Утро Судного Дня

построить не успел, потому что помер. Однако есть мнение, что разрушение башни было не актом вандализма, а насущной необходимостью. Она ведь уже довольно старенькая была, сам понимаешь.

Такова историческая версия. А библейская…

– Библейскую я примерно знаю, – перебил Артём. – Меня интересует твое мнение: можно ли провести аналогию между библейской историей о Вавилонской башне – и сегодняшними событиями в Китае?

– А почему у тебя вдруг возникла такая идея? – заинтересовался Алексей Андреевич.

– Да как тебе сказать… В последнее время у нас не жизнь, а сплошные библейские аналогии. Дед, вон, считает, что у нас вообще Судный День наступает.

– Дед всегда был максималистом.

– А как насчет «ифрита» и Содома с Гоморрой?

– А почему – не с Казнями Египетскими? – поинтересовался отец.

– Не понял?

– А ты подумай. Тоже ведь стихийные бедствия. И тоже, скажем так, высшего порядка.

– И где тот народ иудейский, который мы не желаем отпускать? И кто у нас фараон, кстати?

– Ты не ухмыляйся, – сказал отец. – Я серьезно говорю. Если ты заинтересовался мифологией, учись работать с мифами. Никогда не воспринимай миф «в лоб». Никогда не ищи прямых аналогий. И прямых повторений. Все в мире меняется, сынок.

– А как же «ничто не ново под луной»? – осведомился Артём.

– А так, что ничто – оно и есть ничто. Пытаться напрямую увязать миф и нынешние события – это сродни антропоморфизму.

– Антропоморфизм – это что? – спросил Артём.

– Это, говоря упрощенно, попытка навязывать другим видам, например дельфинам или слонам, человеческую мотивацию. Словом, к мифологическим источникам надо относиться по мифологическим правилам.

– Какой ты, однако, умный, батя, – без тени иронии произнес Артём. – А теперь расскажи мне, как следует по мифологическим правилам истолковывать «ифрит»?

– Например – как болезнь человечества, – ответил Алексей Андреевич.

– Не ново, – отозвался Артём.

– А если рассматривать понятие «болезнь» не как обыденное, а как сакральное понятие?

– Это как?

– А так, что высший смысл любой болезни может быть двояким. Речь идет, разумеется, не о физиологии и бактериологии, а о том, что болезнь приходит к субъекту свыше и дается ему либо в испытание, либо – в предупреждение. И главным в этой ситуации является понимание того, чего Высшее хочет от субъекта. Или социума. И мифологическая аналогия в данном случае является не источником прогнозирования будущего, а, так сказать, судебным прецедентом.

– То есть – сунулись китайцы к Марсу – и напрочь потеряли способность к строительству космических «башен»?

– Примерно так.

– Выходит, космос для человечества закрыт?

– С библейской точки зрения это и так очевидно. Бог, если ты помнишь, создал небо и землю. И разместил человека именно здесь. Никаких Марсов и Пояса Астероидов! – Отец засмеялся.

– Это смотря как понимать понятие «небо», – заметил Грива-младший.

– А какая разница? Человеку было не небо определено, а земля.

– Но мы же летаем!

– Летаем, – согласился отец. – Но можно допустить, что атмосфера входит в понятие «земля».

– А небо – это космос? Но в космосе полно наших спутников!

– Можно считать «землей» все, что находится на земной орбите.

– Но рожать на орбите нельзя! С этого и начался «ифрит», как ты помнишь. Нет, бать, я думаю, что космос в любом случае – табу.

– А я так не думаю, – возразил Грива-старший. – Если тебя куда-то не пускают, это еще не значит, что это место запретно. Может, ты просто неподобающе одет для данного заведения. И вместо того, чтобы ломиться сквозь охрану и получать колотушки, достаточно надеть галстук?

– И что же нам делать? – спросил Артём. – Кто даст нам информацию об этом самом галстуке?

– Как кто? Пророк, естественно. Это – если традиция уже устоявшаяся.

– А если – не устоявшаяся?

– Тогда – ангел. Ладно, Тёмка, пошли к нашим дамам, а то мама обидится…

* * *

Этой ночью Артёму приснился трехглазый. Давно он ему не снился. Пожалуй, со времени возвращения.

Это было не наше небо. То, другое, из прошлого. Небо африканской саванны. Сначала Артём увидел небо и только потом – все остальное. Он стоял на холме и смотрел, как бегут по зеленой траве черные человечки с палочками-копьями. А еще дальше – другие человечки, совсем махонькие, еле различимые, ползут крохотной гусеничкой по узенькому коридору внутри бесформенного коричневого пятна – огромного стада травоядных, уступающих дорогу двуногим охотникам, которые не знают, что сами стали дичью.

Грива помнил этот день. И помнил себя, того. Но сейчас он был другим. Сейчас он не хотел убивать. Он хотел понять, что же происходит в мире, в котором нарушено равновесие.

– Смерть, – сказал кто-то.

Грива обернулся – и отшатнулся.

За спиной его стоял «трехглазый пессимист».

Только сейчас ни у кого не повернулся бы язык назвать его так. Высоченное, больше двух метров существо нависало над Гривой. По-волчьи скалился большой рот, длинные ручищи были раскинуты в стороны, словно гигант собирался взлететь.

Грива испытал острое желание упасть на колени… Нет, пасть ниц, распластаться на земле. Маленький, ничтожный…

Но в следующее мгновение пришел гнев. На собственное слабодушие, на подавляющее волю Артёма существо. Поэтому Грива выпрямился, вскинул голову и посмотрел на гиганта снизу так, словно они были одного роста. Ни следа страха не осталось у него в душе. Хотя настоящего страха и прежде не было…

– Хочешь со мной сразиться? – пророкотало у Артёма в мозгу. – Я – смерть.

– Я тоже! – дерзко ответил Грива.

Трехглазый протянул руку. Достаточно медленно, чтобы это не выглядело угрозой.

Огромная ладонь с шестью непропорционально длинными пальцами повисла на уровне лица Гривы.

– Приветствую тебя в канун Исхода! – грянуло в голове Гривы. – Любишь ли ты меня? Веришь ли ты мне?

«Нет! – хотел закричать Артём. – Нет!» Но волна жуткой черной нестерпимой тоски сдавила грудь.

– Готовься! – грянуло из черноты. – Сейчас мы умрем!

– Не-ет!!! – закричал Артём.

Но холод, жуткий холод уже объял его.

Не стало озаренной солнцем саванны. Не стало ничего. Только многокилометровый тяжкий непроглядный лед. Лед двигался… Надвигался…

Глава двадцать восьмая День шестой

– Ваше превосходительство, к вам посетители…

Грива вынырнул из кошмара, мокрый, как мышь, дрожащий…

Понемногу отпустило. Грива вытер одеялом влажное лицо. Расслабился.