джентльмены, знакомые по издательству.
Среди прочих к ним подошел мистер Арчер и, поклонившись, стал показывать восхищенной миссис Бангэй важных особ, находящихся на ипподроме. Вон там — премьер-министр: милорд только что посоветовал ему ставить на Боракса, но он, Арчер, считает, что у Графинчика больше шансов. Он назвал еще с десяток герцогов и вельмож.
— А вон там, видите? На главной трибуне сидит китайский посланник и мандарины из его свиты. Фу- чу-фо привез мне рекомендательное письмо от генерал-губернатора Индии, моего закадычного друга, и я одно время очень ему протежировал. Приглашал его к обеду, и палочки для риса всегда бывали для него приготовлены. Но он приезжал со своим поваром, и, поверите ли, миссис Бангэй, однажды, когда меня не было дома, а посланник был в саду с миссис Арчер и лакомился крыжовником — китайцы обожают крыжовник, — этот злодей-повар увидел любимого бленгеймского спаниеля моей жены (нам его подарил сам герцог Мальборо, пра-прадед миссис Арчер спас жизнь его предку в битве при Мальплакэ), схватил несчастного песика, перерезал ему горло, содрал шкуру, нафаршировал и подал на второе.
— Господи помилуй! — воскликнула миссис Бангэй.
— Можете вообразить, что пережила моя жена, когда узнала всю правду! Не успели мы отведать этого блюда, как в столовую с воплем ворвалась кухарка и рассказала, что нашла шкуру бедного Фидо во дворике возле кухни. Жена сказала, что никогда, никогда не простит посланнику, и с тех пор он, честное слово, ни разу у нас не обедал. Лорд-мэру, который в тот день тоже удостоил меня своим посещением, блюдо очень понравилось; да и в самом деле, с приправой из зеленого горошка оно немного напоминает утятину.
— Быть того не может! — изумилась супруга издателя.
— Честное слово. А поглядите вон на ту даму в голубом, что сидит рядом с посланником, — это леди Фламинго. Говорят, она выходит за него замуж и уедет с ним в Пекин. Она уже и ноги начала себе бинтовать. Да ничего у нее не выйдет, только покалечит себя. У моей жены самая маленькая нога во всей Англии, она носит обувь на шестилетнего ребенка, но куда ей до китаянки!
— А это чья карета, мистер Арчер, вон та, возле которой стоит мистер Пенденнис? — спросила немного погодя миссис Бангэй. — Они с мистером Уорингтоном тоже к нам подходили. Гордый он какой, этот мистер Пенденнис, да оно и не диво, — он, говорят, вращается в самом высшем обществе. А наследство ему большое досталось, мистер Арчер? Он, вишь, до сих пор еще в черном.
— Тысяча восемьсот годового дохода с земли и двадцать две с половиной тысячи в трехпроцентных бумагах, примерно так, — ответствовал мистер Арчер.
— Господи помилуй! Да вы все на свете знаете, мистер Арчер!
— Как же мне не знать, — когда при мне вскрывали завещание покойной миссис Пенденнис. Дядя Пенденниса, майор, редко обходится без моей помощи; а так как молодой человек склонен к мотовству, мы и решили поместить капитал таким образом, чтобы он не мог пустить его по ветру… Доброго здоровья, милорд!.. Вы знаете, кто это, сударыни? Вы читали его речи — это лорд Рочестер.
— Сам ты лорд! — крикнул с козел Финьюкейн. — Это же Том Стэплз, из 'Утреннего вестника'.
— Разве? — невозмутимо отозвался Арчер. — Я ведь очень близорук, мне, честное слово, показалось, что это Рочестер. Вон тот джентльмен с двойным лорнетом (снова поклон) — лорд Джон; а с ним такой высокий… вы его не знаете?.. Это сэр Джеймс.
— Ты их знаешь, потому что видишь в палате, — проворчал Финьюкейн.
— Я их знаю, потому что они так любезны, что позволяют мне числить их среди моих близких друзей. А поглядите на герцога Гемпширского — вот уж поистине образцовый английский джентльмен старой школы! Он никогда не пропускает дерби. Не далее как вчера он мне сказал: 'Арчер! Я был на дерби шестьдесят пять раз. В первый раз — семи лет, сидел на пегом пони, со мной был мой отец принц Уэльский и полковник Хангер; а пропустил я всего два раза — когда болел корью в Итоне, да еще в год Ватерлоо, когда был во Фландрии с моим другом Веллингтоном.
— А чья же это желтая коляска, где два зонтика, розовый и желтый, и мистер Пенденнис с ними разговаривает, и еще много джентльменов?
