множились, ручеек обратился бурным потоком. В гуще битвы был и фра Роберто, чередовавший громогласные проповеди с уничтожением ненавистного врага и с торжествующим хохотом вонзавший вилы в шейхов и имамов. Рыцари бились плечом к плечу с простыми горожанами, дворяне с крестьянами, в руках священников сверкали мечи и боевые топоры. Братство продвигалось вперед. И возглавлял его Жал Паризо де Ла Валетт.
Как все же быстро меняются обстоятельства, подумал предатель. Только что казалось, что еретики вот-вот сомнут христиан, еще немного, и орден падет на колени. Однако вскоре случилось так, что грозная армия султана пала ниц под мощным ударом защитников крепости. Исход сражения предугадать не дано. Точно так же бывает и в любви, преданности и дипломатических альянсах. Отряд Ла Валетта гнал противника, теснил сарацин к бреши в стене. Воистину под стать подвигам Геракла. Бесполезно и пытаться противостоять ему. Великий магистр призраком витал на фоне зиявшего в стене пролома. Военачальник, излучающий энергию силы; пехотинец, бившийся на острие атаки христиан. Бесстрашный, уязвимый. А в такой неразберихе в любую минуту может произойти непоправимое. Подчас и яды бывают бессильны.
— Гроссмейстер пал!
Верно. Взрывчатый горшочек разбился у самых ног великого магистра. Никто не видел, кто его метнул. Изрешеченный осколками и дробью Ла Валетт, вздрогнув, упал. Его тут же окружили соратники, готовые на руках вынести предводителя с поля боя. Но Ла Валетт слабо отмахнулся и попытался встать. Ему помогли подняться на ноги. Старики бывают упрямыми. И нередко — хрупкими. Изменник наблюдал. Несомненно, Ла Валетт ранен тяжело и, возможно, смертельно. Но уходить с поля битвы он не собирается, являя собой пример последнего и самого проницательного из великих магистров. Ла Валетт снова упал и снова поднялся. Хотя вид у него уже не столь вдохновляющий, отметил предатель. Турки готовились вновь занять брешь в стене.
«Что предпримет Кристиан?» — подумал Анри. Может, его друг уже погиб, как Юбер и мавр, и тоже потерян, подобно многим из тех, кто так и не пережил эту проклятую войну. Он своими глазами видел ее последний акт. Возвышавшуюся осадную башню с обрызганными водой боками, чтобы защититься от огня, и полную янычар. По опущенному подъемному мосту к полуразрушенным башням устремлялись турки. Чувство опасности и срочность приказа помогли преодолеть боль утраты. Анри, опустившись на колени за валуном, стал присматриваться. Одиночества, которого он так страстно желал, не было, столь дорогие его сердцу библиотека и аптека остались далеко. Зато рядом свалился, корчась в предсмертных судорогах, один из защитников.
Молодой рыцарь шевалье Поласстро выкрикнул из-за камней:
— Мы готовы, Анри!
— Пора атаковать.
— На тебе нет сюрко. Набрось ее — рыцарские доспехи привлекают стрелков.
— Господь меня защитит. Я не боюсь их аркебуз.
— Мы готовы идти за тобой на смерть.
— Да будет она легкой. Готовьтесь.
Когда отряд пехотинцев попал под мушкетный огонь, Анри поднял меч. Если он уронит честь своего дяди, братьев-рыцарей и ордена, ни пути назад, ни прощения ему не будет.
— Аве Мария… — прошептал он и встал. — Если погибну, поставьте свечу за меня.
— Нам обещано избавление.
— Вперед, братья мои!
И Анри бросился к подъемному мосту неприятеля. Он был опущен, а по бокам то и дело мелькали вспышки мушкетных выстрелов. Божья кара. Пасть Зверя. Вспомнив те времена, когда они с Кристианом штурмовали купеческие галеры, приставляли клинки к глоткам еретиков, молодой шевалье смотрел на себя словно со стороны. Англичанин многому научил его.
Кто-то упал, пронзенный пулей сквозь доспехи, и теперь лежал, подергивая ногами. Анри ощутил толчок в грудь и понял, что падает. Чьи-то руки пытались оттащить его. Так необычно чувствовать себя участником битвы и в то же время в ней не участвовать. Турки пытались захватить его в качестве трофея, но собратья не отдадут его врагам. Вокруг стоял оглушительный лязг — Анри узнавал отдельные вскрики, совершенно не разбирая слов язычников. Он умирал.
— Я с тобой, брат мой.
— Кристиан? Ты?
— Я только что из Сенглеа. Я не мог оставить тебя сражаться один на один с еретиками.
— Караван… Снова…
Последние слова Анри захлебнулись в крови, глаза закатились, пальцы судорожно затрепетали в поисках опоры. Он был на пороге забытья. Молодой воин видел коричневые поля и усыпанные пурпурным клевером луга, ослепительно белые скалы, омытые бризами и солеными водами Средиземного моря. Он скакал в Мдину вместе со своим другом.
— Останься со мной, Кристиан.
— Я донесу тебя к воротам, брат мой.
— Язычники… Они стащили с меня сапоги.
— Мы разобьем их.
— Уже без меня.
Голос шевалье слабел, тело дрогнуло, и он испустил последний вздох. Анри де Ла Валетт умер. Турки стаей устремлялись наружу из башни, повсюду мелькали пули. Гарди, взяв погибшего Анри на руки, закрыл ему глаза.
— Иди к Нему, Анри. Иди с Ним, брат мой.
Осада не стихала и с наступлением ночи. Турки усеяли небо сигнальными огнями, на земле продолжали лязгать клинки. Со стороны моря не осталось ни одной целой стены. Все до единого жители участвовали в обороне. Тела убитых уже складывали друг на друга. Лазарет переполнился — людей было некуда класть, они располагались в проходе на полу. Среди раненых был и великий магистр.
Ла Валетт мужественно сносил, когда к ранам на ноге прикладывали грибную примочку, когда перевязывали раны. Только с наступлением темноты он позволил отнести себя в лазарет. Ему приходилось разбираться с множеством неотложных дел: выслушивать донесения посыльных, подсчитывать потери, — и на себя времени почти не хватало. Но силы были на исходе, серьезность положения усугубляла его немощь, лишая обычного хладнокровия.
Отстранив руку госпитальера, гроссмейстер поднялся со сколоченного из досок ложа и, хромая, побрел по запруженным людьми известняковым плитам к постеленному в углу сену. Даже в неверном свете свечи он сумел различить того, кто там лежал. Это был рыцарь Большого Креста Лакруа.
— Как ты, брат мой?
— Пока неплохо, Жан Паризо.
Бывалый воин с окровавленной повязкой, закрывавшей пол-лица, попытался обвести рукой на перевязи помещение.
— Я едва дышу. Здесь моим очам предстает куда более страшная трагедия, чем на стенах бастиона.
— Когда у тебя в руке меч, ты уже ни на что не смотришь.
— Потому лучше оставаться в бою до последнего вздоха.
С этими словами Лакруа взял ломтик хлеба со стоявшей подле него тарелки и жестом пригласил Ла Валетта разделить трапезу.
Окунув хлеб в бокал с вином, великий магистр положил кусочек в рот и разжевал.
— Возможно, это наша последняя трапеза.
— Рад разделить ее с тобой, апостолом веры. Мы и на Родосе сражались плечом к плечу.
— Мы с тобой уже сорок три года воюем вместе.
— И снова над нами витает смрадное дыхание язычников.
— А за ним — сладостное дуновение и вечная жизнь в Царствии Небесном.
Ла Валетт, усевшись рядом, откусил еще хлеба.
