Риск.Молодинская битва.

царь Василий Иванович. Размашисто перекрестившись на образ, висевший на стене близ трона государя, поклонился князь Воротын­ский поясно государю, коснувшись рукой наборного, по­ла, и молвил:

— Челом бью, государь. Дело срочное привело меня к тебе в доспехах ратных.

— Садись. Место твое в Думе всегда свободно.

И в самом деле, между князьями Вельскими и Одоев­скими оставалась пустота на лавке. Почетное место. От трона недалеко. По породе. По отчеству. Владимирови­чи20 они, оттого и место знатное.

Прошел к своему законному месту князь Воротын­ский, но не сел. Спросил, вновь поклонившись:

— Дозволь, государь, слово молвить. Несчетно коней сменил, спеша с вестью тревожной. Прямо с седла и — к тебе, великий князь.

— Вот и передохни малое время, пока мы по послам литовским приговор приговорим.

Умостился на лавке князь и только теперь почувство­вал, что торжественность в палате насупленная. Обидели послы, выходит, великого князя и Думу, и пока, как по­нял Воротынский, еще не выплеснулась наружу та оби­да, не начался суд да ряд. Утихомиривали гнев бояре, чтобы сгоряча не наговорить лишнего, а чтобы мудро и чинно вести речи.

— Ну, что скажете, бояре? — обратился к Думе царь, тоже, видимо, уже начавший успокаиваться и, как обыч­но, принявший какое-то решение, но желающий выслу­шать и своих верных советников. — Слыхали, какие зем­ли требуют они от меня? Вот и рассудите…

Бояре помалкивали. Зачем зачин делать. Пусть сам Василий Иванович определит, кому первому речь дер­жать.

Тот так и сделал. Обратился к юному князю Дмитрию Вельскому21 :

— Твое слово, племянник мой любезный.

Встал князь. Сотворив низкий поклон, ответствовал:

— Сказ наш один: под Литву не пойдем. Негоже вот­чинами Рюриковичей22 владеть иноземцам. Иль у дру­жинников наших мечи затупились?

— Одоевские? — произнес царь.

— Не отдавай нас литвинам поганым. Верой-правдой служили тебе, государь, как присягнули. Так же и далее служить станем.

— Воротынские?

— Челом бьем, государь. Твои мы присяжные!

— Ладно тогда. Так послам и ответим: на чужой кара­вай пусть рта не разевают. — Помолчал немного и кинул взор на Ивана Воротынского: — Сказывай теперь твою спешную весть.

— Дозволь сперва по Литве молвить? Отчину твою, землю исконно русскую, Литве не видать. Только повре­менить бы с ответом. Пусть дьяки Посольской избы ис­хитрятся, время растягивая, а ты, великий князь, еще раз им прием назначь. Да не вдруг. Пусть потомятся. Не убудет с них.

— Отчего такая робость? Иль у Литвы сил поболее на­шего?

— Не робость, государь. Мы за тебя животы свои не пожалеем, а дружины наши — ловкие ратники, только послушай, государь, и, бояре думные, послушайте: весть я получил, будто МагметТирей вот-вот тронется в боль­шой поход…

— Полки завтра выходят на Оку. Главным воеводой по­ставил я князя Дмитрия Вельского. С ним стоять будет и мой брат, любезный князь Андрей Иванович23 . Сил доста­нет остановить крымцев. Пойди и ты с ними, князь Иван.

— Повеление твое исполню. С дружиною своею пойду. Только не все я еще поведал. Магмет-Гирей повезет в Ка­зань, большим войском задумку свою подпирая, брата своего Сагиб-Гирея, чтобы взять для него царский трон у Шигалея. Потом ополчить Казань и вместе воевать твои,

государь, земли.

— Посол мой в Тавриде боярин Федор Климентьев и митрополит Крымский и Астраханский таких вестей мне не шлют. А как тебе ведомо стало?

— Станицу24 , из сторожи25 высланную, крымцы пле­нили, а нойон26 Челимбек из бывших моих дружинников казакам бежать позволил и весть с ними послал. Его пять лет назад крымцы в бою заарканили. Я думал, сгинул смышленый ратник, а гляди ты — нойон. И меня не за­был.

— Челом бью, государь, — поднялся князь Шуйский. — Не с Литвой ли сговор у крымцев? Мы рать всю на Оку, опричь27 того в Мещеру, да во Владимир с Нижним, а Литва тут как тут. Твою, князь Иван, вотчину в первую голову во­евать примутся. Смоленские28 земли им зело29 как возвернуть желательно.

— Что скажешь, князь Иван? — спросил царь. — Неправ ли князь Шуйский?

— Не прав. Поверх вести нойона я казачьи станицы за языком из нескольких сторож послал. Двоих знатных приарканил. Везут их сюда, государь. Сам сможешь до­просить. Им тоже подтвердили, что тумены30 со дня на день двинутся. Сполчились уже.

Поднялся со скамьи Дмитрий Вельский.

— Дозволь, государь? — И, дождавшись кивка Васи­лия Ивановича, заговорил самоуверенно: — Казань, ве­домо князю Воротынскому, присягнула Шигалею, волею нашего государя на ханство венчанного. Я сам его возил туда. Отменно, скажу я вам, принят Шигалей не только вельможами ихними, но и простолюдинами. Не опасная, считаю, до поры до времени Казань. Станет она сопро­тивляться Магмет-Гирею. Крови друг другу пустят, до рати ли после того против государя нашего? Да и то, если подумать, разве не понимают казанцы, что в ответ на на­бег государь наш зело их накажет. Не вижу нужды брать ратников из городов, на которые Литва глаз положила. Пять полков на Оке — малая ли сила? На бродах засады поставим. Крепкие, чтоб смогли сдержать крымцев на то время, пока полки подоспеют. В Коломне встанет полк

Левой руки31 , в Серпухове — Большой32 полк и Правой руки33 . Сторожевой и ертаул34 — по переправам. Ертаул на переправах станет надолбы ставить.

