помешать, когда чудовища захотят сожрать добраться до него.
Глеб ложился спать в десять часов и лежал, пока звуки телевизора, доносящиеся из комнаты родителей, не умолкали. А потом, в наступившей тишине, он ждал. Дрожал и ждал, когда появятся чудовища. Если удавалось заснуть к часу ночи — это было хорошо. Но чаще он лежал до двух или даже трех часов, весь покрытый холодным потом с тяжелой и пустой головой.
Именно отец в конце концов придумал игру, которая помогла Глебу справиться со страхами. Очень простую игру: нужно было вообразить себе большой сундук, и когда становилось страшно, и воображение рисовало какого-нибудь уродливого монстра или пугающий звук, нужно было мысленно схватить его и бросить в этот сундук. Крышка захлопывалась, и страшила оказывался заперт. Отец сказал, что ни одно чудовище не сможет открыть эту крышку. Никто, кроме самого Глеба.
Мальчик сомневался в том, что это поможет, но не прошло и недели, как он обнаружил, что сундук действительно работает. Монстры перестали являться в темноте, и постепенно все пришло в норму. И все реже в его воображении скрипела тяжелая крышка.
Сейчас, сидя на кровати и вспоминая об этом, Глеб неожиданно задал себе вопрос, который не пришел ему в голову много лет назад. Вполне логичный вопрос — сколько монстров можно запереть в сундуке? Скольких чудовищ он уже затолкал в это ловушку подсознания? И так ли крепок замок?
Дом еще спал, когда Глеб спустился на кухню. Мухи были и здесь, но гораздо меньше. Штук десять. Они лениво ползали по окну, взлетали и бились в стекло.
В настенном шкафчике нашлась банка «Нескафе». Глеб нажал кнопку электрического чайника и включил телевизор. Голос диктора заглушил противное жужжание, внеся ощущение нормальности в это дурное и неправильное утро. Намазывая масло на хлеб, Глеб почувствовал себя почти хорошо. Оставалось только неясное беспокойство, связанное с предстоящим походом в лес. Смутное предвкушение чего-то необычного.
Он неспеша позавтракал и снова поднялся на второй этаж. Не заходя в комнату, Глеб сразу направился в ванную и минут двадцать стоял под горячим душем, смывая с себя пот и ночные кошмары. Насухо растершись полотенцем и почистив зубы, он вновь почувствовал себя хорошо. Мухи — это всего лишь мухи. Назойливые насекомые, и ничего больше. Неприятные — да, но не опасные. А что касается снов, они исчезают, как только откроешь глаза, и никогда не возвращаются.
Окрыленный собственными мыслями, Глеб смело вошел в комнату и осторожно подобрался к окну, намереваясь выгнать весь этот гнусный мушиный рой на улицу. Быстро дернув ручку, он отскочил назад, чтобы не попасть под водопад насекомых, но… ничего не произошло. Глеб стоял, удивленно хлопая глазами, а мухи продолжали, все так же деловито, сновать по стеклу, не предпринимая ни малейшей попытки улетать.
«Что за черт?»
Глеб взял со стола журнал, свернул его трубкой и, прикрывая лицо одной рукой и вытянув другую, принялся размахивать им над скопищем насекомых. Медленно и нехотя, те открывались от стекла, но летели не на улицу, а поднимались к потолку, где и рассаживались снова, постепенно сформировав новое подвижное покрывало. Глеб сжал зубы, и влез на стул, намереваясь показать этим маленьким бестиям «Кузькину мать».
«Я вам покажу — гаденыши!»
От тщетных попыток выгнать из комнаты мух его оторвал плач Аленки. Глеб отбросил журнал. Плач становился все громче, а потом девочка вдруг пронзительно закричала: «Мама! Мама!». Он бросился к лестнице, быстро сбежал по ступеням вниз и чуть не столкнулся в гостиной с тетей, спешащей к комнате дочери, запахивая на ходу халат. Ее нечесаные волосы торчали в стороны, как у ведьмы. Она мельком взглянула на племянника и открыла дверь в комнату девочки. Крики сделались звонче. Дверь хлопнула, и стало тихо.
Глеб опустился в кресло и уставился на лежащую рядом газету. На первой странице крупным шрифтом было набрано: «Украинские газовики скупают „Мерседесы“». Из комнаты сестры донеслись тихие голоса. На кухне весело жужжали мухи.
