Утро Судного Дня

…Нет, никуда они не пойдут. По крайней мере Грива. Одного взгляда на свою ногу Гриве было достаточно, чтобы понять: никаких шансов. Открытый перелом берцовой кости. И сломанные ребра. И, кажется, рука тоже сломана. Грудь, плечо, живот – всё в крови.

«Надо остановить кровь», – мелькнула мысль.

Или – не надо. Всё равно Артём – не жилец.

Артём поднял глаза на прекрасное, мокрое от слез лицо Даши… И увидел за ее плечом черную мерзкую рожу.

– Даша! Берегись!

Девушка обернулась.

Людоед, гнусная тварь, болтался на ремне напротив входа. Раскачивался, пытаясь дотянуться до «балкончика».

А Грива был совершенно беспомощен. Он не мог даже швырнуть в тварь камень.

Даша бережно опустила Артёма на каменный пол. Людоед уже почти дотянулся до «балкончика», когда девушка подобрала обломок размером с кулак и с точностью истинной дочери палеолита метнула камень в людоеда. Булдыган угодил чернокожему в висок и отправил вслед за шаманом.

Грива облегченно вздохнул… И провалился в никуда.

…Трехглазый был точно таким, каким видел его Грива перед тем, как отправиться в прошлое. Только тогда он плавал в консервирующем растворе, а сейчас – просто в воздухе. На лбу его лежала полоска фиксирующей ленты. Не удерживала, а именно лежала. Ее оборванные концы свисали вниз.

Трехглазый выглядел точно так же, но что-то изменилось… Что-то очень сильно изменилось… Грива смотрел на существо и никак не мог понять, что именно. Но потом все-таки сообразил. Изменился не трехглазый. Изменился сам Грива. Его отношение к чужому… То есть нет, уже не к чужому – к своему. Потому что сам Грива стал другим. Он знал что-то, этот новый Грива… Но знание это было – как слово, которое, кажется, вот-вот вспомнишь… И никак не вспомнить. Только это было не слово. Слово Грива знал…

Он шепнул его, коснувшись плавающей в воздухе длиннопалой руки…

…И очнулся.

Боль навалилась внезапно и с такой силой, что Артём не сумел сдержать стон. От боли все вокруг было мутным и багровым. Но с болью Грива умел справляться. И справился. Зрение прояснилось – и Грива увидел Дашу. Даша смотрела на него. Слезы, серебряные капельки, выскальзывали из уголков ее широко раскрытых блестящих глаз и быстро, как крохотные живые существа, сбегали по щекам…

– Не плачь… – прошептал Грива. – Дашенька, не плачь. Ты такая красивая… Все будет хорошо…

Девушка качнула головой. Улыбнулась вымученной улыбкой.

– Ты сильный и храбрый, Ар Т`ом… Но ты умираешь. И я умру вместе с тобой.

– Нет, мы… – В горле Артёма было так сухо, что вместо слов получился невнятный сип.

Даша поднесла к его лицу руки, сложенные горстью. Струйка холодной воды потекла ему в рот. В голове немного прояснилось.

– Мы не умрем, – произнес он, вложив в эти слова все оставшиеся силы. – Верь мне!

– Я тебе верю, любимый! – плача, проговорила Даша. – Я тебе верю…

Черты ее лица расплылись, и Грива снова потерял сознание.

Трехглазый был там же, где Грива его оставил. И Артём по-прежнему держал его за руку.

– Помоги мне! – попросил Грива, вглядываясь в это нечеловеческое и вместе с тем почти родное лицо. – Укажи мне путь!

Ничего не происходило. Длинное желтоватое тело плавало в воздухе. А внутри Гривы нарастало чувство: вот-вот, сейчас это произойдет… И – произошло!

