова, уничтожения ко­раблей флотилии. Крымские татары начали трево­жить набегами.

— Паскуды! — одним словом ожесточился царь и снова перечитал письмо Матвеева. От последних строк повеяло теплом. Оказалось, из Лондона переда­вали, что Вильгельм при всех чужестранных минист­рах всенародне заявил, что лифляндские города «бы­ли отчиной» Петра I, сожалея, что поход русских на­чался «в осеннее, самое жестокое время».

Ну что ж, Вильям покуда держит слово, а в сию по­ру наиглавное передохнуть, собраться с силами, для того Карла надобно отвлечь. Так или иначе, для державы нет иного пути, дабы выкарабкаться из невежества, окромя как прикоснуться грудью к мо­рю. Там раздолье для торговли, надобно растормо­шить Русь. Для того не миновать с Европой столко­ваться, придется где ловчить, где хитрить. Не зря же почти два года мерил версты по Европе от Лондона до венского двора… Потому сейчас и поскачет в Биржи, на встречу с Августом. Надо уломать его сразиться с Карлом. Нам свою выгоду держать потребно.

Всего триста верст отделяли местечко Биржи в Ли­вонии от Дерпта, где зимовал Карл XII с войском. Он и не подозревал, какие сети плетет для него русский царь.

Долго пришлось Петру «уламывать» своего «союз­ника» Августа. Тот не без оснований опасался, что русский царь метит обосноваться в Нарве, где мечтал обрести земли сам Август. Пришлось усыпить его вол­нения, договориться, что Россия уступит Августу и Ливонию, и Лифляндию, и Эстляндию. Весомым, а быть может, и решающим доводом стала подачка — 100 тысяч рублей в год и 100 тысяч нудов пороху. В подчинение Августу пришлось придать и 20 тысяч пехоты для противостояния шведам…

В Биржи «вдруг» оказались и французы, и послан-цы Пруссии, и поляки. Почуяли легкую добычу от Русских после Нарвы.

Подканцлер Литвы, Щука, сразу позарился на Ле­вобережную Украину с Киевом, но получил отповедь, Француз Иерон начал заигрывать с польскими про­тивниками Августа, надеясь примирить Польшу с шведами, а потом рассчитывая вместе с турками на-править их против России…

Петр узнал о происках французов и не погнушался встретиться с Иероном наедине. Прекрасно зная о вражде Франции и Голландии в Европе, царь наме­ренно выразил недовольство голландцами:

— Они супротив нас выступили на деле, помогая шведам, а с Францией мы готовы выгодно торговать, ваши купцы желанные гости в Архангельском.

Иерон несколько смутился. В Париже его настав­ляли не связываться с Россией.

А русский царь, зная о намерениях посланника Людовика XIV, сделал совсем неожиданный ход:

— Ежели мы договоримся с его величеством коро­лем Франции, то, возможно, и поможем вам возвести на польский престол другого монарха, любого Фран­ции…

Так или иначе, Петр покинул Биржи, окрылен­ный поддержкой саксонских войск, которые слыли в Европе крепкими бойцами. Теперь он держал путь на Воронежские верфи, где готовили к спуску его пер­венца «Предистинацию».

По пути вновь мучительно размышлял царь о не­удачной попытке пробиться к морю. «Там ли верно сделан первый шаг?» — думал он. Не всегда короткая дорога к цели самая верная и надежная. Вспоминал опять северные земли, где бывал после Плещеева озея ра. Там пока единственная тропка к морю, ее обере­гать надобно. Давненько зарятся шведы на северные морские ворота России. Добро, царь побывал там прежде.

От берегов Белого моря думы Петра опять возвращались к Балтике. Здесь придется ломать новую брешь к морю.

В Воронеже царя ждали. К ему приезду отделали государев дворец в Нагорье и отдельные избы для Меншикова и Головина. Апраксин вместе со Скляе- вым придирчиво осматривали «Предистинацию».

— Мотри, Федосей, государь сюда первым делом нагрянет. Сам ведаешь, его первый детинец.

—    Ведаю про то, господин адмиралтеец, — ух­мыльнулся Скляев. — Петр Лексеич, как ни пригла­живай, отыщет зазубрины.

—    Но-но, ты не шуткуй, гляди-ка, на втором деке еще и орудийные порты не прилажены. Попадет нам с тобой, тем паче государь-то, видно, не в духе.

Всего четыре месяца прошло после нарвской не­удачи, и предположения Апраксина были закономер­ны. Но на этот раз адмиралтеец не угадал.

