соображаю, Фрэнк Клеверинг? Да стоит мне открыть рот, и вы завтра же будете нищим. И не я один знаю вашу тайну.
— А кто еще? — пролепетал Клеверинг.
— Старый Пенденнис, или я очень ошибаюсь. Он узнал его в первый же вечер, как увидел, — когда тот пьяный вломился к вам в дом.
— Ах, так он знает? — взвизгнул Клеверинг. — Проклятье! Убить его мало.
— Вам бы нас всех убить, то-то была бы радость, съязвил Стронг, затягиваясь сигарой.
Баронет хлопнул себя по лбу вялой ладонью, — возможно, шевалье угадал его желание.
— Ах, Стронг! — вскричал он. — Я бы и с собой покончил, да боюсь. Я самая разнесчастная собака во всей Англии. Ведь я потому и безумствую. Потому и запил. (И он дрожащей рукой поднес к губам стакан своего лекарства — кюрасо.) Потому и вожу дружбу с этими разбойниками… я ведь знаю, что они разбойники, черт их побери, все до одного разбойники. Ну что я могу поделать? Я же не знал… Я же, честное слово, не виноват… пока я не увидел этого мерзавца, я понятия ни о чем не имел… Нет, я сбегу, уеду за границу, подальше от этих притонов… зароюсь в лесной глуши… повешусь на дереве… разнесчастный я человек!
Так, со слезами, божбой и визгом, этот жалкий болтун изливал свое горе, оплакивал свою участь и среди стонов и ругательств бормотал слова покаяния.
Заслуженная поговорка, гласящая, что нет худа без добра, подтвердилась на примере сэра Фрэнсиса Клеверинга и второго обитателя квартиры мистера Стронга в Подворье Шепхерда. По счастливой случайности человек, по совету которого полковник Алтамонт делал ставку на дерби, не ошибся, и в день расчетов, — когда капитан Клинкер, уполномоченный действовать за сэра Фрэнсиса Клеверинга, расплатился с его многочисленными кредиторами (ибо леди Клеверинг, послушавшись майора, не разрешила баронету самому улаживать свои денежные дела) — в тот же день полковник Алтамонт, игравший против фаворита, имел удовольствие получить выдачу в тридцати к одному за каждый из поставленных им пятидесяти фунтов.
Поздравить полковника явилось немало его друзей: вся его компания и чуть не все, с кем он встречался у гостеприимного Уилера, хозяина 'Головы Арлекина', пожелали быть свидетелями его торжества и великодушно разделить его успех. Том Дайвер предложил полковнику поднять со дна Мексиканского залива тот галлеон, что затонул, имея на борту триста восемьдесят тысяч долларов, не считая слитков и дублонов; мистер Кейт ли намекнул, что сейчас самое время покупать акции, — 'Тредидлум' стоят очень низко — можно купить за бесценок; Джек Холт напомнил о своем плане контрабандного ввоза табака, и эта спекуляция своей дерзостью приглянулась полковнику больше других. Джек Ракстро, один из завсегдатаев 'Головы Арлекина', предлагал сторговать для полковника отличную пару лошадей; Тому Флинту требовалось всего двести фунтов капитала, чтобы его сатирический листок 'Франт' начал давать тысячу в год чистой прибыли, — 'и к тому же власть и влияние, полковник, и доступ за кулисы всех лондонских театров'; а маленький Мосс Абраме умолял полковника не слушать этих людишек, этих темных спекуляторов, и вложить деньги в надежные векселя, которые он, Мосс, может ему достать и с которых он будет получать пятьдесят процентов верно, как в Английском банке.
Однако у полковника достало твердости отмахнуться от этих разнообразных соблазнов, упрятать деньги в карман сюртука и, воротившись домой, к Стронгу, накрепко запереть дверь квартиры. Стронг уже давно открыл своему квартиранту глаза на его приятелей; и хотя сам, уступая просьбам полковника, взял себе двадцать фунтов из его выигрыша, но, как честный человек, не мог допустить, чтобы другие его ограбили.
А этот Алтамонт, разжившись деньгами, показал себя с наилучшей стороны. Он заказал для Грэди шикарную ливрею; заставил беднягу Костигана пролить слезы благодарности, быстро, впрочем, высохшие, подарив ему бумажку в пять фунтов после сытного обеда в Черной Кухне; купил зеленую шаль для миссис Болтон и желтую для Фанни — самые яркие образцы, выставленные на дешевой распродаже в витрине на Риджент-стрит. Вскоре после этого мисс Амори, в день своего рождения, приходившийся в июне, получила 'от друга' пакет, в котором оказался огромный пюпитр с бронзовыми инкрустациями, а в нем аметистовый гарнитур, на редкость безобразный; музыкальная табакерка, два позапрошлогодних календаря с картинками и несколько отрезов на платья самых поразительных расцветок. Разглядывая этот подарок, Сильфида без конца смеялась и дивилась, от кого бы он мог быть. Между тем известно, что примерно в это время полковник Алтамонт покупал у каких-то разносчиков на Флит-стрит сигары и французские шелка; а Стронг однажды застал его на аукционе, где он приобрел два пюпитра, несколько пар подсвечников накладного серебра, вазу для фруктов и доску для настольного бильярда. Ваза осталась в Подворье Шепхерда и служила украшением обедов, которые, не скупясь, давал полковник. Он безмерно ею восхищался до того дня, когда Джек Холт сказал, что она, похоже, принята в оплату долга. А уж Холту ли было не звать!
