Риск.Молодинская битва.

—  Ну, а еще что есть за пазухой?

—  Письмо перехватили. Ширни какой-то извещает

Магметку об убийстве главного мусульманского муллы в Казани. И добавляет: все, мол, готово.

— Странно! Что в Казани советник ханский делает? Не иначе как ковы65 плетет.

— Кто их, басурман, разберет. Не поделили своего бо­га — Аллаха.

— Не скажи. Без смысла ничего не случается. Ты письмо непременно довези.

— А то!

Если гонец не придавал особого значения перехвачен­ному письму — сказали доставить своему князю, значит» так надо, — то Никифора Двужила, более осведомленного о разворачивающихся событиях, оно словно плетка под­стегнуло. Не столько признания пленных крымских ла­зутчиков подсказали ему, что необходимо спешить, сколь­ко последние слова ханского советника: «Все готово».

«Прохлаждаться некогда!» — понял Никифор.

Теперь его конь более рысил, чем шел шагом, княже­ский посланец часто пересаживался с одного коня на другого, немного отдохнувшего без седока. Пересажи­вался как ордынцы, не сбавляя хода. По пути он проду­мывал каждый свой будущий шаг, думал, как без суеты, но споро подготовить город к обороне, но главное, пере­править княжну за болото, быстро и тайно.

Подъезжая к Воротищам, Двужил с удовлетворением отметил, что воротниковая стража усилена, а в надврат-ной веже66 не один, а двое наблюдателей.

Вроде бы странное название главных городских ворот, но оно привычно, ибо пришло из незапамятных времен. Ворота крепкие, кованого железа, на каменных опорах. Никаким тараном не прошибешь, да и не подтянешь его к ним. Как раз у того места, где Высса, встретившись с обрывистым холмом, круто поворачивает, обходя его и становясь естественным препятствием для штурмую­щих, мудрые предки поставили ворота; низинную же часть огородили они высоким земляным валом, перед ко­торым еще и ров вырыли. От Выссы его отделяла пере­мычка. Она же служила дорогой к Воротищам. При приближении ворогов перемычку рушили, и ров заполнялся водами Выссы. Со временем и по земляному валу, и по крутому склону холма возвели крепкую дубовую стену, с заборолами67 и частыми вежами. Горожане за ней стали чувствовать себя еще спокойней. Проломить укрепления могли бы стенобитные орудия, но крутобокий холм, мес­тами обрывистый, оставался крепким для врага ореш­ком.

«Отберу самых метких стрельцов, — наметил для себя Никифор Двужил. — Расставлю по всей стене, пусть се­кут из самострелов пушкарей турских. Татары же не ма­стера палить из пушек ».

Охрана дала знать в детинце, что Воротища миновал воевода малой дружины и стремянный князя Ивана Ми­хайловича Никифор Двужил, и его вышли встретить на­ходившиеся в детинце дворяне, чтобы узнать первыми о воле княжеской, кому из них управлять во время его от­сутствия. Каждый уповал на то, что именно ему будет до­верена столь почетная обязанность.

Никифор Двужил понял это по их недоуменным ли­цам, когда объявил волю князя.

— Князь Иван Михайлович очинил меня воеводой всей дружины, велев оберегать и стольный град его, и всю вотчину. Собирайте совет княжеских дворян, пош­лите за теми, кого здесь нет. Я всем объявлю княжескую волю. Нам вместе ее исполнять.

Времени на сборы Двужил дал немного, но его хвати­ло, чтобы побывать в своем доме, повидать семью и пере­одеться с дороги; он из детинца направился на улицу Протас, к голове крупной плотницкой артели, которая в свое время строила охотничий терем на Волчьем острове, обнеся его добротной стеной, она же и гать стелила, под­правляя ее при необходимости. Потому и выбрал для претворения в жизнь своего предприятия именно этих мастеров. К счастью, голова был дома.

Уединились по просьбе Никифора, к удивлению знат­ного плотника. Он даже не удержался и спросил:

— Ради чего скрытничать?

— Есть нужда. Ради срочного и тайного дела, какое тебе предстоит, если ты, конечно, согласишься. Нужно на Волчьем острове подготовить пару стен с бойницами для рушниц68 . Саженей69 по двадцати пяти каждая. Где им место, потом укажу. Пока заготовить их следует

спешно.

— Эка, урок! Чего ради!

— Я сказал — тайное дело. Пока, не обессудь, не от­кроюсь даже тебе. Погляди одновременно, крепка ли гать. Если будет нужно, подправь. С собой возьми только тех, понадежней кто. Умеющих рот держать на привязи. Остальным — ни слова. Не пошла бы по городу лишняя молва. Для охраны выделю пару десятков дружинников. Если что, они лес пособят валить. Сегодня же — в путь. Успеете до темна?

— Добраться — доберемся. А за топоры — завтра с рассветом.

— Вот и ладно.

Следующий путь Никифора — в гридню™. Урок само­му надежному сотнику Сидору Шике, чтобы подобрал для себя пару десятков добрых дружинников и готовился бы с ними отправиться на Волчий остров.

— Да без показухи все сделать. Куда и зачем, объяс­нишь дружинникам, когда минуете Воротища. Сам же знай: княгиню в княжеский охотничий терем отправ­ляю.

— Верный шаг, — похвалил Никифора Шика, но тот отмахнулся.

— Не мой. Так сам князь велел. Не ровён час, одолеют город крымские разбойники.

— Вряд ли. Но — все же: береженого Бог бережет.

