— Слава Богу, без них. Аленка ходит за Ирой хвостом, не отпускает ни на шаг. Ира дергается.
— Не надо говорить ей о крестах.
— Да она сама все увидит. Я не собираюсь ничего скрывать.
Он склонил голову и стал похож на высокую, тощую птицу.
— И тебе не советую. Мы тут, вроде, все заодно.
Глеб затянулся в последний раз и потушил сигарету.
— Это точно.
Настя не хотела говорить с родителями о знахарке и поэтому придумала прогулку с Танюшкой. Лучшая подруга, с которой они вместе почти с самого рождения, не могла вызвать подозрений и в качестве алиби подходила идеально.
Они были разными, почти полными противоположностями друг друга. Танюшка — с астеническим сложением модели, невротическая и шумная; она тайком курила тонкие сигареты и любила напустить на себя вид скучающей светской львицы. Наверное, главной задачей в ее жизни было найти для Насти подходящего парня, и, несмотря на то, что все попытки неизменно проваливались, она не падала духом.
Узнав про Глеба, Танюшка сразу же приняла сторону молодой пары.
«Лишь бы он не оказался гадом. Но за этим, милая, я прослежу. Лично».
Несмотря на такую преданность, Настя не сразу решилась рассказать ей про знахарку. Впервые в жизни ей пришлось долго думать, прежде чем поделиться с подругой. Впервые в жизни у нее появился секрет, который она разделила с другим.
— Привет, подружка!
Танюшка появилась неожиданно, как чертик из коробки, заставив Настю вздрогнуть.
— Давно стоишь?
— Привет. Нет, только вышла.
Они взялись за руки и пошли в сторону речки. Заинтригованная скудными сведениями, полученными от подруги, Танюшка буквально лопалась от любопытства, но всякий раз выговаривала себе, что не должна лезть Насте в душу. Это нехорошо. Неправильно. Для себя самой она решила, что подруге нужен от знахарки совет по поводу парня.
«Это круто: немногие девчонки отважились бы на такое. Тут, небось, настоящая любовь».
Сумерки поглощали солнечный свет и тепло, заполняли улицы, словно мутная вода; громко верещали сверчки; где-то на окраине лаяли собаки. Настя чувствовала себя неспокойно. Несколько раз за вечер она решала не идти к знахарке, убеждала себя, что не хочет больше ничего слышать, что это ничего не изменит, и что некоторые вещи лучше не знать. Решала и снова меняла решение. Как бабочка, летящая на свет, она не могла поступить иначе. Слишком много было поставлено на кон.
— Как дела с Глебом? — поинтересовалась Танюшка, не в силах больше выносить молчания подруги. — Продвигаетесь?
— Так, потихоньку.
— Надеюсь. С твоим «потихоньку» можно до пенсии оставаться старой девой.
— О, уж это мне не грозит.
— Да? Расскажи! Мне можно!
— Ну, мы целовались…
— Ага! С этого места подробнее, пожалуйста!
Они шли и болтали. Со стороны реки раздался тихий звук гитары. Солнце огромным красным глазом смотрело им в спину, а их длинные, как телефонные столбы, тени стелились впереди.
Настя старалась держать шутливый тон, хотя на душе скребли кошки. Глеб ей нравился. Конечно, это еще не любовь, но что-то очень близкое к ней, и отсюда брали начало многие проблемы. Относись она к парню прохладнее, можно было бы уговорить его уехать. Настя непременно сделала бы это, разрешив все возникшие неприятности. Но она не хотела. Не хотела, чтобы он уезжал. И ничего не могла с собой поделать.
Весь день Настя ругала себя, называла эгоисткой. Глеб в опасности — она это чувствовала и даже без Анны понимала, что лучший выход для него — уехать. Это было бы правильно.
Правильно.
А потом просыпались чувства. Ей снова хотелось прижаться к нему, ощутить его силу, скрыться в нем от всех проблем. От всего на свете. Хотелось верить, что все неправда, просто какое-то недоразумение, которое вот-вот разрешится само собой, и, обнимая Глеба, она действительно в это верила.
