Серые стволы, словно корявые колонны зловещего храма, упирались в тяжелую крышу неба. Где-то там, наверху, шумел и завывал ветер, раскачивая угрюмые кроны, но звук его, спускаясь к земле, утихал, замирал и превращался в тихий шепот. Шепот. Голоса. Они исходили отовсюду: от каждого кустика, каждой травинки — они изливались неудержимым ручьем и текли, обволакивая Анну неумолкаемой какофонией. Она покачнулась и крепче вцепилась в палку. С каждым новым шагом, земля словно уходила из-под ног. Все труднее становилось контролировать собственное тело и удерживаться в сознании.
Неожиданно, лес перед ее глазами двинулся, заколебался, словно смываемый потоками дождя и исчез, оставив Анну парить в бесконечном белом пространстве. Знахарка испуганно озиралась вокруг, пока внимание ее не привлекла небольшая тень чуть слева от нее. Тень постепенно сгущалась, вытягивалась, обретая форму, и дрожала. Несмотря на угрожающий вид, было в ней что-то неуловимо правильное, уместное здесь, доброе. Немного успокоенная этим, Анна продолжала наблюдать, как из тени выступило лицо, руки и тело маленькой девочки. Та сидела в пустоте, поджав под себя ноги, баюкая у груди плюшевого слона с ярким красным бантом на шее. Девочка смотрела на знахарку и грустно улыбалась.
— Здравствуй, — сказала знахарка.
— Привет, — ответила девочка.
— Кто ты?
— Я Алена.
Сердце Анны защемило. Это имя — имя ее неродившейся дочери разорвало старый, едва затянувшийся рубец на душе, заставив ту вновь кровоточить. Знахарка смотрела на девочку и в каждой ее черточке, в мельчайшем выражении глаз, в рисунке рук и сплетенных пальцев безошибочно угадывала свою Алену, свою маленькую дочурку, кровиночку — своего ребенка.
— Господи. Боже мой! Алена!
Девочка улыбнулась ей, и Анна вдруг почувствовала себя так хорошо, как не чувствовала никогда в жизни. Любовь потоками тепла и спокойствия, наполнила ее до края, сняв боль и страх. Это было так естественно — видеть дочку и говорить с ней. Это было так просто и чудесно. Так хорошо.
— Что ты тут делаешь?
— Я лечу.
— Летишь?
— Нет — лечу!
— Лечишь?
— Да.
— Кого ты лечишь?
— Их.
Девочка вытянула руку в сторону и, проследив за ней глазами, Анна увидела круглое окно в белой стене, а в нем — покрытые мхом и желтым лишайником стволы деревьев.
— Смотри.
Вид в окне изменился. Знахарка увидела широкую грязную просеку, уходящую вдаль и теряющуюся среди деревьев. Справа от нее тянулся широкий бетонный фундамент, а вокруг валялись поломанные молодые деревца. Слева возвышалась отвратительная куча хлама и мусора: битые кирпичи, жестянки, коробки. Рядом валялся покрытый ржавчиной, полусгнивший остов машины. Тонкий ручеек, покрытый радужной пленкой, весело журча, убегал в лес.
— Еще смотри.
Теперь в окне оказался небольшой пруд. Сквозь тонкое, мутное стекло воды, Анна различила на дне какие-то обломки. Берег пруда покрывала густая светло-желтая пена, из которой торчали чахлые кривые деревца. Над неширокой речкой, впадающей в него, чернели разрушенные пролеты старого металлического моста. Часть балок обвалилась и торчала из воды, словно кости древнего гиганта.
Потом и эта картинка померкла, и в круглом окне появилось лицо бородатого мужчины. Он улыбался, прищурив один глаз, и что-то говорил. Потом он повернулся и пошел прочь от окна. На плече его лежала лопата.
Неожиданно лицо ребенка напряглось, губы сжались и выгнулись дугой вниз. Пальцы рук импульсивно дернулись, сжав шею плюшевого слона. Окно исчезло.
— Девочка моя…
— Больно! — сказала Аленка.
— Больно? Тебе больно? Почему?
— Мама! Мамочка!
— Что детка? Что случилось?
Фигурка девочки дрогнула и стала бледнеть. Белый свет заструился по плечам и голове, съедая, стирая ее. Из глаз брызнули слезы. Они потекли по щекам, оставляя яркие, сверкающие драгоценными камнями, дорожки. Аленка снова стиснула свою игрушку и заплакала, жалобно и испуганно, словно потерявшийся котенок.
И тут внутри Анны что-то оборвалось.
— Нет!
Она устремилась к девочке и, схватив ее, прижала к груди. Она почувствовала быстрое биение маленького сердца, которому ответило ее — большое. Анна набрала в легкие воздуха, прижала губы ко лбу девочки и, целуя ее, выдохнула, чувствуя, как заструилась от нее к Алене жизнь, и как сильнее забилось сердце ее ребенка.