Теперь можно было идти на совет с княжескими дво­рянами. Впрочем, пока еще его нельзя назвать советом. Никифор Двужил повторил то, что уже сказал встречав­шим его дворянам, добавив как бы извиняясь:

— Не моя воля быть над вами, но воля князя. Обиду можете держать, но при себе. Считаю, не время нынче чиниться. За неповиновение же мне — ответ скорый и строгий. Сейчас я самолично объеду все стены, погляжу запасы. Вам же — мыслить о своем завтрашнем слове. С утра соберемся на совет. Сотников еще позовем. Станем ряд рядить, как ловчее устроить оборону города, как уве­ренней встретить крымцев, которые, по мнению князя и по моему тоже, подойдут крупными силами уже совсем скоро. Посему намерен я и смотр дружины непременно учинить.

Но не в гридни направил Двужил стопы свои, где дру­жинники с нетерпением ждали его, а поспешил к княж­не, которая тоже ожидала Никифора Двужила, недоуме­вая, отчего тот медлит с приходом, хотела услышать о том, как встретил князя царь-батюшка. Еще ей не терпе­лось узнать, почему воевода вернулся один и так скоро?

Никифор Двужил хорошо понимал и нетерпение кня­гини, и возможную обиду на него, поэтому, войдя в ее хо­ромы, с низким поклоном попросил прощения за запоз­далый приход. Затем все рассказал ей, без всякой утайки добавив:

— Вернул меня, матушка, князь Иван Михайлович, чтобы вотчину его от крымцев оборонять, особливо стольный град. Тебя же, светлая княгиня, на Волчий ос­тров унести и там стеречь, укрыв от недоброго глаза. Спешно. Вот я и занялся подготовкой к безопасному тво­ему переходу.

— Авось Бог сохранит? Сколько уж лет даже сакмы до нас не добегают. Поведешь и нынче, как князюшка, со­кол мой, поступал, к Одоеву дружину, там и остановите супостатов. Дитятку ведь со дня на день жду. Все уж при­готовлено для родов здесь.

— Все нужное, повитуху, мамок и нянек туда тотчас же переправим, как о гати мне известие дадут, что ис­правна. А следом и тебя, свет мой матушка. Нынче не сакмы по Сенному шляху ждем, не отряд невеликий, а рать. И немалую.

— О! Господи! Не оставь нас без милости. Не отверни лика своего, Пресвятая Богородица, заступница наша перед Спасом — сыном твоим.

— Об одном прошу: все готовить в тайне. Только те должны знать, кто с тобой в охотничий терем отбудут. Прознает если кто-либо алчный, плохую службу может сослужить.

К концу следующего дня донесли Никифору Двужи-лу, что гать подправлена надежно, можно княгиню пере­править. Никифор снова — к ней.

— Ночью нынешней проводим всех, кого ты ука­жешь, а на рассвете и тебя, матушка, унесем.

Так и поступили. Подобрал Никифор из дворовых полдюжины молодцов крепких, к ратному делу к тому же способных, опоясал их мечами, велел засапожные но­жи не забыть. Этим молодцам — нести княгиню. Приста­вил к дворовым дюжину мечебитцев, чтобы терем обере­гали, но в засады бы никакие не ходили. Не ровён час, по весеннему насту могут крымцы просочиться на остров, вот тут их ратная ловкость пригодится.

Решил Никифор и казну княжескую унести на Вол­чий остров, повелев приковать сундук к носилкам, чтобы надежней было. Опрокинется, не дай Бог, вызволяй его тогда из болота. Времени уйма уйдет, да и удастся ли? Поручить эту работу определил кузнецу княжескому по прозвищу Золоторук.

Перестарался воевода. Промашка вышла. Не поду­мал, что молотобойцем у кузнеца — Ахматка-татарин, года четыре как плененный князем в битве с сакмой. Ах-матка быстро сообразил, что собрался Никифор казну уносить. И поразмыслив, определил даже куда. За боло­та, где князь любил охотиться и где стоял его охотничий терем. Догадка, однако, не разгадка. Решил Ахматка убедиться, так ли все произойдет. Сделать же ему это не составило труда: всю зиму кузнец ладил силки, петли и капканы, поставляя свежатину для княжеского стола, часто брал и его, Ахматку, с собой, а то и одного посылал на рассвете за попавшей в ловушки добычей.

Удачным для Ахматки-татарина оказалось и то, что занемог Золоторук. Вышел, видно, потный на весеннее солнышко, а прохладного ветерка не почувствовал, вот и продуло кузнеца, немолодого уже годами. Вчера в лес, а петли и капканы кузнец ставил в самой чаще, силки же почти у самого болота, ходил Ахматка. Сегодня тоже. И завтра. И послезавтра пойдет.

«Своим глазом увижу. Тогда уж обмана не будет».

Пошел к болоту, где гать, хотя там кузнец силков не ставил, но Ахматке про гать рассказывал. Ловушек не осматривал, чтобы пораньше успеть. Однако — опоздал. Увидел лишь следы. Много следов. Затаился, собираясь дождаться еще кого-либо, но все оказалось без толку. То­ропливо потом оббежал ловушки, но на все времени уже не было, пособирал что смог и — домой во всю прыть. Кузнец недоумевает:

—  Иль птица и зверь перевелись? Пустой, почитай? Что я на княжий стол подам?

—  Двух зайцев волки съели, — соврал Ахматка. — Куропаток лисы подрали. А сами в капкан не попались.

— Завтра пораньше иди. Не мни бока на печи. Рад-радешенек Ахматка. Опять своим путем к гати.

Поспешает. И, как оказалось, не зря. Едва не опоздал. Только подлез под нижние ветки большущей ели — со­гнутые снегом, они образовали добрый шалаш — чует, снег похрустывает. Днем совсем тепло, тает вовсю, но­чью подмораживает, вот и ломаются с хрустом тонкие льдинки под сапогами и копытами конскими.