— Две обещано было. Добавить надо.
— Сейчас добавлю, — пообещал мегалак и выполнил обещанное, дав ему в зубы практически без замаха, но звук бы такой резкий, что стал ясна сила удара, а парень взвыл и кинулся наутек, сжимая окровавленный рот.
Маша в страхе жалась к спине Антона.
Он стоял, готовый при первой же реальной угрозе перейти в боевой режим, но тут что-то произошло. Мегалаки вдруг уставились на него, причем так внимательно, что словно окаменели. Сцена напоминала кадр из дешевого боевика, когда вооруженные до зубов противники замирают перед боем на кажущиеся бесконечными минуты.
Но в этом случае было не так. Мегалаки действительно не делали красивой паузы, эти животные не были способны на красивые жесты, насколько мог судить Антон по воспоминаниям Воронина. Они его рассматривали, словно увидели нечто, что не могли понять.
— Ты не человек! — сказал стрелок с арбалетом, видно он верховодил в группе.
— Ну и что дальше? — Теряя терпение, спросил Антон.
Ему никто не ответил. Мегалаки повернулись друг к другу и оживлено засвистели на своем ультразвуковом языке.
Модернизированный гипофиз спецназовца смог уловить лишь отдельные слова.
Мегалаки несколько раз повторили имя Олаф.
Потом как по команде свист прекратился, и они опять уставились на людей. От их взглядов Маша вцепилась в Антона, и он почувствовал ее ногти сквозь рубаху.
Во взглядах сквозило новое чувство, значение которых он не понял. Он лишь понял, что нападать они не будут. Не будут и все. Он и сам не понял, почему в этом так уверен.
Стрелок резко убрал арбалет, сунув его под полы черного просторного плаща, повернулся и пошел прочь. Остальные последовали за ним. Шаги затихли. Они стояли в пустом проулке, и лишь базар продолжал шуметь за дувалом, не подозревая, что тут могла лежать целая куча трупов.
— Кто такой Олаф? — спросил Антон.
При упоминании имени Даша впала в панику.
— Это самый кровожадный бандит в городе, — шепнула она. — Его все боятся. А что они хотели?
— Я бы тоже хотел это знать, — процедил Антон, он сомневался, что мегалаки единственно не тронули его по причине, что он был киборг.
Мегалаки во время войны резали всех, и киборгов в том числе. Ротами вырезали.
Здесь было что-то другое. Но что?
Рисунок спасет тебя в городе цветных витражей, вспомнились вдруг слова, но вокруг тянулись только серые дувалы.
Куцый c Волобуевым тоже должны были попытаться разузнать про Дану Дануева.
Вернее, Куцый должен был аккуратно поспрошать, пока здоровяк бы его прикрывал.
На деле парнишка никак не мог дождаться с утра Волобуева. Тот намертво закрылся в своей каморке, откуда доносилось мощное пыхтение, сопение и куча других звуков.
Периодически из комнаты выскакивала одна из дочерей Атанаса, но тотчас заскакивала другая, и все возобновлялось по новой.
Ледокол давно ушел, и Куцый вполне обосновано опасался, что за срыв задания достанется ему, как более слабому из провинившихся.
Такое частенько практиковалось в его семье. Когда старшие портачили, батька всегда лупил его, для профилактики. Потому что старшие могли в ответ и батьке съездить.
Куцый вздохнул. Пусть, батя, земля будет тебе пухом. И братьям. Вы теперь вместе навсегда.
Посему Алексис собрался и пошел на поиски один, что было полным нарушением инструкций Ледокола.
Котомочку с золотишком он припрятал в укромном уголке амбара, за мешками с зерном, взяв с собой лишь небольшой самородок, необходимый для установления контактов.
Точкой приложения усилий он выбрал трактир 'На том свете'. Трактир был мерзкий.
Грязные гнилые доски на полу, неприятный запах продуктовых отбросов из контейнера, стоящего при входе. Отвратительные проститутки, похожие на бородавчатых жаб. То ли дело килярвы.
Алексис вспоминал сабельщиц со смесью восхищения и отвращения. Он припомнил, как одна из них соскочила с него в последний момент, и он «выстрелил» ей вдогонку, угодив в выпуклый упругий зад как в мишень. Кстати, ее же потом и грохнул.
Вопрос трактирщика, толстого, с неопрятными сальными волосами, вернул его к действительности, и он выложил перед ним самородок, испросив, не знает ли уважаемый, где его можно поменять на деньги.
— И много у тебя таких? — с наигранным безразличием поинтересовался трактирщик. — Я бы у тебя купил.
Алексис был тертым калачом, прекрасно понимая, что жить ему ровно столько, сколько надо, чтобы привести этого парнишку или его дружков к золотишку, посему сказал, что нет, только один.