Сергей сдавил шею дочери, сначала слабо, а затем все с большей силой, впиваясь пальцами в холодную кожу. Несмотря на атаку извне, он боролся, какая-то часть его, все еще живая, испуганная, загнанная за пределы сознания, сопротивлялась насилию, но неумолимая чужая воля не отпускала, сжимая все сильнее и сильнее. По лицу Сергея покатилась капелька пота, и в этот момент Аленка открыла глаза.
Шедшая под руку с Анатолием знахарка вдруг замедлила шаг, ноги ее подогнулись, и она стала оседать, заваливаясь назад. Тот едва успел подхватить ее и медленно отпустил на землю, привалив спиной к дереву.
— Приехали, — сказал он.
— Что там с ней? — спросил Борис.
— Не знаю. Черт — тяжелая!
Испуганные и сбитые с толку, словно потерявшиеся в лесу дети, они обступили Анну.
— У нас нашатырь есть, — сказала Лиза. — Может дать ей?
— Давай.
Она порылась в рюкзаке, вытащила пузырек и отвинтила крышку. Наклонившись к знахарке, Лиза убрала с ее лица повязку и поднесла склянку к носу. Никакой реакции. Лицо Анны оставалось неподвижным. Одну минуту. Две.
— Ничего, — растерянно сказала Лиза. — Но вроде дышит.
Анатолий почесал голову.
— Ну, что будем делать?
— На ферму надо идти, — сказал Борис. — Глупо возвращаться.
— А с ней что?
— Потащим на себе.
Справа из чащи леса донесся слабый звук: то ли скрип, то ли шипение. Будто что-то длинное ползло по дереву, скрипя чешуей. Спустя пару секунд ему вторил такой же звук слева. Все переглянулись.
— Думаю, самое время двигать, — шепотом сказал Борис и, повернувшись к Анатолию, добавил. — Мы с тобой понесем, а Лиза за нами.
— Ты из ружья стрелять умеешь?
Лиза кивнула, и Борис отдал ей оружие.
— Осторожней смотри — заряжено. Дробью.
Мужчины закинули руки Анны на плечи и, кряхтя, подняли ее.
— Блин, здоровая какая! Создал же бог такую тетку, — проворчал Борис.
Медленно они двинулись вперед. Постепенно, с каждым новым шагом, лес наполнялся звуками: к тем, что они уже слышали, добавился слабый низкий гул и отдаленный вой, будто где-то там выла большая собака. Или волк.
— Это еще что? — спросил Анатолий.
— Идем-идем! — отозвался Борис. — Лиза — в оба смотри!
Совет оказался к месту. Они не прошли и двадцати метров, как на тропинку перед ними вышли два волка. Большие, темно-серые, с подпалинами на боках. Они остановились у самой кромки деревьев, глядя на людей бешенными желтыми глазами.
— Какого хрена? — пробормотал Борис, останавливаясь. — Осатанели они что ли?
Услышав его голос, волки заворчали и припали к земле, прижав уши к большим головам. Пасти оскалились грязными желтыми зубами. Блеснула слюна.
Чуть в стороне раздался тихий металлический лязг, а потом грохнул выстрел. Один из волков завизжал и отпрянул к деревьям. Второй, чуть помедлив, потрусил за ним. Через секунду оба зверя скрылись среди серых стволов, и снова стало тихо. Над тропинкой густым облаком лениво плыл пороховой дым.
Лиза всхлипнула и опустила ружье.
— Молодец, девка! — восхитился Борис. — Вот с кем…
— Хватит болтать! — перебил его Анатолий. — Двигаемся.
Настя проснулась внезапно и испуганно прислушалась, стараясь определить, что же ее разбудило. Дом ответил тишиной: ни поскрипывания половиц, ни шелеста ветра за окном — кругом лишь мертвая неподвижность. Она посмотрела на наручные часы — стрелки показывали половину седьмого. Пора вставать.
Из комнаты Глеба не доносилось ни звука. Настя уже подняла руку, чтобы постучать, но передумала — не было смысла его будить, пусть поспит еще немного. Наскоро умывшись, она стала спускать по лестнице, собираясь посмотреть, в каком состоянии Аленка и Сергей. Ей было совестно, что они оставили его вчера в таком беспомощном состоянии, но что можно было сделать? Ничего. Если он все еще не пришел в себя, то дело плохо. Настя не имела ни малейшего представления, что можно было бы предпринять в такой ситуации, а помощи ждать неоткуда. А Аленка? Как быть с ней? Если верить тому, что говорил Глеб про дьявола и про то, как он черпает силы из нее, то шансов пережить эту напасть у девочки просто не было.
