Риск.Молодинская битва.

Геннадий Ананьев.Молодинская битва

Геннадий Ананьев

РИСК

ИСТОРИЧЕСКИЙРОМАН

Москва

Астрель

Транзиткнига

2004

СИЭ.М.,1986г.,т.9.

МОЛОДИ — селение на р. Рожае, в 50 км южнее Москвы, у которого в 1572-м русские войска разгромили войско крымских татар и турок. Воспользовавшись от­влечением сил России в Прибалтику, Турция и Крым­ское ханство усилили свою агрессию с Юга. В 1569-м со­стоялся неудачный поход турок и крымских татар на Ас­трахань. В 1571-м татаро-турецкое войско неожиданно преодолело южные оборонительные рубежи, достигло Москвы и сожгло ее слободы, прилегавшие к Кремлю и Китай-городу.

В 1572-м Турция и Крым организовали новый поход на Москву; их 120-тысячную армию возглавил хан Девлет-Гирей. Русское правительство своевременно сосредоточи­ло у переправ через Оку и в районе Серпухова войска в 60—65 тысяч человек под командованием князя М. И. Во­ротынского. Битва началась 26 июля и завершилась 3 августа разгромом крымско-турецкого войска. Успеху рус­ских войск способствовали искусное применение артилле­рии и своевременный ввод в действие резервов. После раз­грома под Москвой Турция и Крымское ханство отказа­лись от попыток отторгнуть от России присоединенное в 50-е гг. XVI в. Поволжье.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Воротынск, стольный град вотчины князя Ивана Ми­хайловича Воротынского1 , примолк в ожидании неведо­мого, оттого особенно волнующе-страшного. Вроде бы ничего особенного: ускакал князь со своей малой дружи­ной в Москву, стало быть, так нужно — дело-то обычное. А служба государю, понятное дело, неволит. Однако слух пошел, будто перед этим из самого из Крыма прибыл ве­стник с тайным словом, а вскорости после этого лазутчи­ки, посланные князем в Поле2 , заарканили татарского сотника, а с ним какого-то знатного вельможу. Молва эта просочилась сквозь стены детинца3 , расползлась по ули­цам Борис и Протас, перемахнула через городскую стену и речку Выссу и пошла гулять по Посаду, взбудораживая каждый дом Хвостовки и Слободы.

Вроде бы князь старался не будоражить прежде вре­мени горожан, и о прибытии из Крыма вестника знали лишь дворяне княжеские4 и воеводы. Да и о плененных крымцах знали тоже немногие, а гляди ж ты, не утаи­лось.

Особенно неуютно чувствовали себя посадские, их волновал вопрос — не пора ли, оставив дома свои, а то и подпалив их, укрыться за городскими стенами, порушив за собой мост через Выссу. Дворяне, однако, помалкива­ли. Будто ничего не происходило из ряда вон выходяще­го, но посадские знали, что все кузнецы куют, оставив все прочие заказы, мечи, клевцы5 , боевые топоры, шесто­перы6 , наконечники на копья, но особенно болты7 кале­ные для самострелов, вяжут кольчуги на манер новго­родских, а из окрестных сел везут крупы и муку да бо­чонки со смолой; из ближнего же леса, что за Межовым колодцем, челночат дровни с сухостоем, который затем пилят и калят, укладывая великие поленницы вдоль стен не только города, но и детинца.

Как тут не напружиниться?! Как не осудить дворян, напрочь забывших о посадских, будто они вовсе не до­стойны внимания?!

А может, небыльные слухи будоражат души?

И все же Хвостовка и Слобода самолично, не ожидая слова дворянского, приготовились, чтобы по первому слову без проволочек укрыться за городскими крепкими стенами. Они все до единого уложили необходимый скарб на повозки, приторочив его покрепче, чтобы не упало бы что нужное при быстрой езде. Особенно озабо­тились они о продовольствии на долгое время, хотя зна­ли, что съестные припасы княжеские во время осады рас­пределяются между всеми поровну. Но на княжеское на­дейся, а о своем позаботиться нелишне. Кроме того, каж­дое утро, выгоняя скотину за ворота, предупреждали па­стухов, чтобы те не уходили со стадами слишком далеко.