Обеды следовали один за другим, и сэр Клеверинг очень часто удостаивал их своим присутствием. Собственный его дом был закрыт; преемник Мироболана, так поторопившийся с докладом о расходах по кухне, — получил расчет от возмущенной леди Клеверинг; и это было только начало. Одного из великанов- лакеев уволили, и тогда второй тоже заявил, что уходит, не пожелав остаться без товарища и служить в доме, где держат всего одного лакея. Из-за расточительности своего бессовестного мужа бегум предприняла множество хозяйственных реформ во имя строжайшей экономии. Майор в качестве друга миледи; Стронг как представитель несчастного баронета; поверенный леди Клеверинг и сама бегум провели эти реформы быстро и решительно. Уплатив долги баронета (операция эта вызвала много пересудов и баронет еще ниже упал в глазах общества), негодующая леди Клеверинг отбыла из Лондона в Танбридж-Уэлз, наотрез отказавшись увидеться со своим нечестивым супругом, которого никто, впрочем, и не жалел. Клеверинг покорно остался в Лондоне, подальше от праведного гнева жены; иногда прокрадывался в палату общин, а оттуда в компании капитана Раффа и мистера Маркера шел сыграть партию в бильярд и выкурить сигару; либо сидел в кабаках с боксерами; либо тащился в Линкольнс-Инн к своим адвокатам, а те заставляли его часами дожидаться в приемной, и клерки перемигивались, глядя на него. Не удивительно, что обеды в Подворье Шепхерда были для него праздником и он не брезговал ими. Не брезговал? Да он нигде не чувствовал себя лучше; среди людей своего круга, презиравших его, он не знал куда деваться, а здесь он был почетным гостем, здесь он все время слышал почтительное 'да, сэр Фрэнсис' и 'нет, сэр Фрэнсис', здесь он мог отпускать свои жалкие шутки и дребезжащим голоском исполнять свои унылые французские куплеты, когда смолкали застольные песни Стронга и ирландские напевы старого Костигана. Эта веселая квартира, где Грэди стряпал ирландское рагу, а шевалье после обеда варил пунш по особому рецепту, хоть кого могла бы привлечь, не то что Клеверинга, до смерти боявшегося своего огромного пустого особняка, где ему прислуживали только старуха, сторожившая дом, да его личный слуга, который над ним же издевался.
— Просто несчастье, — жаловался он своим друзьям в Подворье Шепхерда. — Давно бы нужно рассчитать этого малого, да я ему должен жалованье за два года, черт бы его побрал, а у миледи просить не могу — не даст. Чай мне утром подает холодный, и с какой-то железной ложкой — говорит, что серебро миледи отослала в банк, для сохранности. Даже чайной ложки не могла мне доверить. Ну согласитесь, Алтамонт, нехорошо это с ее стороны, не по-джентльменски! Вы ведь знаете, миледи — низкого происхождения… то есть… прошу прощенья… гм… вот это в ней хуже всего — никакого доверия. Надо мной уже и слуги стали смеяться, мерзавцы этакие! Всем им переломаю кости, будь они прокляты. Звонишь — не приходят. А вчера вечером в Воксхолле вижу своего лакея, и на нем моя манишка и мой бархатный жилет, я их сразу узнал, а он, наглец этакий, продолжал отплясывать как ни в чем не бывало, прямо у меня на глазах. Дождется он виселицы, и поделом ему будет — мерзавцы они, все эти слуги!
С Алтамонтом баронет был теперь кроток, как ягненок: покорно слушал, когда полковник расписывал свои приключения — как он и его товарищи, добираясь на родину из Новой Зеландии, куда он плавал на ловлю китов, были вынуждены удрать на корабль среди ночи, спасаясь от своих жен, а те, бедняги, как увидели, что корабль поднял паруса, так прыг в свои челны и давай грести вдогонку, ей богу! И как он однажды три месяца проплутал в зарослях в Новом Южном Уэльсе, когда находился там по торговым делам; и как он видел Бонапарта на острове Святой Елены и был ему представлен вместе с остальными офицерами корабля, на котором он служил старшим помощником, — все эти рассказы (а полковник Алтамонт, когда бывал во хмелю, любил рассказывать и, нужно сознаться, немало бахвалился и врал) сэр Фрэнсис теперь выслушивал с полным вниманием, за обедом непременно чокался с Алтамонтом и всячески выказывал ему уважение.
