Она приложила палец к его губам.
— Шшш, ничего не говори, просто позволь мне любить тебя.
Она расстегнула молнию до конца, спустила куртку с его плеч и положила руки ему на грудь. Затем ее ладони скользнули под футболку и погладили поросль мягких вьющихся волос на груди Блейка, из которой вырвался стон. Блейк вздрогнул всем телом, одним движением сбросил с себя куртку и крепко прижал Клэр к себе.
— Не дразни меня, Скарлетт, — прошептал он.
Клэр подтолкнула Блейка к кровати и стала снимать с себя джинсы и свитер. Раздевшись, она обернулась и мягко упрекнула Блейка:
— Как, ты еще не лег?
Он словно очнулся, в мгновение ока скинул с себя одежду, и они буквально упали на кровать. Руки и ноги их переплелись, они любили друг друга — бурно, неистово. Блейк был требователен, но и Клэр не уступала ему в страсти, обоих будто подхватил неистовый шторм, противиться которому было выше человеческих сил. Они могли лишь цепляться друг за друга, как за последний оплот надежности в этом сошедшем с ума мире.
— Я люблю тебя, — прохрипел Блейк.
Он повторял эти слова снова и снова, будто не мог остановиться.
— Я тоже тебя люблю, — выдохнула Клэр.
Руки Блейка крепче обняли ее, Клэр уткнулась лицом в его плечо и заплакала.
19
В комнате царил полумрак, время от времени через незашторенные окна проникал свет фар проезжающих по улице машин, и снова становилось темно. Клэр лежала на боку, глядя на Блейка, который курил и смотрел в потолок.
— Тебе пора отказаться от этой вредной привычки, — пожурила она.
Блейк усмехнулся.
— Знаешь, какие три вещи на свете самые приятные, если верить Конфуцию? Стаканчик вина до и сигарета после.
Клэр хихикнула.
— Конфуций был мудрецом, я уверена, что он никогда не говорил такой ерунды.
— Значит, должен был сказать. — Блейк затушил сигарету в пепельнице и повернулся к Клэр. — Я снова был груб, извини.
— Не извиняйся, это было восхитительно.
Он поспешно отвел взгляд.
— Скарлетт, не смотри на меня так.
— Как «так»?
— Огромными зелеными глазами, в которых огромными буквами написано слово «любовь».
Клэр была задета за живое.
— Ты что же, ожидаешь, что мы будем заниматься любовью, а потом я сделаю вид, будто ничего не произошло? Блейк, я не одна из твоих независимых искушенных женщин, я не скрываю, что люблю тебя, и не собираюсь скрывать. Да и не смогла бы, даже если бы захотела. Если ты из-за этого чувствуешь себя неловко — что ж, извини.
Блейк снова лег навзничь, завел руку за голову и уставился в потолок.
— Клэр, я очень многого не могу тебе дать — не могу на тебе жениться, подарить детей. Каждый раз, когда ты на меня так смотришь, твои глаза напоминают мне, что я тебя обманываю. Я бы и рад стать тем, кто тебе нужен, да не могу.
— Но ты и так тот, кто мне нужен…
— Нет, я не такой и никогда таким не буду.
По улице снова проехала машина, в комнате на какое-то время стало светло — Клэр увидела, как по щеке Блейка скатилась одинокая слеза.
— Блейк?
Он повернулся к ней, нашел ее губы и с каким-то отчаянием впился в них поцелуем. На этот раз их движения были более медленными, нежными, они любили друг друга так, будто каждый хотел залечить сердечные раны другого.
Клэр сказала Блейку, что не умеет скрывать свою любовь. В ближайшие несколько дней стало ясно, что она не покривила душой.
— О, вижу, Амур снова пустил свою стрелу, — заметил как-то Роб Кристи.
— Сестра О'Брайен, наконец и вы стали жертвой этого загадочного вируса, который зовется любовью, — шепнул Морис Пачини, столкнувшись с Клэр в лифте.
Только Шон помалкивал, справедливо полагая, что в его же интересах держаться от Клэр подальше. Положение Клэр нисколько не облегчало то обстоятельство, что после происшествия в Йоркшире Блейк стал привлекать гораздо больше внимания. В четверг утром педиатр Алекс Финч заглянул по делам в их отделение. Увидев Блейка, он усмехнулся:
— Как поживает наша телезвезда?
Блейк смущенно рассмеялся.
— Ради Бога, Алекс, оставьте!
— Действительно, Алекс, не надо, какой из него к черту герой? — подхватила Клэр. — Хотите кофе?
— Спасибо, не откажусь. — Выпив предложенный кофе, Алекс завистливо заметил: — Оказывается, ваш кофе куда лучше той бурды, которой поят в нашем отделении.
Клэр всплеснула руками.
— И вы туда же! Раньше мы пили такой же кофе, как вы, и ничего, выжили. Скажите лучше, как дела у малыша, которого чуть не задавил насмерть родной папаша?
— Лучше, только этот малыш скоро нас всех с ума сведет. У него одна нога все еще на растяжке, и, конечно, подвижного ребенка это очень раздражает. Он стал страшно капризным. Зато его родители наконец перестали ссориться.
— Как говорится, нет худа без добра. А бедняжка, который выпал из окна?
— Почти поправился, завтра мы его выписываем. Вероятно, подвижность правой руки будет несколько ограничена из-за повреждения нерва, но малыш, можно считать, легко отделался. Переломы скоро срастутся, только когда снимут шины, ему придется походить на физиотерапевтические процедуры. Легкое функционирует нормально.
— Да, повезло парню.
— Для кого это происшествие не пройдет бесследно, так это для родителей, — продолжал Алекс. — Мать страшно переживает, по-моему, у нее развился настоящий комплекс вины, и она безропотно сносит все капризы своего чада, не знает, как ему угодить.
— Не представляю, как матерям хватает терпения выносить детские капризы, — заметила Клэр. — Я бы на их месте, наверное, просто сошла бы с ума.
— Не знаю, не знаю. — Алекс улыбнулся. — А я люблю детей, потому и стал педиатром. Я бы не прочь завести десяток детишек.
— А сколько их у вас сейчас? — спросил Блейк.
Алекс усмехнулся.
— Насколько мне известно, ни одного. Я не женат. Не нашлась еще дурочка, которая согласилась бы стать моей женой. А у вас сколько детей?
— У меня? — Блейк отвел взгляд, но тут же снова посмотрел на собеседника. — Теперь ни одного. Мой сын умер три года назад.
