следовала за ним. Когда она заговорила, Эмиль повернулся и посмотрел на нее, потом бросил свою сигарету в пламя. Она без сигареты повторила его жест, и он нахмурился.
—
— Бен, нам с вами нужно привести себя в форму, — укоряюще сказала Сьюзи. — Это возможно. Нужно бегать трусцой. Нора добилась этого.
Через золотого бога переползла змея и обратила на меня демонически-красные глаза. Рот открылся, обнажив ядовитые зубы. Раскачивающаяся голова все приближалась.
Я снова оказалась в своей комнате. Взглянула на будильник. Три часа ночи. Остается четыре дня. Кто был этой змеей?
Часть третья
Tantaene animis caelestibusirae?
Неужель небожителей гнев так упорен?
12
Всю ночь Газдрубал и парень держались за доску, их швыряли волны, хлестали ветры.
— Видимо, это часть кедрового ящика, — сказал Газдрубал. — Должно быть, у богов есть чувство юмора.
— Невысокого свойства, — крикнул в ответ парень, перекрывая рев бури.
— Карталон, ты напоминаешь мне моего сына, — сказал капитан. — Надеюсь, я не обидел тебя этими словами.
— Я польщен, — ответил парень.
— Вряд ли я переживу эту ночь, — продолжал Газдрубал. — Но, думаю, ты сможешь. Ты юный и сильный. Поэтому даю тебе еще одно поручение, за которое, увы, на сей раз не смогу вознаградить тебя, денег у меня больше нет.
— Я непременно его выполню, — ответил парень.
— Ты замечательный молодой человек. Я прошу об этом только потому, что считаю — наш великий город Карт Хадашт находится в серьезной опасности, грозящей не только со стороны Агафокла, как ты, очевидно, догадываешься, но и с другой.
— Я слушаю вас, — сказал парень.
— Мое судно было отправлено в специальный рейс с тайной миссией одним очень значительным в Карт Хадаште человеком. Он лично обратился ко мне. Сказал, что это вопрос крайней необходимости для государства. Я считал этого человека безупречным. Нашей задачей было доставить особый груз, ты наверняка догадался, что это был кедровый ящик, наряду с деньгами и товарами, по указанному маршруту вдоль ливийского побережья в Тир. Гиско, человек, которого вы называли незнакомцем, должен был сопровождать его. Полагаю, ты взглянул на этот груз.
— Да, — сказал парень, — и я ни разу не видел ничего столь великолепного. Откуда эта статуя?
— Из Тартесса, разумеется, земли за Геркулесовыми столпами, где много золота, серебра и драгоценных камней. Но главное — не что она собой представляет, а ее предназначение.
Их ударила еще одна большая волна, и Газдрубал начал задыхаться. Парень протянул руку и поддержал его.
— Мне сказали, что эта статуя — она очень древняя, Карталон, древнее даже самого Карт Хадашта — представляет собой дар городу Тиру, чтобы умилостивить бога, который, видимо, покинул нас в дни величайшей беды, когда греческий тиран хочет нас уничтожить. Многие сочли, что на Карт Хадашт невзгоды обрушились потому, что мы были небрежны в поклонении своим богам.
— Я знаю, — сказал парень. — Я видел священные церемонии в храме Ваал Хаммона. А что серебро, золотые монеты и прочий груз? Они тоже предназначались Тиру?
— Нет. Они были нужны, чтобы нанять войско из ливийцев на помощь нам в предстоящих боях с Агафоклом. Я понимал, что плавание будет опасным, мы ушли в море тайком, без сопровождения, в бурную ночь. Но как я мог отказаться, раз видел, какие жертвы принесли наши вожди — своих первородных, иногда единственных детей — принесли в жертву, чтобы спасти всех нас? И признаюсь, видел в этом плавании выгоду для себя. Мы, жители Карт Хадашта, всегда думаем о доходах.
— И теперь вы беспокоитесь, что раз груз не дошел до места назначения, боги будут по-прежнему гневаться на нас — и наемные войска, которые мы надеялись собрать, и даже вы не получите платы?
— Нет, дело обстоит гораздо хуже. Думаю, этот груз на самом деле предназначался не Тиру. Боюсь, что я стал жертвой обмана, невольным предателем. Думаю, эта статуя была похищена в храме неподалеку от Геркулесовых столпов — существует слух о такой статуе, более прекрасной чем все, что мы видели, золотой, с бриллиантовыми глазами. Думаю, деньги действительно предназначались наемникам, но это войско должно было не поддерживать Карт Хадашт, а выступить против него. Деньги были нужны, чтобы убедить ливийцев поддержать предателя! И статуей должен был воспользоваться этот же предатель, чтобы убедить людей следовать за ним.