Третий глаз на выпуклом лбу существа ожил. Он «проступил» сквозь фиксирующую ленту, как жидкость проступает сквозь ткань. Глаз был синий, как вода горного озера. Или – как линза- концентратор в стволе импульсника. Да, именно так. Как линза. Казалось, за ним, внутри, в глубине, бурлит, умножаясь с каждым мгновением, заряд чудовищной энергии…

– Иди домой, новый человек! – грянуло в мозгу Гривы. – Иди домой – или у тебя не будет дома!

– Но как? – спросил Грива, содрогаясь от той силы, что кипела внутри синевы.

– Отдай всё! – грянул Голос. – Отдай всё до конца!

– Но тогда… меня больше не будет? – прошептал Артём. – Я умру, да?

– Больше чем умрешь, новый человек! – Голос рвал мысли Гривы, обращал их в разноцветные клочья, кружащиеся в ревущем потоке. – Это больше, чем смерть, новый человек! Это – Исход! Иди домой. Домой!

– Да… – чуть шевельнул губами Артём. – Я иду…

Выпустил руку трехглазого и шагнул в бездну.

Уже растворяясь в ничто, Артём успел почувствовать, как чьи-то пальцы сжали его ладонь…

Часть вторая

Глава первая Возвращение

Так бывает, когда без аппарата нырнешь на слишком большую глубину. Где-то наверху – перламутровая пленка поверхности. Тебя несет к ней, ты двигаешь руками и ногами, чтобы добраться до нее быстрее, отработанный воздух (его осталось совсем немного, и он так и горит внутри) рвется наружу. Но ты знаешь: поддаваться рефлексам нельзя. С каждым уходящим пузырьком ты теряешь плавучесть, а желание вдохнуть намного сильнее желания выдохнуть. В какой-то момент ты понимаешь, что можешь и не успеть. Чувства притупляются (остается только одно – дышать!), угол зрения сокращается, теперь в нем – лишь бесконечно далекая бликующая пленка… А потом приходит покой. Ты продолжаешь двигаться, но так медленно, словно каждая секунда – бесконечность. И тебе уже не важно, всплывешь ты или нет… Пузырьки воздуха выскальзывают у тебя изо рта и уходят к солнечной кисее над головой (совсем близко), и ты больше не приближаешься к ней, а через еще одно бесконечное мгновение начнешь удаляться…

…И тут пленка разлетается в клочья, тугая струя ударяет в тебя, бросая вниз, но цепкие крючья манипуляторов вовремя охватывают твое обмякшее тело, вздергивают его вверх, и ты повисаешь над водой – оглушенная рыба в лапе механического «альбатроса». Еще один рывок – и ты у него в брюхе: в реанимационной капсуле спасательной вертушки. Сквозь мерцающую пелену беспамятства до тебя доходит чужая мысль: «Успел…» И в следующий миг вся замороженная боль умирания взрывается у тебя внутри.

Артём Грива

– Артём… Артём Грива… Майор, ты меня слышишь? Если ты меня слышишь, мигни…

Мутная дымка перед глазами. В дымке – что-то желтое… Или розовое… Что-то постороннее – во рту, в горле, в теле… Чужеродное… Металл… Тело скручивает судорога, но результат – новая боль. И понимание – у меня есть руки. Только они не слушаются… Еще одно усилие…

– Проклятье! Держите его, держите! – рявкает злой (и такой знакомый) голос.

Я пытаюсь что-то сказать, но что-то постороннее в горле мешает. Спазм. Желудок сжимается, в горле булькает слизь, ледяной воздух обжигает легкие…

Судорога, новая боль, еще судорога, треск, хруст, пронзительный надрывный вопль сирены, мутная пелена вспыхивает желтым огнем… И рассеивается.

Я – жив. Я сижу на краю кровати. Передо мной – белая стена. Справа панически верещит какая-то механика. Дышать по-прежнему трудно.

Ага, изо рта свисает какая-то трубка. Тяну. Трубка поддается неожиданно легко и оказывается у меня в руке. Она скользкая.

Нога!