Губы все еще помнили последний поцелуй. Глеб ушел, и ей стало так плохо, так пусто и тоскливо, что Настя испугалась.
«Мне нужно следить за собой. Все зашло слишком далеко».
На окраине поселка они с Танюшкой разошлись, договорившись встретится через час на берегу. Прощаясь, та выглядела обеспокоенной, словно каким-то образом почувствовала то, что творится в душе у подруги.
— Будь осторожна: Анька — ведьма!
Настя кивнула и помахала рукой.
«Если бы все было так просто».
Знахарка поджидала ее в той самой комнате, где они сидели несколько часов назад. На столе было накрыто к чаю: из маленького заварного чайника поднимался смешанный аромат каких-то трав, на плите закипала вода. Когда Настя вошла, Анна как раз доставала чашки.
— Здравствуй, милая. Садись. Будем чай пить.
Настя послушно уселась за стол, обхватив себя руками. От плиты в комнате было тепло, даже жарко, но на душе царил холод.
Знахарка уселась напротив.
— Бери ватрушки. Вкусные получились.
— Спасибо.
Девушка отхлебнула чай и почувствовала, как приятное тепло разлилось по всему телу, расслабляя напряженные мышцы. Анна смотрела на нее с сожалением.
— Ты любишь этого парня?
— Он мне нравится.
— Нравится. Мне вон мой кот Кузьма нравится! Я спрашиваю — любишь или нет? Потому что лучше бы тебе его оставить.
— Почему?
— Хлебнешь ты с ним горюшка. Полной ложкой.
Настя промолчала.
— Глеб сейчас не принадлежит себе. И тебе тоже. Я не могу сказать точно, что с ним творится, но чувствую — это только начало. Дальше будет еще хуже.
— Он справится. Я уверена!
— Нет, не справится. У него слабая воля. Он очень благодатная почва для любого воздействия.
— Я не верю.
— Конечно, не веришь. Но, послушай меня — будь с ним осторожна. Не сближайся. Подожди. Дай ему проявится.
Знахарка коснулась ее.
— Я добра тебе хочу. Утянет он тебя вместе с собой. Утянет… Утянет…
Гигантша смотрела на Настю не отрываясь, удерживая ее ладонь в своей. Несколько минут длилось молчание, а потом девушка неуверенно заерзала на стуле и опустила взгляд.
— Ты подумай, стоит ли жертвовать собой, ради парня? Ты еще девочка, тебе еще столько предстоит…
Настя посмотрела на знахарку, чувствуя, как сильно бьется сердце, и непонятно: то ли от страха, то ли от злости.
— Я его люблю!
Она произнесла это, подчеркивая каждое слово.
— И хочу быть с ним.
— Экая ты решительная!
Настя поджала губы и промолчала.
— Понятно. Будь осторожна, девочка. И очень хорошо запомни — ты полюбила оборотня. Никогда не закрывай глаза.
Настя встала.
— И храни тебя Бог!
На поле опустилась темнота.
В доме горел свет, падая на землю двумя квадратными пятнами. Окна были похожи на глаза — злобные и пустые, а вся темная махина за ними — на чудовищное тело. Фосфоресцирующее сияние тумана было много мягче и ощущалось иначе, вызывая ассоциацию с одеялом. С чем-то хорошим и надежным. С чем-то, где можно спрятаться.
Глеб отложил лопату, взял из коробки крест и бросил его в яму.
«Еще один».
Спина и руки болели. Глеб уже покачивался от усталости, но упрямо продолжал свою работу.
«Сею доброе. Вечное».
Он засмеялся и стал засыпать яму землей.
Дядя ушел два часа назад. Его силуэт несколько раз появлялся в окне, но никогда не задерживался надолго.
«И хорошо. Хорошо. Пусть обсудят меня как следует, чтобы ни одной косточки не осталось не обглоданной».
Здесь, на поле, на открытом пространстве, Глеб чувствовал себя лучше, чем в застоявшейся и больной атмосфере дома. Здесь он был собой, делал свое дело. Они ничего не хотели