Парень ахнул.
— Как это может быть? Почему вы так решили?
— Отчасти тут предчувствия. Отчасти то, что ты мне говорил.
— Что вы имеете в виду? — спросил парень. — Я ничего не говорил вам об этом.
— Говорил, сам о том не догадываясь. Ты сказал, что незнакомец разговаривал с Маго перед тем, как тот спустился в трюм, и что хотя ты не разглядел, кто вернул слиток на место, ты видел, как Маго открыл одну из амфор с монетами, подержал в руке деньги, потом вернул их на место и закрыл амфору. То же самое сделал с пифосом, где лежали золотые украшения.
— Да, говорил. Но…
— Кто заметил бы в данных обстоятельствах несколько пропавших монет, два-три золотых кольца? — сказал капитан. — Или серебряный слиток? Однако Маго не взял их. Значит, они уже были ему обещаны. Груз не должен был дойти до места назначения. Часть его предназначалась тем членам команды, которые участвовали в заговоре; остальное попало бы в сундуки предателя. Нас должны были внезапно схватить Маго и его дружки, наверняка убить, и груз просто исчез бы. Иначе почему он не взял монеты и украшения?
— Но вы сказали, что человек, который отправил вас с этой миссией, был безупречен.
— Сказал, но уже не верю в это.
— Что мне нужно сделать? — прокричал парень.
— Ты должен пережить эту ночь — я уверен, море вынесет тебя на берег. Вернуться в Карт Хадашт, стараясь не попасть в плен к солдатам Агафокла. Потом добиться аудиенции у Совета Ста Четырех и рассказать им эту историю.
— Для такого, как я, это невозможно, — изумленно произнес парень.
— Возможно, — ответил Газдрубал. — Можешь дотянуться до амулета у меня на шее? Да? Отлично. Отнесешь его в дом Ядамалека, я скажу, где он находится. Ядамелек узнает мой амулет и поверит тебе. Он позаботится, чтобы все необходимое было сделано быстро. Сделаешь это?
— Непременно, — ответил парень. — А имя предателя?
Газдрубал притянул парня к себе и прокричал имя ему в ухо.
Четыре дня. Мы находились на форуме древнего римского города Суфетула. Над нами возвышались три храма, самый большой был посвящен Юпитеру, справа от него стоял посвященный Юноне, слева — Минерве. То, что римляне выстроили здесь такой великолепный город с широкими улицами, парящими арками и высящимися колоннами, было поистине чудом.
Но я не разглядывала храмы. Я отошла в тень Ворот Антонина, ведущих в этот замечательный город, и разглядывала нашу группу. Я поняла, что была так поглощена частностями путешествия — придет ли автобус вовремя, можно ли отложить ужин на полчаса, чтобы подольше побыть на объекте, учтены ли запросы всех — что совершенно не смотрела на них как на личностей.
Я знала, что среди них находится преступник, но не знала, кто это. И думала, что если внимательно присмотрюсь к ним, ответ будет ясен. Я искала раздраженной нотки, неуместного жеста, соскользнувшей на миг маски. Однако все казались мне совершенно обычными людьми.
Перед храмом Юпитера дружно смеялись Клифф и Сьюзи. После отъезда Кэтрин она, видимо, нацелилась на Клиффа как на будущего мужа, и он, как будто, наслаждался ее обществом. У меня мелькнула мысль, что, возможно, Сьюзи, отчаянно ищущая нового спутника жизни, устраивала беспорядок в одежде Кэтрин и даже столкнула соперницу с лестницы, чтобы та испугалась и уехала. Однако, наблюдая, как Сьюзи снует по площади, я не могла поверить, что она виновна.
Честити, чей бесстыдный и вместе с тем невинный флирт с Эмилем был отвергнут, снова превратилась в страдающую, возможно, дефективную девушку-подростка. Стоя в углу в одиночестве, она зажгла спичку, смотрела на огонь и бросила ее в песок под ногами, лишь когда обожгла кончики пальцев. В последние два дня она очень нуждалась в моем внимании, просила помочь в покупке сувениров для подруг или проверить ее сумку, все ли взято, что нужно. Внезапно я больше не смогла наблюдать, как она занимается этим. Прошла по форуму, вырвала у нее спички и сказала:
— Честити, перестань! Ты навредишь себе.
— Она даже не замечает, что я это делаю.
— Кто не замечает?
— Моя мать.
— Замечает.
— Тогда ей все равно.
— Не все равно, Честити, поверь мне.
— Она прогнала его.
— Кого? — спросила я, подумав, не имеет ли девушка в виду Эмиля.