— Это леди Клеверинг, владелица Клеверинг-Парка, что граничит с поместьем моего друга Пенденниса. На козлах младший сын, наследник; пострел, каких мало, и не дурак выпить. А молоденькая — это мисс Амори, дочь леди Клеверинг от первого брака. Она неравнодушна к моему другу Пенденнису, но у него, по моим сведениям, сердце занято другой. Вы, верно, слышали про молодого Фокера — знаете, сын известного пивовара, — так он хотел повеситься от любви к мисс Амори, когда она ему отказала, — хорошо, лакей подоспел и вынул его из петли. Сейчас он за границей, с провожатым.
— Просто чудо, как повезло этому молодому человеку! — вздохнула миссис Бангэй. — Три года, что ли, прошло, как он у нас обедал — такой был скромный, тихий, а теперь гляди как занесся! Ведь он на днях был представлен ко двору и представил его не кто-нибудь, а сам маркиз Стайн. Да про какой званый вечер ни прочти, всюду натыкаешься на его фамилию.
— Я много кому отрекомендовал его, когда он только приехал в Лондон, — сказал мистер Арчер. — А остальное довершил его дядюшка, майор Пенденнис… Э, да это Кобден, вот не ожидал! Пойду, побеседую с ним. Честь имею кланяться, миссис Бангэй. Всего наилучшего, миссис Шендон.
За час до того, в разгар событий этого дня, когда лошади стремглав проносились по зеленой траве мимо тысяч и тысяч орущих людей, собравшихся поглазеть на это великолепное зрелище, в другой части поля можно было увидеть старую колымагу, на обветшалой крыше которой надрывала глотки и топала ногами компания каких-то обшарпанных субъектов. То была карета Уилера (владельца 'Головы Арлекина'), доставившая на скачки десяток лучших умов с Боу-стрит и обильный завтрак в ящике под козлами. Глядя на бешено скачущих лошадей, каждый из лучших умов успевал выкрикнуть кличку или цвет, на который он возлагал свои надежды. 'Корнет!', 'Графинчик!', 'Синие рукава!', 'Желтый картуз, желтый картуз!' и тому подобное наперебой гаркали эти спортсмены в упоительную, напряженную минуту, предшествующую исходу состязаний; и когда взвился трепещущий флаг с номером победителя — знаменитой лошади Антилох, один из джентльменов на крыше кареты из 'Головы Арлекина' подскочил так высоко, словно был голубем и собрался улететь с этой новостью в Лондон или в Йорк.
Однако радость подняла его в воздух всего на несколько дюймов, и он тут же снова грохнулся ногами о ветхие доски крыши, так что они затрещали под тяжестью его восторга.
— Ура! Ура! — завопил он. — Антилох выиграл! Уилер, ужин на десять человек! Всех приглашаю, плевать на расходы!
И джентльмены на крыше кареты, все эти обшарпанные щеголи и сомнительные франты, сказали: 'Благодарствуйте — поздравляю, полковник — рад буду с вами поужинать', — а друг другу шепнули: 'Полковнику причитается полторы тысячи, и советчик у него был надежный'.
И каждый из обшарпанных франтов и темных денди стал подозрительно коситься на своего соседа, опасаясь, как бы этот сосед не увел полковника в укромное место и не взял у него денег взаймы. Весь этот день счастливец, игравший на Антилоха, ни на минуту не мог остаться один — так зорко его приятели следили за ним и друг за другом.
Еще в другом конце поля можно было увидеть экипаж, если не более ветхий, то во всяком случае более скромный, чем обшарпанная карета из 'Головы Арлекина'. То был кеб э 2002, доставивший со стоянки на Стрэнде кавалера и двух дам; все трое угощались салатом из омаров и элем, и одна из дам, сидя на козлах кеба спиной к своей мамаше и спутнику, была такая свеженькая и красивая, что многие молодые франты, которые прогуливались возле ипподрома, развлекаясь — кто благородной игрою в палки и чучела, а кто беседой с нарядными дамами в нарядных колясках на холме, отрывались от своих увлекательных занятий и шли взглянуть на эту розовенькую, улыбающуюся девушку. Румянец молодости и веселого оживления расцветал на ее щечках, играл на прелестном лице, как перламутровые облачка на ясном небе, осенявшем ее; у старшей дамы щеки тоже были румяны, но то был прочный пятнистый румянец, только густевший по мере того, как в него подливали эля и грога, так что лицо ее уже уподобилось цветом панцырю поглощаемых ею омаров.
Джентльмен, сопровождавший этих двух леди, усиленно за ними ухаживал, как здесь, так и раньше, по пути из Лондона. С начала и до конца этой упоительной поездки шутки его не смолкали ни на минуту. Он одинаково бесстрашно задирал самые грозные кареты, в которых ехали высоченные суровые гвардейцы, и тележку, запряженную ослом, в которой мусорщик Боб вез на скачки свою Молли. Стрелы его остроумия
