– Так ему и надо, светилу долбаному! – сказал Севка.
Голос получился странный, шершавый какой-то. Будто не пил Севка бог знает сколько дней.
Перевернуться на спину мешала собственная правая рука. Приподняв голову и исследовав свою конечность, Севка обнаружил, что лежит на правом боку, а правая рука завернута назад, за спину. Вот будто Севка был куклой, его выбросила капризная хозяйка, и он валялся никому не нужный никак не меньше недели. Горло пересохло, а рука онемела.
«А еще болела голова», – сообразил Севка, попытавшись встать.
Боль взорвалась в районе затылка и, весело взбаламутив мозги, ударила изнутри в виски. Севка застонал.
К горлу с готовностью подкатилась тошнота, вязкая слюна заполнила рот.
– Ничего себе за хлебушком сходил, – пробормотал свою дежурную фразу Севка и замер, сообразив, что действительно ходил за хлебушком.
…То, что в доме закончился хлеб, Севка выяснил только к девяти часам вечера. Можно было, конечно, махнуть на все рукой и жевать сосиски без хлеба, но сосисок было всего три штуки, на полноценный ужин они не тянули. С хлебом и чаем без сахара тоже получалось не так чтобы мощно, но без хлеба ужин – он же обед – получался совсем диетическим. Поэтому пришлось одеваться и двигаться в сторону ближайшего магазина.
Севка, надев куртку, на всякий случай позвонил своему работодателю. Надеялся, что тот вот прямо сейчас сойдет с ума и скажет, что Севка может подъехать и забрать свое жалованье. Надежды не оправдались – работодатель сохранил ясную голову, на жалобный тон Севки не отреагировал, а твердо пообещал, что отдаст деньги через неделю. Не раньше.
«У всех проблемы, – сказал проклятый рабовладелец. – Всем тяжело». И отключил телефон.
«Ясное дело», – пробормотал Севка, выходя из квартиры. Сволочь с семьей только что прилетел из Таиланда, ему трудно возвращаться к работе и мириться с мыслью, что обнаглевший студент будет требовать зарплату за сентябрь. А это наглость, Севочка, требовать зарплату за сентябрь в январе. В конце концов, терпел три месяца, потерпишь и еще.
…– Сволочь… – сказал Севка и попытался вытащить из-под себя правую руку.
Для этого пришлось опереться левой рукой о землю, приподнять туловище – и снова застонать от очередного приступа головной боли.
Нет, так ничего не получится. Нужно просто лечь на живот, потом перевернуться на левый бок.
Колючая трава впилась в живот. И ниже. «Твою мать», – сказал Севка. То, что под ним была трава, смущало, но не слишком. Нет, вопрос, откуда в январе взялась сухая горячая трава, пришел в голову, остановился, расправил плечи, даже почти совсем захватил Севкино внимание, но стушевался и отступил на задний план, пропуская вперед вопрос куда более забавный.
Севка даже не удержался и задал этот вопрос вслух, словно это могло помочь решить загадку.
– Отчего это ты, Сева, лежишь голый? – спросил у себя Севка и даже честно попытался ответить на собственный вопрос.
Даже набрал воздуха в легкие.
В правой руке началось шевеление и легкое покалывание. Которое неизбежно перерастет в боль. Нужно было встать или хотя бы сесть и немного помассировать руку.
И лежать голыми чреслами на грязной земле тоже было не слишком правильно. «Голыми чреслами по грешной земле», – мысленно продекламировал Севка. Его за склонность к заковыристым и цветистым выражениям не любили одноклассники, девушки считали забавным, а старшина роты – слишком умным. Со всеми вытекающими последствиями. А преподаватели на филфаке полагали подающим надежды.
Какие именно надежды подавал студент третьего курса филологического факультета Всеволод Залесский, никто так конкретно и не сказал. Впереди была магистратура, туда еще нужно было поступить, контракт Севке не светил по причине полного безденежья, а на бюджет… На бюджет еще нужно было попасть.
