продолжая нечленораздельно бормотать.
— Спасибо! — выдохнул Гип. Повернулся. Джейни поддерживала другая негритянка, такая же голая и мускулистая. Джейни обвисла у нее на руках. Джейни! — закричал Гип. — Бонни, Бинни, она…
Девушка, державшая Джейни, что-то забормотала. Джейни посмотрела на Гипа с крайним удивлением. Потом ее взгляд перешел на неподвижную фигуру Джерри Томпсона. Неожиданно Джейни улыбнулась.
Продолжая бормотать, девушка, державшая Джейни, протянула руку и схватила Гипа за рукав. Она указала на пол. Под ногами лежал раздавленный стеклянный цилиндр. Из него вытекала струйка жидкости.
— Смогла ли я раздавить? — спросила Джейни. — Да у меня не было ни малейшей возможности, как только на меня села эта бабочка. — Она неожиданно стала серьезной, выпрямилась и оказалась в его объятиях. — Джерри… он…
— Не думаю, что я его убил, — сказал Гип и добавил:
— Еще нет.
— Я не могла велеть тебе его убить, — прошептала Джейни.
— Да, — ответил он. — Знаю. Джейни сказала:
— Близнецы впервые дотронулись до него. Очень храбрый поступок. Он мог в секунду выжечь им мозги.
— Они замечательные. Бонни!
— Хо.
— Достань мне нож. Острый нож с лезвием вот такой длины. И полоску черной ткани, вот такую примерно. Бонни взглянула на Джейни. Джейни сказала:
— Что…
Гип зажал ей рот рукой. Рот у нее необыкновенно мягкий.
— Тише.
Джейни в панике сказала:
— Бонни, не…
Бонни исчезла. Гип сказал:
— Оставь меня с ним наедине. Ненадолго. Джейни открыла рот, собираясь заговорить, повернулась и выбежала. Бинни исчезла.
Гип подошел к распростертой фигуре и остановился, глядя на нее. Он не размышлял. Что нужно, он уже обдумал; оставалось только не потерять мысль.
Через дверь вошла Бонни. Она держала в руках полоску черного бархата и кинжал с одиннадцатидюймовым лезвием. Глаза у негритянки были огромные, а рот маленький.
— Спасибо, Бонни. — Гип взял повязку и нож. Нож отличный. Финка, лезвием можно бриться, а острие заточено так, что становится почти невидимым. Исчезни, Бонни.
Она исчезла — шлеп! — как сдавленное яблочное семечко. Гип положил ткань и нож на стол и втащил Томпсона в кресло. Осмотрелся, нашел шнурок от звонка и сорвал его. Ему было все равно, если где-то зазвонит колокольчик; он был уверен, что ему не помешают. Привязал руки и ноги Томпсона к креслу, откинул голову и закрыл глаза повязкой.
Потом подтащил поближе другое кресло и сел сам. Взвесил в руке кинжал, ощутил его превосходную уравновешенность. И принялся ждать.
И пока ожидал, взял все свои мысли и разложил, как части головоломки, у входа в сознание. Все проверил и убедился, что от верха до низа все на месте, никаких пробелов по сторонам.
Вот что он прочел.
Слушай меня, мальчишка сирота, меня в детстве тоже не любили. Тебя преследовали, меня тоже.
Слушай меня, мальчишка из пещеры. Ты нашел себе место и научился быть счастливым. Я тоже.
Слушай меня, мальчишка мисс Кью. Ты на годы потерял себя и не находил, пока не вернулся назад. Я тоже.
Слушай меня, мальчишка из гештальта. Ты нашел в себе силу, которая превосходит самое дикое воображение. Ты вое-, пользовался ею, и это тебе понравилось. Я тоже испытал это.
Слушай меня, Джерри. Ты обнаружил, что, как ни велика твоя сила, никто ее не хочет. Я тоже узнал это.
Ты хотел, чтобы в тебе нуждались. Ты хотел стать необходимым. Я тоже.
Джейни сказала, что тебе нужна мораль. Ты знаешь, что такое мораль? Мораль — это подчинение правилам, которые составили люди, чтобы облегчить тебе жизнь с ними.
Тебе не нужна мораль. Никакая система морали к тебе не применима. Ты не можешь подчиняться правилам, установленным твоими собратьями, потому что этих собратьев нет. Ты не обычный человек, поэтому мораль обычных людей для тебя все равно, что для меня мораль муравейника.
Поэтому ты никому не нужен, ты чудовище.
Но, Джерри, существует другой пригодный для тебя кодекс. Этот кодекс требует скорее веры, чем повиновения. Он называется этикой.
Этика даст тебе и правила выживания. Но это более великое выживание, чем просто твое, выживание твоего или моего вида. В сущности, этот кодекс рассчитан на твои возможности и на твоих потомков. Его порождает изучение главного потока эволюции, который создал тебя, а со временем создаст и более величественные существа.
Помоги человечеству, Джерри, потому что сейчас это твоя мать и твой отец. Родителей у тебя раньше никогда не было. А человечество поможет тебе тем, что произведет еще таких, как ты, и ты тогда больше не будешь одинок. Помоги новым существам расти, помоги человечеству вырастить новые организмы, подобные твоему. Потому что ты бессмертен, Джерри. Теперь ты бессмертен.
И когда подобных тебе станет много, твоя этика превратится в их мораль. А когда эта мораль перестанет удовлетворять вас, ты или другое этическое существо создаст что-то новое в этом главном потоке, учитывая твой опыт, уважая его, уважая тех, кто создал тебя, и тех, кто создал их, и так все назад и назад, до того первого существа, у которого сердце дрогнуло, когда существо впервые увидело звезды.
Я был чудовищем, но нашел свою этику. Ты чудовище. Тебе предстоит найти свою.
Джерри шевельнулся.
Гип Барроус перестал подбрасывать нож и застыл.
Джерри застонал и слабо закашлялся. Гип оттянул его голову назад, взял в левую ладонь. Прижал лезвие ножа точно к центру гортани Джерри.
Джерри что-то нечленораздельно пробормотал. Гип сказал:
— Сиди спокойно, Джерри. — Он чуть сильнее прижал нож. Тот погрузился глубже, чем думал Гип. Прекрасный нож. Гип сказал:
— У твоего горла нож. Я Гип Барроус. А теперь посиди спокойно и подумай.
Губы Джерри изогнулись в улыбке, но только из-за натяжения по бокам шеи. Сквозь эту не-улыбку со свистом вырывалось его дыхание.
— Что ты собираешься сделать?
— А ты что бы сделал?
— Убери эту штуку с моих глаз. Я ничего не вижу.
— Ты видишь все, что нужно.
— Барроус. Выпусти меня. Я ничего тебе не сделаю. Обещаю. Я многое могу для тебя сделать, Барроус. Могу дать тебе все, что захочешь.
— Морально убивать чудовище, — ответил Гип. — Скажи мне кое-что, Джерри. Правда ли, что ты способен прочесть все мысли человека, заглянув ему в глаза?
— Отпусти меня. Отпусти, — шептал Джерри.
С ножом у горла чудовища, в огромном доме, который может принадлежать ему, с ожидающей девушкой, чью тревогу за себя он ощущал, как дуновение свежего воздуха, Гип Барроус подготовился к своему этическому поступку.