Трактирщик положил на камешек грязный фартук и смахнул в бездонный ящик стойки.
Посчитав момент благоприятным, Алексис задал вопрос, для которого и затеял процедуру:
— Скажи, сударь, а не слышал ли ты о Дану Дануеве?
И сразу понял, что ошибся. Трактирщик глядел на него зверем. Отслюнявив купюры, он застыл, словно сомневался, отдавать ли их. В это время звякнула дверь, впуская очередного охламона, любителя выпить с утра, и Куцый крикнул, обернувшись:
— Сейчас, батя, иду!
Рука трактирщика продолжила прерванное движение и бросила деньги на стойку.
Алексис смахнул их и, выскочив на улицу, показавшуюся ему удивительно свежей после только что посещенного отстойника мысленно поблагодарил покойного папашку.
Даже с того свету тот помог родному чаду. А иначе нельзя. Род пропадет. Куцего нисколько не беспокоило, что он общается с умершими родичами. А как же иначе, он для них тут старается, а они ему там место держат. Так было испокон веков. Куцый бы сильно удивился, если бы узнал, что где-то в галактике может быть не так.
Занятый своими рассуждениями, он не заметил, как из дверей трактира вышел неприметный малорослый тип, с фигурой тощего подростка, но со старым сильно поношенным лицом, испорченным еще и застарелым крестообразным шрамом на правой щеке, и на отдалении последовал за ним.
Он успел уйти довольно далеко от трактира, когда к нему подбежал мальчишка-попрошайка.
Алексис ему ничего не дал, не был скаредным, батя так научил, приговаривая:
— Если всем давать, никто замуж не возьмет.
Но попрошайка попался приставучий, вцепился в руку. Когда Алексис его отцеплял, тот возьми и шепни:
— Меня к тебе один человек послал.
— Какой человек? — Алексис подозрительно оглянулся, и тощий со шрамом на щеке поспешил отвернуться, будто товар изучал.
— Инга тебя зовет, дурень!
— Инга! А она что живая? — воскликнул Алексис.
— Не ори ты так, иди за мной!
Но Куцый не настолько глуп, опасаясь ловушки, потребовал доказательств. В ответ попрошайка назвал несколько имен, включая Антона. Похоже, не врал. Что Куцый совсем дурак, не знает, когда врут!
Мальчонка привел его к деревянной полусгнившей хибаре, затерявшихся среди подобных других хибар на кривобокой узой улочке. Указав на дверь, попрошайка сказал:
— Иди, она уже готовая и ждет!
— Небось, хочешь, чтобы я денег тебе дал? — ухмыльнулся Алексис. — А вот хренушки тебе!
— Уплачено, деревня! — презрительно ухмыльнулся попрошайка и был таков.
Алексис шагнул в короткий коридорчик со скрипящими подгнившими половицами, который привел в единственную комнату, одна стена которой была скрыта занавеской.
— Есть кто? — спросил он.
— Я здесь! — неожиданно громко раздался женский голос из-за занавески.
— Инга? — Удивился Куцый. — А где Кай?
— Кай погиб, — ответил ему тот же женский голос.
Он потянулся к занавеске, но был остановлен.
— Я страшная. Лицо мне изуродовала килярва, кислотой плеснула.
— Они же саблями дерутся! — удивился Куцый.
— Значит, мне неправильная килярва попала, — хихикнул голос.
— Почему ты не заходишь? Ледокол бы обрадовался.
В темноте опять хихикнули.
— Боюсь, что при виде меня он бы не обрадовался, — и добавили поспешно, чтобы он что-нибудь не так не истолковал. — Колдуна-то мы не уберегли. Где наш главный караванщик, кстати?
— В город ушел. Картинки смотреть.
— Какие картинки? — Насторожился голос.
— Не знаю. Ледокол не докладывает.
— Узнай, милый. Для меня. Я тебя потом отблагодарю. А ты чего поделываешь?
Гуляешь, значит?
— Почему гуляю? — обиделся Алексис. — Мне велено про Дану Дануева узнать.
— Да ну? — в голосе на мгновение мелькнуло напряжение. — И что же ты узнал?
— Ничего пока, но я узнаю.
— Мне тоже расскажешь, что узнаешь.
— А зачем тебе?
— Лежу тут одна, никому не нужна, все одно веселее, так что ты приходи.
Алексис осторожно потянулся к занавеске, та вдруг дернулась, заставив его инстинктивно убрать руку.
— Но, но, милый, еще не пора, — опять захихикал голос.
— А когда пора будет?
— Скоро на ноги встану. Я ведь рожать могу. Раз Кая убили, значит, я теперь свободная. Ты иди, а то я устала. Просьба у меня к тебе. Ты ведь теперь большой, у тебя теперь взрослые тайны могут быть. Не говори Ледоколу про меня.