Еще у Севки была дурацкая привычка растекаться мыслию по древу. Начав думать простую, в общем-то, мысль, Севка обязательно цеплялся за другую, плавно перескакивал на третью и через минуту пустых размышлений спохватывался, что забыл, с чего начал.
«Чреслами по земле», – вспомнил Севка и попытался встать.
Земля качнулась. Весь мир сжался, Севка почувствовал себя деревянной бочкой, туго стянутой обручами: один сжимал голову, второй – горло. Третий давил где-то под диафрагмой.
Севка сплюнул, подтянул ноги и встал, держа левую руку на отлете, как канатоходец на проволоке.
– Стоять! – приказал себе Севка. – Стоять!
И приказ выполнил.
Земля еще раз качнулась и успокоилась. И головная боль стала почти терпимой.
Севка осмотрел себя.
Он действительно был голый. Вопиюще голый, если вдуматься. Правый бок имел на себе следы от жесткой травы – такие забавные частые углубления на коже. Несколько рыже-зеленых травинок прилипли к бедру, а в волосах лобка ползало какое-то мелкое насекомое, которое Севка торопливо стряхнул.
Осознание того, что он стоит совершенно голый, настолько поразило Севку, что он даже не сразу осознал, что стоит посреди поля. Или луга. У Севки всегда были проблемы с сельскохозяйственной терминологией.
Справа от Севки, метрах в двухстах, виднелось нечто вроде рощи. И кажется, березовой. Роща была небольшая, деревьев на двадцать. Дальше, возле горизонта, виднелась темная полоска леса, но до нее было никак не меньше пяти километров. Или даже больше.
Прятаться, выходило, в этой рощице. Не стоять же, в конце концов, распугивая пейзан… или, что еще хуже, привлекая их внимание. Добраться до деревьев, спрятаться, дождаться темноты, а потом уж…
Или дождаться проезжающих ментов. Это было, наверное, правильнее всего – дождаться проезжающих ментов. Какую-нибудь патрульную машину. Менты обязаны помогать. Если им сказать, что студент Залесский подвергся хулиганскому нападению…
А студент Залесский действительно подвергся хулиганскому нападению.
…– Закурить не найдется? – прозвучало из темноты подворотни, когда Севка поравнялся с ней.
Три темные фигуры материализовались возле Севки, двое мужиков остановились справа и слева, отрезая пути к бегству, а третий продолжил классический разговор.
– Я говорю, закурить не найдется?
– Не курю, – обреченно ответил Севка.
Сердце заколотилось как бешеное, мысли понеслись вскачь – бежать, драться, ударить-убежать, сразу просить пощады…
– И даже для меня не найдешь?
Классика! Вот всю жизнь мечтал именно для этого урода носить в кармане сигареты с зажигалкой.
– Извини… те, – сказал Севка, – но я действительно не курю…
А было бы курево – попросили бы прикурить, а нашлась бы зажигалка – спросили бы, отчего не спичка, а таскал бы весь ассортимент зажигательных средств, в конце концов парням не понравился бы Севкин головной убор.
– А телефончика не найдется? – спросил мужик. – Домой позвонить нужно, маме…
Это был вариант, на мгновение оживился Севка, отдать им телефон, сказать, что в подарок, попросить только симку назад. Но телефон он оставил дома. Положил раздраженно на полку под зеркалом после разговора с работодателем.
– Не… нету у меня телефона. Дома забыл… – И хоть Севка говорил чистую правду, все равно получался текст пьесы, игранный разными актерскими составами в подворотнях и проходных дворах уже не одно поколение. Менялись времена, а нравы оставались прежними…
И Севка ударил.
Вот сам не ожидал от себя такого, никогда не ввязывался в драки даже при более благоприятном соотношении сил, терпеливо сносил шутки одноклассников и наезды старших в армии и никогда не думал, что бросится в драку без всякой надежды на победу. А тут рука сама сжалась в кулак и въехала куда-то под