—  Все верно, князь Дмитрий, только мой совет госуда­рю такой: в Нижний Новгород рать послать, во Влади­мир. На Нерли броды околить35 . Посошников36 можно по­слать, не дробя ертаул. В Коломну направить знатную рать с главным воеводой.

—  Иль у тебя ратного умения мало? — спросил с иро­нией Василий Иванович. — Тебе с братом моим в Колом­не стоять. А главным один останется — князь Вельский.

—  Воля твоя, государь, — ответил Иван Воротын­ский, весьма расстроенный тем, что сообщение, которое он считал очень важным, воспринято с недоверием, как хитрый ход коварных литовцев. И все же он попытался настоять на своем еще раз: — Дозволь, государь, Разряд­ной избе37 еще раз обмозговать. Со мной вместе. Пусть за ней останется последнее слово.

—  Не дозволю. Завтра полкам выходить, отслужив молебен. Благословясь у Господа Бога нашего.

Так тверд был Василий Иванович оттого, что никаких тревожных вестей из Казани не приходило. Не все ладно в Поволжье, как того хотелось бы, и виной тому мягкость родителя его, царя Ивана Великого. Обошелся он с Каза­нью мягче даже, чем с Великим Новгородом38 , с едино­верцами своими. Взяв Казань, мстя за кровь христиан­скую, за бесчестие и позор отца своего Василия Темно­го39 , Иван Великий не разорил ее отчего-то, не вернул под свою руку древние отчины киевских и владимирских князей, а оставил ханство сарацинское40 христианам на погибель.

Либо так Бог положил, наказывая Россию за грехи ее тяжкие, либо наваждение дьявольское сработало, только поверил Иван Третий Великий клятве неверных, поса­дил на ханство Мухаммед-Амина41 , который с братом своим Абдул-Латыфом и подговорил царя Ивана Василь­евича идти на Казань, обещая помощь всяческую, чтобы не правил ею кровожадный брат их, состарившийся и уже не столь грозный хан Али, не надсмехался над ними, и не досаждал бы им.

Поклялись они в верности царю Ивану Великому по­сле того, как он взял Казань, присягнули верой и прав­дой служить ему, жить в добром соседстве с Россией, быть ее данницей. Не засомневался мудрый в прежних своих поступках царь и не только посадил на ханство Му­хаммед-Амина, но и разрешил ему взять в жены стар­шую жену хана Али, заточенную в Вологде после победы над неверными на реке Свияге и взятия Казани. Она-то и настояла на том, чтобы нарушить клятву и отложиться42 от Москвы, совершив жестокую подлость. На рождество Иоанна Предтечи в лето 7013 от сотворения мира году (1505) перебил Мухаммед-Амин богатых русских купцов и всех иных русских, живших в Казани и в других улу­сах43 . Никого не оставил, ни священнослужителей, ни от­роковиц прелестных, ни младенцев, ни стариков и ста­рух, ни мужей знатных. Коварно налетели на не ожидав­ших никакого худа христиан, те даже не успели принять меры для своей обороны.

Застонал после того христианский люд Мурома, Ме-щер, Нижнего Новгорода, Владимира, умывались кро­вью вятичи и пермяки, падали с плеч буйные головы рус­ских ратников, но всё попусту: сильно тогда обогатился Мухаммед-Амин бесчисленными сокровищами, доспеха­ми воинскими, оружием, лошадьми и пленниками. На­сыпал, сказывали, из захваченного золотую гору лишь ради хвастовства, для потачки гордыни своей, и похва­лился:

— Еще больше возьму у кяфиров44 . Всю Казань золо­том умощу! Все правоверные из золотых кувшинов ста­нут свершать тахарату45 .

Неведомо, долго ли торчала бы заноза в российском теле, оставленная Иваном Великим, когда смог бы изба­виться от нее продолжатель дел отцовских Василий Ива­нович, только случилось так, что Бог помог — покарал кровожадного за безвинную христианскую кровь, за му­чеников, проданных в рабство: покрылся Мухаммед-Амин гноем и поползли по его телу черви. Ни дервиши-знахари, ни врачеватели знатнейшие из Персии не смог­ли исцелить его от страшной болезни, три года он не вста­вал с постели, редко кто входил в его опочивальню, пуга­ясь смрада, от него исходящего. Даже жена, толкнувшая хана на путь коварства, не навещала несчастного.

Прозрел он в конце концов. Так и сказал вельможам своим, что карает его русский бог за напрасно пролитую кровь христианскую, за измену, за нарушение клятвы. В присутствии беев, мурз и уланов46 диктовал он писцу на предсмертном одре послание Василию Ивановичу, царю московскому:

— Родитель твой, царь Иван, вскормил меня и воспитал в доме своем не как господин раба» но как любящий отец родного сына, я ж скажу —'волчонка, по нраву моему. За­хватив в кровопролитном бою Казань и брата моего, пере­дал он ее на сохранение мне, злому семени варварскому, как верному сыну своему, а я, злой раб его, солгал ему во всем, нарушил данные ему клятвы, послушался льстивых слов жены моей, соблазнившей меня, и вместо благодарно­ сти заплатил ему злом. Не меньше зла принес я и тебе, свет­лый царь Василий Иванович, ратников твоих бил, полон бессчетный брал, но более всего грабил и убивал мирных пахарей твоих лишь за то, что они многобожники.

О горе мне! Погибаю я, и все золото и серебро, и цар­ские венцы, и прелестные мои жены, и служащие мне молодые отроки, и добрые кони, и слава, и