и заявил, что ему надо было уточнить некоторые детали, например, как складывались отношения у Крешони и Елены Маркуччи. Ну и как они складывались? Послушать Крешони, так там была просто идиллия. И что дальше? А то, что не было там никакой идиллии. Об этом говорят все соседи. Ах вот как? И что же это означает? Это означает, что кто-то врет. Ну это уже, извините, смешно, и прекратите тратить время впустую! В общем, доктор Крешони получил извинения от квестуры и от прокуратуры. И стало ясно, что никакая самостоятельная инициатива Куррели больше так гладко не пройдет.
Комиссар вышел из кабинета Де Пизиса с видом человека, которому все нипочем. Маркини ждал его в офисе. Вопросов он задавать не стал, хотя было видно, что ему страсть как хочется узнать, чем кончилась беседа. Куррели держал рот на замке и усиленно делал вид, что изучает совершенно его не интересующие дела.
– Учти, я ничего не сказал, – проворчал он через какое-то время.
Маркини от удивления повернулся на сто восемьдесят градусов.
– Ага, – продолжил Куррели так, словно Маркини ему ответил. – Можешь удивляться, сколько хочешь, но я был паинькой и позволил вылить на себя целый ушат дерьма. Надо было видеть рожу Де Пизиса!
– Да я видел. Меня вызывали сегодня утром, еще перед тем, как вы пришли.
– Вот оно как? И что же тебе сказали? Держать меня на цепи?
– Что-то вроде.
– А ты?
– А что я?
– Что думаешь делать?
– С чем?
– С тем, что я останавливаться не собираюсь, даже если это будет мое последнее дело.
Разложим все по полочкам. Маркуччи была убита вечером. Задушена. В квартире все перевернуто, словно преступник что-то искал. Официально заподозрить Крешони нельзя. Под подозрением один Порцио. И потом, рисунок…
Обыкновением Куррели было опережать события. Он прибыл в научный отдел за полчаса до того, как Джинетти должен был закончить анализ рисунка, найденного в доме жертвы. Результатами интересовался Прекосси и хотел первым с ними ознакомиться. Куррели напомнил эксперту, что однажды покрыл его просчет, не спрашивая ничего взамен. Джинетти вышел, оставив отчет на столе…
– Мне не интересно, что у нас есть, мне интересно, чего нам не хватает. Где недостающая деталь?
Маркини искоса взглянул на шефа:
– Прекосси разозлится.
Куррели продолжал как ни в чем не бывало:
– Что на рисунке будут отпечатки пальцев Порцио, я не сомневался. Но там есть и еще чьи-то пальчики. Ты, кстати, сделал запрос?
– Жду результата.
– И потом, эта царапина на краске. Джинетти говорит, что она слишком ровная и не похоже, что ее оставил художник.
Маркини молча слушал:
– И чего не хватает?
– Не хватает отпечатков старухи, – ответил Куррели.
Маркини вытаращил глаза:
– Вы хотите сказать, что Маркуччи даже не видела рисунка?
– Или к нему не прикасалась. Но тут получается неувязка: если Крешони говорит правду и старуха приняла подарок, даже поцапавшись с Порцио, ее отпечатки должны там быть.
Маркини уже собрался возразить, что это вовсе не означает, что Порцио не мог положить рисунок на стол, когда старуха была уже мертва, но тут зазвонил телефон.
– Да?.. Ну-ка, ну-ка… Ты уверен?.. Подожди, сейчас запишу… Да, понял. – Маркини записал номер и положил трубку. – Вакки Серена, – объявил он. – Другой отпечаток принадлежит Серене Вакки, зарегистрированной в полиции.
– Проверь все, и пойдем послушаем, что она нам скажет.
Если приглядеться, она не отличалась красотой. Она была из породы тех броских женщин, облик которых в комплексе производит потрясающее впечатление, а в отдельности каждая черта груба и топорна. Губы, к примеру, смотрелись как искусственно накачанные гелем, на коже ясно обозначились морщины, особенно вокруг глаз.
– Это Фабио сказал вам, что я там была? – У Серены Вакки была манера задавать вопросы с видом человека, который терпеть не может на них отвечать.
– Нет, – ответил Куррели тоном третьей степени раздражения. – Мы сами догадались, опросив кое- кого. Итак?
Серена Вакки не смутилась и жестом, который претендовал на соблазнительность, приподняла на затылке высветленные волосы.
– Ни для кого не секрет, что я позирую некоторым художникам. Это запрещено? – Она с вызовом уставилась на Маркини.
– Мы здесь не за этим, – внес ясность Куррели.
Эта женщина его раздражала, может быть, потому, что, отвечая, не смотрела на него.
Глядя все время на Маркини, она тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам.
– Комиссара интересует, были ли вы в студии Порцио в день убийства, – разъяснил Маркини, словно желая снять неловкость.
– Затрудняюсь сказать, – ответила Серена, стараясь придать тону отстраненность.
На несколько секунд воцарилось молчание. Потом Куррели встал нарочно напротив женщины, чтобы она наконец смотрела на него.
– А у Фабио Порцио вы выполняли только работу модели?
Застигнутая врасплох, Серена Вакки плотно сжала губы, чтобы с них не слетел ответ, который мог ей дорого стоить: в конце концов оба этих козла были должностными лицами.
– За кого вы меня принимаете?
– Два задержания за приставание, один арест за сбыт краденого и еще всякие интересные вещи, – перечислил Куррели.
– Вы хорошо выучили урок, но все это было давно. Уже пять лет, как я с этим завязала.
– То есть завязали с уличным промыслом… – инстинктивно заключил Маркини.
Женщину это особенно задело: она была уверена, что со стороны Маркини опасности ждать не приходится. Казалось, она вот-вот капитулирует, но она взяла себя в руки и даже попыталась улыбнуться:
– Когда вы ничего не понимаете, вы всегда такие – один плохой, другой хороший?
Куррели начал уставать:
– Нет, нынче мы решили оба быть хорошими. Так вы были или не были у Порцио в день убийства Елены Маркуччи?
Серена Вакки посмотрела ему прямо в глаза:
– Если Фабио сказал, что меня там не было, значит, меня там не было.
– По-моему, они друг друга покрывают, – прошамкал Маркини, надкусывая горячую рисовую зразу.
Куррели покачал головой, проглотил кусочек бутерброда и полез за очередной бумажной салфеткой.