Петр приехал солнечным полднем, как раз на рав­ноденствие. Улыбаясь, он жмурился на солнце. Оки­нув взглядом Апраксина, Крюйса, Реза, Игнатьева,13 подозвал стоявшего чуть поодаль, рядом с иноземны­ми мастерами, Скляева14 :

— Ну-ка, Федосей, похвались, веди на Божий ко­рабль.

Царь поманил англичан Ная и Козенца, похлопал их по плечу:

— Обжились на Воронеже? Ну, и слава Богу. Аи­да с нами на корабль.

Едва поспевая за размашистым шагом царя, Ап­раксин в душе радовался: «Петру Алексеичу, стало быть, любо по-прежнему корабельное дело».

И в самом деле, едва взбежав по трапу на «Предис­тинацию», царь, казалось, забыл обо всем окружаю­щем. На верхней палубе сразу подошел к фок- мачте. Там как раз плотники устанавливали первую снизу фор-стеньгу. Скинув кафтан, он тянул, подводил к месту оструганное, без единого сучка бревно, коман­довал, поругиваясь, пока стеньга не встала на место и ее не стали крепить к мачте.

Все это время сопровождавшие неловко перемина­лись, переглядываясь. Только Скляев, Апраксин и Меншиков последовали примеру царя. Сбросили кафтаны, схватились за оттяжки и тали.

Довольный Петр вытер рукавом рубахи лоб, кив­нул Головину:

— Федор Алексеич, ступай с Апраксиным и Крюйсом, оглядывай кумпанейские15 корабли, а я тут задержусь.

В следующие дни поехали в Ступино, Чижовку, Коротояк, оценивали пригодность кумпанейских ко­раблей. Итоги оказались печальными. Из двадцати пяти кораблей только девять годились к службе, да и то требовали доделок.

— Остальные суда, которые негодные вовсе, разо­брать, другие переделать под провиантские, пускай послужат, — окончательно решил царь.

Каждый день он теперь пропадал на «Предистина-ции», а Апраксину дал задание:

— Готовь к спуску «Черепаху», яхту и кумпаней­ские корабли, которые годные.

Зима выдалась малоснежная, в половодье река в некоторых местах не дошла до стапелей, корабли так и остались ждать следующей весны.

— То ли дело на море, — недовольно сопел Крюйс, — всегда ветерок нагонит воду на верфи, нет такого сраму.

В эту весну спустили только пятидесятипушечную «Черепаху», двенадцатипушечную «Святую Ната­лью» и два сорокапушечных кумпанейских корабля.

Как всегда, церемония кончилась праздником. За столом никто не вспоминал о неудаче под Нарвой, но Петр сам начал разговор:

— Нынче мы против турка готовим силу на море. Пускай видят, мы не таимся. А что Карл нас под Нар­вой поколотил, ему спасибо, мы умней стали. Пого­дим малость да с другого боку к нему зайдем.

Апраксин сидел рядом с царем. Слова Петра про­будили в нем мысли, которые он давно вынашивал:

— Петр Лексеич, позволь умишком скудным при­советовать?

— Валяй, Федор, мы, чай, свои, компанейские.

Адмирал начал издалека:

—    Ты, Петр Лексеич, прежде баил, тебе Азов мо­рем воевать близко и любо потому.

—    Было дело, што с того? — вскинулся Петр.

—    Слыхал я в Москве, што братец Петруха на Ла­доге да на Волхове ладит струги?

—    Есть такая задумка, — запыхтел трубкой Петр.

—    Так я к тому, Петр Лексеич, ежели шведа тур­нуть с Онеги?

—    Коим же разом туда добраться? — спросил царь, смутно догадываясь, о чем поведает Апраксин.

Апраксин хитро улыбнулся:

— В бытность на Соловках сказывали мне мона­хи, есть такая деревенька Нюхча, напротив Соловков. От нее до Онеги волокут в кою-то пору они свои лодьи да к Ладоге, потом плавают до Канцев швецких подле Невы.

Петр слушал молча, уткнувшись в тарелку, ковы­рял вилкой, потом отложил ее, глаза смотрели при­ветливо:

— А ты, я погляжу, на Двине-то не зря сидел, спа­сибо. — Налил бокал Апраксину, рядом сидевшему Головину: — Здравие адмиралтейцу нашему!

Почти месяц, с перерывами, Петр корпел над чер­тежами нового, самого крупного, восьмидесятипушечного корабля. Дневал и ночевал царь в своей рабочей избе рядом с верфью вместе со Скляевым. Частенько на ночь от­пускал Меншикова. В эти вечера Апраксин обычно зазывал Данилыча в гости, избы