– Построиться! – прозвучало от островка.
Строиться… строиться… строиться…
«А тут сильное эхо», – подумал Севка. Осторожнее нужно.
Человек возле машин еще что-то говорил, но слов разобрать было нельзя. Закричала какая-то птица, Севка обмер, но птица взлетела над лесом, спросонья, наверное. Да и пора уже – вон, солнце встает.
Наверное, это к лучшему.
Хлопнули дверцы машин. Восемь. Значит, все сидят в кабинах. Значит, можно двигаться быстрее, не боясь немного нашуметь. Правда, и времени осталось мало.
Орлов сказал: через пять минут после того, как дверцы захлопнутся, будет первый залп. Капитану повезло, сказал Орлов, он смог расстрелять все снаряды. А что потом случилось с капитаном и его людьми, Орлов, кстати, не сказал.
Орлов побежал по болоту, разбрасывая брызги и не обращая внимания на шум.
Остальные тоже побежали. Пять минут – это не слишком много. Даже если до машин осталось всего двадцать шагов.
Целых двадцать шагов.
Рыжий, бежавший справа от Севки, взмахнул руками и упал в воду, скрылся с головой и с автоматом.
И черт с ним! Черт с ним!
Евграф Павлович хоть и старик, но успел раньше всех – крайняя правая машина скрыла его и лейтенантов.
– Бегом! – вслух скомандовал Севка. – Бегом!
А еще они могли закрыть дверцы изнутри. Севка вдруг вспомнил, что не знает, закрываются ли дверцы грузовиков «ЗИС-6» на замок. Да и какая разница.
Осталось всего минуты четыре. Не больше. Или даже три.
Под ногами – твердая земля. Относительно твердая. Сапоги почти не вязнут. Зато можно поскользнуться.
Севка мельком глянул на реактивные снаряды. Внутри – газ. Люизит. А они без противогазов. Хотя без защитных костюмов все равно не выжить, если что. А в костюмах по болоту они бы не добежали вовремя.
Стоп.
Севка замер, не доходя до кабины, до ее правой дверцы. Зеркал заднего вида на «ЗИСах» не было. Иначе он здорово бы в них смотрелся. Севка осторожно снял с шеи автомат и положил его в основание пусковой рамы «катюши».
Малышев замер возле левой дверцы правофланговой установки. Там – командир батареи. И он наверняка строго-настрого приказал стрелять только по его команде. По первому выстрелу с его машины. И задача Орлова сейчас этот выстрел не допустить. Любой ценой.
Выстрел из пистолета, кстати, тут не подходил. Услышав его, кто-то в соседней машине мог сгоряча крутануть ручку. Стрелять нельзя.
А если нельзя убить сразу, говорил Евграф Павлович, то нужно удивить. Не пугать – от страха люди могут делать глупости и совершать подвиги. Удивить…
Капитан Сличенко взялся на ручку пульта управления огнем. Три минуты. Боец, сидевший за рулем, затаил дыхание и не сводил взгляда с руки командира. В принципе, можно было стрелять, не дожидаясь самим же установленного времени. Прямо сейчас…
Ручка пульта была прохладной и скользкой.
«Сейчас», – одними губами прошептал Сличенко. Сейчас это произойдет. И они… Они все узнают, что такое война. Что такое – терять близких. Все узнают. Каждый.
Сейчас…
В стекло дверцы постучали. Легонько, костяшками пальцев.
Сличенко вздрогнул и посмотрел направо.
– Привет! – сказал Орлов. – У тебя спички нет? Пока шлялся по проклятым болотам, все промочил к чертовой бабушке. Папироса уцелела, я ее в фуражке нес, а спички – увы и ах! Будь человеком, капитан, угости огоньком…
Сличенко сглотнул. Правой рукой толкнул дверцу, открывая.
– Я быстро, – сказал Орлов. – Прикурю и дальше двинусь. Ты не в курсе – где линия фронта?
Словно во сне, Сличенко полез в нагрудный карман гимнастерки, достал коробок спичек. Протянул Орлову.
– Ты меня извини, капитан, что я на «ты». – Орлов сунул папиросу в рот. – Я уже второй день по болоту гуляю, генерала бы… да что там генерала – маршала бы по имени назвал. А некоторым так даже и морду бы набил. Это сколько уже можно так надо мной издеваться? У меня это третье окружение получается. Вообще-то, четвертое, но там меня не совсем окружили, так что – третье. Первое – под Минском. Ты там не был? Вот где каша была так каша… Живой лежал на мертвом, а мертвый на живом…
Орлов взял, наконец, коробок из пальцев капитана, зажег спичку, прикурил. Вернул коробок. Затянулся, выпустил две струйки дыма из ноздрей, потом кольцо изо рта.
Посмотрел в сторону гати, и лицо его приобрело удивленное выражение.
– Слышь, капитан, – Орлов растерянно глянул на Сличенко, – я один это вижу?
Орлов указал пальцем, капитан посмотрел сквозь щель на броневом листе. Кто-то двигался, кто-то в белом, но кто – рассмотреть было трудно.
– Твою мать… – пробормотал Орлов. – Бред какой-то…
Сличенко поставил ногу на подножку, выглянул из кабины. По гати к острову медленно шел Евграф Павлович.
На нем был белый парадный мундир. Старый, еще царских времен, с аксельбантами и эполетами. Китель был увешан орденами, перетянут орденской лентой, на поясе висела сабля, а на голове старика был кивер. На фоне этого великолепия заляпанные болотной грязью брюки и сапоги были практически незаметны.
– Капитан! – позвал генерал. – Капитан Сличенко? Ко мне! Постройте людей, в конце концов.
Севка бросился к дверце второй машины, вскочил на подножку, вскинул правую руку к козырьку и четко проговорил:
– Товарищ военинженер первого ранга, лейтенант Залесский прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.
Севка спрыгнул с подножки и, сделав шаг назад, замер.
– Там еще прибыл товарищ комиссар из штаба фронта и генерал. – Севка указал правой рукой на Евграфа Павловича. – Я такого и не видел в жизни.
Егоров был готов к чему угодно. Наверное, даже получив пулю, он бы все равно успел провернуть ручку на пульте. Но в него не стреляли. Его не пытались остановить. Ему просто не дали возможности задуматься.
Слева донесся голос комиссара, кричавшего на кого-то и требовавшего объяснить, кто позволил черт знает кому сидеть в кабине секретной военной техники и прикасаться к пульту управления. Да вы знаете, кричал, надсаживаясь, комиссар, что вам за это положено? Немедленно покинуть машины! Немедленно!
Комиссар стоял перед двумя левофланговыми установками, Севка его не видел, но хорошо представлял, как тот выглядит в форме, со звездами в петлицах, при своих трех орденах Красного Знамени», двух Красной Звезды и медали «Двадцать лет РККА».
Какой боец, застигнутый на горячем и обвиненный в нарушении инструкций, сможет устоять перед таким напором? Никто.
Никто и не устоял.
Бойцы пулей вылетели из машин и замерли по стойке «смирно». Егоров зачарованно смотрел на генерала, ничего не видя вокруг. Даже Сличенко потерял на мгновение дар речи, замер на подножке и не отреагировал, когда старший сержант Малышев распахнул дверцу со стороны водителя и за шиворот выволок бойца наружу.
– Тебе что, особый приказ нужен! – крикнул Малышев, сделал несколько четких шагов вперед, вытянул левую руку и скомандовал: – В одну шеренгу – становись!