В детинце знали, что посадские мельтешат, что они недовольны малым к ним вниманием, но что могли им сказать дворяне? Не нужно, мол, себя за узду дергать бес­причинно? А вдруг — нужно? Тогда как? Князь не погла­дит по головке, если посадские окажутся без должной за­щиты. Он же велел исподволь готовиться к возможной осаде. Но исподволь — не значит еще, что нужда пришла жечь посады и кучить, собирать всех за стенами. А уж ес­ли быть перед собой совершенно честными, многие дво­ряне не считали, что татары могут появиться под стена­ми их города. Тайный вестник не о походе на Москву говорил, а о намерении крымского хана Мухаммед-Гирея8 прибрать к рукам Казань, сместив казанского хана Ша­ха- Али9 , посаженного на престол еще отцом нынешнего царя10 , и по сей день верного присяжника11 России. И уж после того, как сотворится подобное, на Казани воцарит­ся Сагиб-Гирей12 , тогда и поход на Москву. Но осилит ли Мухаммед-Гирей Казань? Вряд ли. Замыслы, что ни го­вори, великие, но исполнимы ли они? Вполне могут окончиться все пшиком.

Нельзя упускать из виду и то, что в Казани сидит ца­рев воевода, еще и посол его, так разве они станут рото­зейничать. Ополчат13 они при нужде и своих ратников, и казанцев, подготовив достойную встречу алчным брать­ям Гиреям. Да и мордва, чуваши, черемисы и эрзя не пе­реметнутся к крымцам. Давно они не нарушают прися­ги, которую дали русскому царю. Вот и получается, не пустопорожняя ли вся эта тревога?

Впрочем, обузой не станут ни смола, ни поленницы дров для костров под котлами кипящими, ни запас ору­жия и доспехов.

Думать, однако же, можешь что угодно, твоя голова — твои мысли, но волю князя исполняй с усердием. Особен­но наказ лазутить14 Поле. И не только Бакаев, Бахмут-ский и Сенной шляхи, но даже Ногайский15 и степные ма- лоезженные дороги через Усмань на Теткжов и Казань. Не близкий свет. Даже пары недель для таких разъездов маловато будет. А сменять велено на местах. Но что де­лать, если князем велено!

До дюжины разъездов лазутили в Поле, сменяя друг друга, но пока ничего тревожного они не приносили. Дво­ряне ждали, с каким словом пришлет князь к ним гонца, в душе опасаясь, как бы не поступило от него повеления по­слать к нему всю большую дружину. Обычно же как быва­ет: ты советуешь — тебе и исполнять. Велит царь идти кня­зю в помощь средневолжским городам, дадут под начало полк-другой, но и про дружину прикажут не забывать.

Однако шли дни, а вестей от князя не было. Впрочем, они и не могли прийти, ибо пока что бился князь Иван Воротынский головой о стену непонимания. Ни царь, ни Дума его не поддержали, хотя вроде бы все он сделал по уму.

Не заехав даже в свой дом переодеться, поспешил князь в Кремль.

На Красной площади людишки ротозейничают, рат­ники, при оружии и в доспехах, стоят не шелохнувшись. Оберегают проделанный в людском разноцветье широ­кий проход от Фроловских ворот в сторону Неглинки.

«Послов, стало быть, принимает Василий Иванович, князь великий», — определил Воротынский и заколе­бался: стоит ли своим появлением нарушать пристойный порядок приема послов? Не вызовет ли у послов его появ­ление в доспехах догадки какой? Не перегодить ли?

Оно, конечно, лучше бы перегодить, только сподручно ли ему, удельному князю, ближнему слуге цареву, дум­ному боярину, торчать у входа во дворец с придворной челядью. Все, однако, сложилось ладно. Едва миновал он Архангельский собор, осенивши себя крестным знамени­ем, как увидел послов, спускавшихся по Красному крыльцу в сопровождении дьяка Посольской избы16 .

«Ишь ты, из думных никого. Не вышло, значит, доб­рого ряда», — подумал князь.

Рынды17 , в белоснежных атласных ферязях18 с сереб­ряными петлицами на груди и золотой цепью напере­крест, не преградили князю дорогу парадными топори­ками, но и не поклонились, не шелохнулись, когда он Цроходил. Князь миновал этих истуканов, замерших по обе стороны парадной двери, словно сделавшихся состав­ной частью ее.

В Золотой палате тоже все привычно празднично. На лавках, похожие на нахохлившихся клуш, восседали думные бояре. В мехах дорогих, в бархате, шитом золо­том и усыпанном жемчугами. Головы боярские украша­ли высокие горлатные шапки19 , а руки, унизанные перст­нями, чинно покоились на коленях. За спинами боярски­ми возвышались рынды с поднятыми, словно в замахе, серебряными топориками, в своей белоснежной одежде похожие на ангелов, оберегающих трон, на котором вос­седал, еще более бояр расперившийся мехами и бархатом в золоте, жемчуге и самоцветах,