— Привет, Глеб.
Он обернулся и увидел дядю.
— Доброе утро.
— Давно сидишь?
Глеб пожал плечами.
— Да нет.
— Не спится?
— Меня мухи разбудили.
— Мухи?
— Да. В моей комнате их, наверное, не меньше сотни.
— Что за чушь? Какие сотни?
— Да точно!
— Ладно — пойдем посмотрим.
Жалюзи остались сдвинутыми, а окно, вновь усеянное мухами, лениво подрагивало от легкого ветра, открывая отвратительную картину во всем ее великолепии. Дядя нахмурился и покачал головой.
— Первый раз такое вижу! Откуда они взялись?
— Не знаю. Вечером их не было.
— С поля что ли налетели? Надо их потравить.
Он еще немного постоял, засунув руки в карманы синих тренировочных штанов и глядя на мух, а потом, не говоря ни слова, вышел. Глеб последовал за ним.
Аленка сидела за столом с чашкой чая и жевала большой бутерброд. Скатерть перед ней устилали крошки. Тетя Ира примостилась напротив все в том же халате, но волосы она уже успела расчесать.
— Доброе утро.
— Привет, Глеб.
Аленка повернулась к нему и сказала сквозь хлеб и сыр:
— А мне приснился страшный дядька с топором!
— Алена, не говори с набитым ртом — подавишься.
Девочка послушно дожевала бутерброд и добавила:
— Он гнался за мной!
— Ты убежала?
Дядя налил себе чай и сел между женой и дочерью.
— Я проснулась, — ответила Аленка.
— А ты как спал? — спросила тетя Ира.
Голос ее прозвучал устало и озабоченно.
«Наверное, Аленка всю ночь плохо спала», — подумал Глеб.
— Нормально. Только мухи мешали.
— Какие мухи?
— У него в комнате их полно. Все окно облепили, — сказал Сергей.
Тетя удивленно посмотрела на мужа, а потом снова на Глеба.
— Откуда они взялись? У тебя там ничего не протухло?
— Нет. У меня там ничего нет.
— Сереж, надо что-то сделать.
— Придется съездить в хозяйственный. У них должно быть что-нибудь от мух.
— Только липучку не покупай. Это отвратительно!
— Посмотрим.
Завтрак закончился, и все разбрелись по своим делам. Аленка с мамой заперлись в детской, дядя ушел к себе. Через минуту он снова показался, с полотенцем, перекинутым через плечо, направляясь в душ. Глеб устроился на кресле в гостиной и включил телевизор. Прыгая с канала на канал, он размышлял: «Надо взять фотоаппарат и снова сфотографировать поляну. Может быть, получится заснять эту штуку почетче. Это если она все еще там». Он погрузился в собственные мысли. Воображение проснулось и рисовало ему картины одна фантастичнее другой: на поляне могли приземлиться инопланетяне — очень давно, много миллионов лет назад; или там произошло ритуальное убийство; или это место заколдовано. Глеб не чувствовал страха. Он перебирал в уме различные причины появление аномалии, оставаясь при этом в роли стороннего наблюдателя — зрителя фантастического фильма. Зрителя, который в самые страшные моменты всегда осознает себя сидящем в кресле, в уютной комнате, в безопасном удалении от места и времени событий.
Дядя вышел из ванной и снова ушел в свою комнату. Потом появилась Аленка. Она неожиданно возникла из-за спины Глеба, заставив его вздрогнуть, и спросила, пойдет ли он гулять с ней и мамой. Спустя минуту, к ней присоединилась тетя Ира, взяла дочь за руку и увела в коридор. Глеб чувствовал себя секретным агентом перед началом сложной и опасной операции.
«Детям не место в таком… хмм… месте. Это дело мужчин».
Он представил себя в образе Рембо, бегущего через враждебные джунгли с автоматом в мускулистой покрытой загаром руке. Коннором Дойлом, пробирающимся по таинственному лесу. Фоксом Малдером…
— Они ушли?
Глеб вынырнул из своих мыслей и уставился на дядю невидящим взглядом.
— Чего?
— Ира с Аленкой ушли?
— Да.
— Ты готов?
Глеб кивнул.
— Идем.
